Юхан Теорин - Ночной шторм
Он протянул руку к Катрин, и в этот момент снова раздался голос:
— Мама!
Йоаким узнал голос Ливии и, откинув одеяло, встал с кровати.
От печки в углу спальни все еще шло тепло, но деревянный пол под ногами был просто ледяным. Его придется перестелить, как они это сделали в детской и на кухне. Но это придется отложить на следующий год. А пока они купят пару ковров и запасутся дровами. Нужно найти дрова подешевле, потому что дом большой и его нужно хорошо протапливать.
Много чего еще нужно купить до наступления холодов. Лучше составить список.
Йоаким затаил дыхание и прислушался. В доме было тихо.
Он взял висевший на стуле халат, тихо надел его поверх пижамы, осторожно пробрался между коробками с вещами, оставшимися от переезда, и вышел из спальни.
В темноте легко можно было заблудиться. В доме в Стокгольме он всегда машинально поворачивал направо: именно там располагалась детская, — но здесь, на хуторе, она была слева.
Спальня Катрин и Йоакима была затеряна в лабиринтах дома, построенного в прошлом веке. Весь коридор, ведущий к ней, занимали коробки с вещами. На другом конце коридора был зал с окнами, выходящими во двор, по обе стороны которого, как флигеля, располагались подсобные помещения.
Олудден был обращен передом на море и выходил задом вглубь суши. Подойдя к окну, Йоаким посмотрел на море, освещенное красным светом маяка. Южный маяк освещал несколько сотен метров морского простора, но северный был слеп. Катрин рассказала, что ни разу не видела, чтобы он горел.
Йоаким слышал, как ветер бьется в стены, и видел, как тревожные тени собираются вокруг маяков. Волны. Почему-то они всегда напоминали ему об Этель, хотя убили ее не они, а холод.
Это случилось всего десять месяцев назад.
Снова раздались звуки в темноте. Но это уже был не стон. Ливия словно разговаривала сама с собой во сне. Йоаким вернулся в коридор. Он осторожно перешагнул через порог и оказался в спальне Ливии с одним маленьким окном. В комнате было темно. Лишь занавеску с рисунком в виде танцующих поросят подсвечивал проникавший в окно слабый свет.
— Прочь, — произнес детский голос. — Прочь…
Йоаким наткнулся на мягкую игрушку на полу и поднял ее.
— Мама?
— Нет. Это папа.
Девочка зашевелилась под цветастым одеялом. Йоаким склонился над кроватью.
— Ты спишь?
Ливия приподняла голову с подушки.
— Что?
Йоаким положил игрушку в постель рядом с дочкой.
— Форман упал на пол.
— Он сильно ударился?
— Нет, даже не проснулся.
Ливия обхватила рукой свою любимую мягкую игрушку с овечьей головой, но на двух ногах, купленную на острове Готланд прошлым летом. Наполовину человек, наполовину овца. Йоаким называл игрушку Форман, именем боксера, который в сорок пять лет стал самым возрастным чемпионом мира в тяжелом весе.
Он протянул руку и легко погладил Ливию по голове. Кожа была прохладной. Ливия опустилась на подушку и посмотрела на него.
— Ты давно здесь, папа?
— Нет.
— Здесь кто-то был, — сказала она.
— Тебе это приснилось.
Ливия кивнула и закрыла глаза, снова погружаясь в свои сны.
Йоаким выпрямился, повернул голову и увидел в окне слабый свет южного маяка. Подошел к окну и приподнял занавеску. Окно выходило на запад, из него не видно было маяка, но красный свет освещал поле за домом.
Дыхание Ливии было ровным. Утром она даже не вспомнит, что он был тут ночью. Йоаким заглянул в соседнюю спальню. Эту комнату Катрин оклеила обоями и обставила мебелью сама, пока он занимался в Стокгольме переездом.
В детской было тихо. Двухлетний Габриэль спокойно спал в своей кроватке. Последний год он ложился спать в восемь и спал почти десять часов подряд. Большинство родителей об этом только мечтают.
Йоаким развернулся и пошел обратно в спальню. Пол скрипел под ногами, и весь дом наполняли тихие, едва слышные звуки.
Катрин спала, когда он лег в кровать.
На следующий день им нанес визит приятный мужчина немногим старше пятидесяти лет. Он вежливо постучал в кухонное окно. Йоаким поспешил открыть, решив, что зашли поздороваться соседи.
— Добрый день, — сказал мужчина. — Я Бенгт Нюберг из «Эланд-постен».
Он стоял на крыльце, на шее его висела камера, в руке он держал блокнот. Поколебавшись, Йоаким пожал руку журналисту.
— Я слышал, что кто-то сюда переехал, и зашел, надеясь застать вас дома.
— Я только что приехал, но моя семья живет здесь уже пару месяцев.
— Отчего так?
— Я учитель, — объяснил Йоаким. — Мне нужно было работать.
Репортер кивнул.
— Мы должны об этом написать, понимаете, — сказал он. — Весной мы давали объявление, что хутор продан, и всем теперь любопытно узнать, кто новые владельцы.
— Мы обычная семья, — поспешил ответить Йоаким. — Вот и все, что можно написать.
— А откуда вы приехали?
— Из Стокгольма.
— Как королевская семья, — заметил Нюберг и пристально посмотрел на Йоакима. — Вы тоже, как король, будете жить здесь только летом, когда тепло и хорошо?
— Нет, мы переехали сюда насовсем.
Катрин вышла в прихожую и присоединилась к ним. Бенгт бросил на нее взгляд, Катрин кивнула и пригласила его войти. Журналист неспешно перешагнул через порог.
Они устроились в кухне — комнате, которая была отремонтирована лучше всего. Во время ремонта Катрин и местный мастер обнаружили интересную находку — подпольный тайник, выложенный плиткой. Внутри были серебряная ложка и полусгнившая детская туфелька. Столяр рассказал, что это пожертвование, призванное умилостивить домашних духов, чтобы они дали дому много детей и еды, которой их можно было прокормить.
Йоаким сварил кофе, и все трое уселись за длинным дубовым столом. После того как пришедшие дети устроились у родителей на коленях, Нюберг раскрыл блокнот.
— Как вы решили купить этот дом?
— Ну… Нам нравятся деревянные дома, — ответил Йоаким.
— Мы их просто обожаем, — прибавила Катрин.
— Но это серьезный шаг — купить Олудден и переехать сюда из Стокгольма…
— Ничего особенного, — сказала она. — Мы жили в доме под Стокгольмом, но решили сменить его на дом на Эланде.
— Почему именно Эланд?
Теперь Йоаким решил ответить.
— Семья Катрин жила здесь, — сказал он.
Катрин взглянула на него, и он тут же понял, что жена недовольна. Если кто-то и должен рассказывать о ее происхождении, то только она сама. А она этого не хочет.
— Где именно?
— В разных местах, — ответила Катрин, не глядя на репортера. — Они часто переезжали.
Йоаким мог сказать, что его жена — дочь Мирьи Рамбе и внучка Торун Рамбе, и Нюбергу было бы что написать, — но не стал этого делать, потому что Катрин почти не разговаривала с матерью.
— Сам я городской человек, — вместо этого сообщил он. — Вырос в восьмиэтажной бетонной коробке в Якобсберге среди машин и асфальта. Вот почему я так мечтал переехать за город.
Ливии надоело сидеть тихо на коленях у отца, и она побежала в детскую. Габриэль в свою очередь съерзнул с маминых колен и последовал за сестрой.
Йоаким послушал энергичный стук сандалий по полу и повторил то, что он уже тысячу раз говорил друзьям и соседям в Стокгольме:
— Этот остров прекрасное место для детей. Луга и леса, чистый воздух, чистая вода. Никаких простуд. Никаких машин. Никаких пробок. Здесь просто рай на земле.
Нюберг записал все эти банальности в блокнот, и они провели журналиста по первому этажу, показывая отремонтированные комнаты и те, где еще только предстояло поклеить обои и обновить пол.
— Печи в прекрасном состоянии, — заметил Йоаким. — И деревянный пол очень хорошо сохранился… его надо только отшлифовать.
Видимо, его энтузиазм был заразительным, потому что через некоторое время Нюберг перестал задавать вопросы и начал с любопытством оглядываться по сторонам. Он пожелал увидеть остальные помещения тоже, хотя Йоаким не хотел лишний раз вспоминать, сколько еще надо сделать.
— Больше смотреть не на что, — сказал он. — Одни пустые комнаты.
— Только одним глазком, — настаивал Нюберг.
Йоаким кивнул и открыл дверь на второй этаж.
Катрин и репортер поднялись за ним по шаткой деревянной лестнице в полутемный коридор. Окна выходили на море, но они были заколочены досками и пропускали только тонкие полоски света.
Ветер хозяйничал в темных комнатах.
— Здесь сквозняки гуляют, — сказала Катрин, сделав гримасу. — Правда, это спасает от влажности.
— Вот оно как, — произнес Нюберг, оглядывая оборванные обои и паутину под потолком. — Тут вам много работы предстоит.
— Мы знаем.
— Не терпится взяться, — прибавил Йоаким.
— Кстати, что вы знаете об этом доме? — сказал Нюберг после паузы.
