Кирилл Григорьев - Специалист по нежити

Ладно, Коля поймет. Что он, не человек, что ли? А обсудить мы все еще успеем. Целый день впереди.

Сегодня главное — Ганин.

Что-то он совсем стыд потерял. Или расслабился? Затих в своей берлоге, ни слуху, ни духу. Его не дергают, а он и рад. Как же, светило медицинской науки, гений без пяти минут. Ну, я ему устою сегодня светило!

Петровский выключил воду и, открыв кабину, вышел из душевой.

И еще Тополев, подумал он, растираясь полотенцем. Все-таки не боевик он, не оперативник. Зря мы его безопасностью командовать определили. В этом деле, несомненно, нужен специалист.

Но кто? Кого поставить? Кого-нибудь из спецгрупп? Дремова? Барса? Кравченко? А кто будет группами командовать?

Ладно, решил Петровский. Сейчас будем бриться. А во время этого ответственного мероприятия выкинем пока посторонние мысли из головы.

Агамемнон Рождественский

Невезение преследовало его по пятам.

Во всем, конечно же, было виновато имя, да упрямая причуда отца, за три месяца до рождения наследника увлекшегося древним Египтом. Одноклассники называли его то Гама, то Мнон, а классная руководительница (в целях экономии времени, должно быть) — коротко Ме. Веру в исключительность ему вернул отец, прояснив на десятом дне рождения ситуацию с именем.

— Твоя уникальность в дуализме, — непонятно сказал он. — Первая часть твоего имени — Ага, что значит на любом языке согласие. А последняя — Нон, что, как сам понимаешь, есть уверенное отрицание. Единство и борьба противоположностей — мироощущение первооткрывателя, прокладывающего путь к туманным рубежам.

Папино высказывание Агамемнон в целом не понял, но запомнил с прилежанием. И когда любопытные старшеклассники принялись его расспрашивать перед приемом в пионеры, он выдал им все слово в слово. Старшая пионервожатая Люся единственная распознала в сложном предложении знакомые слова. Крепко задумавшись, она решила, на всякий случай, отложить прием мальчика со странным именем до последней очереди.

Агамемнон не сильно расстроился. Взяв на вооружение слова отца о первооткрывателе, он любознательно взялся за гранит науки.

Узнав на уроке биологии, что под водой человек больше полутора минут никак не может, он принялся за серьезные эксперименты в ванной. Рекорда боевых пловцов Агамемнон не побил, зато соседи снизу долго потом ходили к родителям с безнадежными требованиями об оплате ремонта. Деньги в его семье водились, однако мама была прижимистой. Ее скаредность имела веские причины — по отцовской линии генофонд портили азартные игроки. Прадед грешил преферансом и завышенными вистами. Спившийся, растерявший всех и вся, он ушел из жизни, бормоча себе под нос что-то о прикупе и Сочи. Дед Агамемнона был охоч до скачек: проиграв квартиру и выручку фабрики, где числился кассиром, он, не долго думая, свел счеты с жизнью. Плохую родословную сумел выправить лишь отец, при неоцененном вкладе мамы, направлявшей природный азарт супруга то на изучение Египта, то на поиски свидетельств легендарной Атлантиды.

В старших классах пагубная семейная черта начала пробуждаться и в Агамемноне. Для начала он влюбился в химию. На самом деле, конечно, влюбился он в молоденькую лаборантку, но и предмет покоя ему не давал. Путь к знанию (как и к лаборантке) оказался тернист для молодого естествоиспытателя. Усомнившись в реакции карбида с водой, он едва не лишил глаз пожилую учительницу химии. С тех пор, Агамемнона стали побаиваться, а лаборантка, которая до этого инцидента благосклонно позволяла ему мыть после уроков лабораторные кюветы в холодной воде, совершенно перестала замечать его томные и влажные от вожделения взгляды.

Тогда Агамемнон решил прославиться на ниве спорта.

Как всегда, к делу он подошел основательно. Принялся бегать по утрам, распугивая сонных собачников и потеть на турнике возле школы, в тщетных попытках закинуть грузное тело на перекладину. Растянув правую ногу, он быстро охладел к спорту.

И верно — на носу были выпускные экзамены. Старинный друг Гриша Палий посоветовал поступать после школы в МАИ.

— Зачем? — поинтересовался Агамемнон.

— Самолеты, — таинственно ответил Гриша. — За ними будущее.

— Я думал будущее — за космосом.

— Это старая установка, — Гриша всегда умел все разложить для друга по полочкам. — Финансирование космоса — давно пройденный этап. И, кроме того, тебе, что — в армию хочется?

В армию ему не хотелось.

Агамемнон хотел стать либо олигархом, либо бандитом, обязательно суровым, почти немым. В обоих случаях лаборантка бы быстренько одумалась. Но ни на олигархов, ни на бандитов в институтах не учили. А ковыряться в недрах давно отлетавших свой ресурс самолетов (это ему доступно разъяснили по телевизору в какой-то передаче) Агамемнону совершенно не улыбалось.

Сложную ситуацию с неопределенным будущим спасла мама, озабоченная пробуждением в сыне фамильных черт. Его по блату определили в психиатрическую лечебницу. Так разрешилось несколько насущных проблем: юноша обзавелся «белым билетом», а свойственная Рождественским азартность оказалась под внимательным присмотром лечащих врачей.

Столь резкая перемена в судьбе Агамемнона совершенно не огорчила.

Процедуры были не обременительны, а персонал являл подлинную заботливость и доброту. А какие интересные люди лечились рядом! Сколько нового и удивительного довелось узнать Агамемнону за неполные полгода!

Однако, наиболее радикальное участие в судьбе молодого человека принял сосед по койке Степан Меншилов. Тот оказался страстным поклонником Гоголя. В свободное от процедур время, он читал и перечитывал его немногочисленные труды, а когда кроме Агамемнона никого не было рядом, вступал с великим писателем в таинственную телепатическую связь.

— Кинг, Кинг, — говаривал Меншилов, выходя из очередного транса. — Не ценят у нас своих Суворовых.

— Как там дела? — обычно интересовался Агамемнон, отрываясь от кроссворда.

— Плохо, — хмурился Степан. — Никакой творческой свободы. Ну, разве может Николай Васильевич про ангелов истории сочинять?

Гоголь ассоциировался у Агамемнона на тот момент только с тощим и похотливым чертом из старого фильма про вечера на хуторе.

— Не люблю мистику, — задумчиво произнес он.

— Это по молодости, — ответил Меншилов. — Вот когда отживешь с мое, поймешь, что многие вещи просто нельзя объяснить рационально. Нет такой возможности. Вот почему, ответь мне, сказки такой популярностью пользуются?

— У меня не пользовались.

— Я о других говорю.

Агамемнон пожал плечами.

— Они к жизни детей готовят. Скрытыми и завуалированными посылами. А если это так, то почему же в них столько волшебства и мистики? Значит, есть всему этому место и в обыденной жизни, верно?

Банальное логическое построение сантехника с многолетним стажем ментальных контактов сразило неопытного юношу наповал. Он тяжело задумался.

— А Гоголя с чего начинать читать лучше? — после получасовых размышлений спросил Агамемнон.

— А с «Хутора» и начни, — усмехнулся в усы Меншилов и кинул ему книжку.

Судьба на этот раз была милостива к Агамемнону. Книга раскрылась на «Вечере накануне Ивана Купала».

Так Николай Васильевич Гоголь приобрел еще одного фанатичного апологета, а молодой человек узнал в кратчайшие сроки, как и где можно раздобыть настоящий клад. Тайная пагубная семейная страсть вырвалась, наконец, на свободу.

Главным доступным специалистом в окружении молодого исследователя был и оставался, конечно, отец. Но тот, к несчастью, отсутствовал в пределах досягаемости, отбыв несколько месяцев назад на продолжительные, но интересные раскопки за рубеж.

Поэтому Агамемнону пришлось ограничиться другом Гришей. Тот, так и не вступив на сложный путь самолетостроителя, ограничился Институтом стали и сплавов. Впрочем, страсть к металлу у Гриши прослеживалась с детства. Еще в третьем классе, чудом обнаружив в песочнице около дома потерянную кем-то загадочную монету, Гриша Палий объявил себя нумизматом. Позже выяснилось, что найденная медная плюшка вовсе не монета, а ловко подсунутая на рельсы электрички раздавленная пробка от жигулевского пива, но пути назад для Григория уже не было. Он заболел всерьез и надолго.

Ранним утром, после ночного и плотного знакомства с творчеством Николая Васильевича, Агамемнон связался с Гришей.

— Клад? — искренне удивился сонный Григорий. — А зачем тебе?

— Просто так, — не менее искренне растерялся Агамемнон. — Что бы деньги были.

— Отпрашивайся и приходи ко мне, — подумав мгновение, распорядился Гриша. — Я тебя введу в курс дела.

Через час Агамемнон уже сидел на его кухне.