Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя
Там, где она была раньше, дня не проходило, чтобы она не вспоминала с тоской чистые европейские душевые, полы, на которые можно ступать без опаски, кафельные стены.
Они с Мартиной мылись в желтой речной воде, и запах перегноя и тины пропитал кожу, от него было никак не избавиться. Сначала она с трудом заставляла себя войти в воду, ей все казалось, что там что-то движется: змеи, пираньи, пиявки. Однажды утром им пришлось перебираться через пороги прямо в одежде. Другой дороги не было. После этого она перестала бояться.
* * *Она тщательно вытерлась и намазалась лосьоном для тела. Бутылочка в форме Пизанской башни, купленная в Риме, почти опустела. Она разрезала пластик ножницами и выскребла остатки лосьона мизинцем. Какой-то миг она рассматривала себя в зеркало, распаренную, уже немолодую. Подвела глаза, как она обычно подводила их еще с шестидесятых годов. От этого никто не смог ее отучить.
Даже Флора.
* * *Надев зеленое домашнее платье, она прошла в кухню и налила себе миску кефира. Сидевшая на подоконнике птица смотрела на нее одним глазом, будто была чем-то недовольна. За окном по дорожке прыгал дрозд, слегка ожиревший за зиму и всклокоченный. Зимой он пел иначе. Монотоннее и пронзительнее, словно кто-то упорно дергал за тугую гитарную струну. Его ликующие и одновременно меланхоличные трели утихли где-то в конце лета и вновь зазвучали в конце февраля. С верхушки высоченного дерева.
Всю свою жизнь Жюстина жила в этом доме у самой воды в районе Хэссельбю Вилластад. Узкое и высокое каменное строение, рассчитанное на двух человек. А больше их никогда и не было, не считая того короткого периода, когда в доме жил еще и ребенок.
Теперь, когда она жила одна, Жюстина могла передвинуть мебель как ей заблагорассудится. Однако она оставила все как было. Спала в своей девичьей комнате с выцветшими обоями и думать не желала о том, что могла бы переехать в спальню отца и Флоры. Кровать там стояла всегда застеленная, словно они в любой момент могли вернуться, Жюстина даже несколько раз в год снимала покрывало и меняла простыни.
В гардеробной висела их одежда, костюмы и рубашки отца слева, узкие наряды Флоры – с другой стороны. На обуви лежал тонкий слой пыли, иногда она подумывала о том, чтобы от нее избавиться, но у нее вечно не хватало сил нагнуться и вытащить башмаки из шкафа.
Порой ее посещало желание навести в доме порядок, и тогда она смахивала пыль с комода, протирала зеркала специальной жидкостью и немного передвигала щетку для волос и флакончики с духами. Однажды она взяла Флорину щетку для волос, подошла к окну и долго смотрела на застрявшие в щетке длинные седые волосы. До боли прикусив щеку, она быстрым движением выдернула волосы. Потом вышла на балкон и подожгла их. Волосы вспыхнули, съежились и сгорели дотла, оставив лишь резкий запах.
* * *Уже начало темнеть. С бокалом вина она сидела в верхней гостиной, пододвинув стул к окну. Снаружи поблескивала вода в озере Меларен, матово переливаясь в свете фонарей у соседнего дома. Фонари зажигались автоматически, в сумерках включался таймер. В доме редко кто бывал, и она не знала никого из тех, кто жил там нынче.
Не знала – и хорошо.
Она одна. Вольна делать абсолютно все, что захочет. Делать то, что нужно. Чтобы вновь стать по-настоящему целой. Стать новым сильным человеком – как остальные.
Она имеет право.
Глава 2
Рождественские праздники он провел у родителей. Тихие дни, никаких событий.
Сочельник выдался красивым, деревья все стояли в инее. Мать повесила фонарь на старую березу – как в его детстве, когда они с Маргаретой, сгорая от нетерпения и радости, вскакивали в сочельник рано-рано утром. Мать обычно настаивала, чтобы он проводил Рождество дома. А где еще он мог его провести? Однако он каждый раз кочевряжился, заставляя просить и умасливать, словно хотел убедиться, как много он все еще значит для матери.
Что думал по этому поводу отец, он толком не знал. Челль Бергман редко выказывал чувства. Ханс-Петер всего однажды видел, как тот вышел из себя, как большое, изрезанное морщинами лицо исказилось от боли. Это было в ту ночь, когда пришла полиция. Когда Маргарета разбилась в машине. Восемнадцать лет назад, когда Ханс-Петер еще жил дома.
Смерть сестры означала, что отъезд ему придется перенести. Ведь остался только он. И родители без него не справятся.
Ему было двадцать пять, он как раз усиленно пытался распланировать свою будущую жизнь. Он учился в университете, постигая теологию и психологию. В нем жила тяга к чему-то высшему, он представлял себя в строгом черном облачении, испытывая что-то похожее на умиротворение.
В родительском доме он оставался еще три года. А потом собрал вещи и уехал. Родители снова начали разговаривать друг с другом. Вначале они молчали, истуканами сидели в своих креслах перед телевизором, не произнося ни слова. Будто наказать друг друга хотели, будто винили друг друга в смерти Маргареты.
Она получила права неделю назад и тем вечером ехала на родительском «саабе» 1972 года. Почему неподалеку от местечка Бру она съехала с дороги и врезалась прямо в бетонный блок, так и не установили.
Машина была всмятку.
* * *Комната ее много лет оставалась в прежнем виде. Мать иногда заходила туда и закрывала за собой дверь. А потом шла к себе в спальню, раздевалась и скрючивалась под одеялом.
* * *Ханс-Петер осторожно, исподволь уговаривал мать позволить ему войти в комнату сестры и убрать ее вещи. В конце концов она сдалась.
Он отнес личные вещи Маргареты на чердак, кровать ее забрал себе, как и небольшой, красивый письменный стол. Родители никак не отреагировали, ни слова не сказали, даже когда комната сестры зазияла пустотой. Он дочиста отдраил там все, стены вымыл с содой, протер потолок шерстяной тряпкой, отскреб полы и отполировал окна.
Мать всегда мечтала иметь столовую.
– Теперь она у вас есть, – сказал он. – Там все готово.
И он бросил на столик перед диваном в гостиной каталог ИКЕА, а позже даже заставил их пролистать его. Отец пожевал губами, потом сжал их, так и не сказав ни слова. Мать заплакала. Но со временем они смирились. Он убедил их смириться, понять, что Маргарета никогда не вернется и что ее память не будет оскорблена тем, что ее комната получит более практичное применение, а не останется музеем.
И все же ели они в новой столовой только тогда, когда он бывал дома. Чтобы ему угодить. Ханс-Петер не думал, чтобы родители хоть раз принимали гостей. Они и прежде-то никого не приглашали, почему теперь должно что-то измениться? Только потому, что у них появилась столовая?
У родителей словно не было сил ни на что, кроме поддержания жизни. Отец выглядел вечно усталым. Когда-то он работал жестянщиком, но уже несколько лет как вышел на пенсию. Спина у него никуда не годилась.
Мать работала учительницей в старших классах.
Ханс-Петер вспомнил, как Маргарета как-то раз обвинила родителей в том, что они отгораживаются от людей. Ей было лет тринадцать, и она начала понемногу дерзить. Отец тогда схватил ее за плечи и прижал к стене.
– Мы живем как живем, а если барышне не подходит, то ей остается только съехать. Мы прекрасно себя чувствуем и без того, чтобы чужаки совали нос в наши дела.
Это был один из редких случаев, когда отец вышел из себя.
* * *Жилье себе Ханс-Петер присмотрел как можно дальше от родителей. Квартиру в районе Хэссельбю Странд. Рядом с метро, совсем близко от леса, он ведь всегда любил гулять, двигаться. Он продолжал учиться, но ни к чему конкретному это его не привело. Когда он забеспокоился по поводу долга по студенческому займу, то нашел себе несколько подработок: развозил на велосипеде почту, проводил опросы для СИФО. Платили немного, но потребности у него были скромные.
В библиотеке района Окермюнтан, в самом центре городка Вилластаден, он встретил Лив Свенссон, которая только что закончила библиотечную школу, и спустя некоторое время они поженились. Особой страсти между ними никогда не было, ни с ее, ни с его стороны. Они просто нравились друг другу.
Свадьбу устроили простую: регистрация в ратуше, а потом обед в ресторане «Улла Винблад» с ближайшими родственниками.
Ее брат держал гостиницу в городе, и Ханс-Петер устроился туда ночным портье. Не самый удачный ход, ведь ежели ты только-только женился, то полагается проводить как можно больше времени с молодой женой.
Детей они так и не завели, и мало-помалу супружеские радости сошли на нет.
«У нас другие отношения», – думал он, убежденный, что и она придерживается того же мнения.
Но она не придерживалась. И однажды в субботу вечером, практически на четвертую годовщину их свадьбы, она заявила, что хочет развестись.
– Я встретила другого, – сказала она и нервно затеребила мочку уха, чуточку отклонившись назад, словно ждала удара.
