В зеркале Фауста - Артур Гедеон
– Так зачем вы здесь? – В его срывающемся голосе звучал почти звериный вой. – Сегодня, сейчас, в эту ночь?
– Я пришла помочь вам.
– Но как?
– Ну догадайтесь, что вы как маленький?
– Так вы можете открыть эти врата? Для меня?
Она зацепила взглядом его взгляд – и теперь не отпускала. И захотел бы он отвести глаза, да не смог бы. Точно магнитом притягивала она его.
– Я – могу. Но только при одном условии.
– Каком?!
– Только если вы этого захотите сами.
– Как я должен захотеть?
Она снисходительно рассмеялась.
– Ну, это просто! Я про ответ на вопрос: как захотеть. Всем сердцем, конечно. Всей душой, Горислав Игоревич. И конечно, не только чувствами, но холодным разумом. Без этого никак. Иной просит тебя: помоги мне! А сам упрямо тонет в болоте, даже ручками и ножками не болтает. Тут вступает старое правило: помоги себе сам. Сделай первый шаг. И вселенная подключится – возьмет тебя на буксир. Пожелай того, что хочешь больше всего на свете!
– Больше всего на свете, – пробормотал он.
– Может быть, чего-то очень простого? Очень человеческого? Близости с кем-то, например?
– Вы о физической близости?
– Разумеется. О том, кого вы желали, вожделели, но не сделали решающего шага для воплощения своей мечты. Подумайте…
Он поймал ее взгляд и рассеянно подхватил:
– Близости…
– Так вот, одному такому просителю я сказала: решись и сделай! Или хочешь быть забытой простоквашей в банке? Зачем тогда тебе помогать? Какой в этом смысл? Судьба простокваши пойти на блины. И я бросила его, и он пошел на блины.
– Как это понимать? Что за метафора такая?
– Остался лежать на диване и сдох от инфаркта. Такая вот простая метафора.
– Ясно.
– Помогать хочется тому, чье сердце, пусть и старое, изношенное, прямо как у вас, простите меня, пусть и держится на волоске, но на самом деле пылает как раскаленный уголь.
– А оно у меня держится на волоске?
– Уж поверьте мне. Небольшой стресс – и сыграете в ящик. Но все еще можно поправить, и я продолжаю. Вы же себя убедили, что все потеряно. Давно убедили! И тут вас понять несложно: есть физические законы природы: взросление, мужание, зрелость, старость, смерть. Но это пока вы не попросили помощи. Но сегодня утром, встав и посмотрев на себя в зеркало, на морщины, на мешки под глазами, на ту болезненную усталость, что уже охватила ваш организм, вы взмолились: хочу все изменить! Помогите мне! И вы просили не Господа, потому что он к таким просьбам глух. Он не даст вам прожить, как Ною, восемьсот лет, и даже как Аврааму – сто восемьдесят пять. Не вернет молодости – это против законов природы, установленных самим же грозным Богом. И не даст воплотить свои честолюбивые мечты – например, сгонять вокруг Луны и поглядеть, что там, на темной стороне? Живут зеленые человечки или нет? И не даст вам прочесть все те запрещенные книги, о которых мы говорили в электричке. Книги, написанные честолюбивыми бесстрашными гордецами, решившими заглянуть за полог дозволенного. Вы просили иную силу – душой и сердцем просили, и умом, что немаловажно.
– А вы, Лилит, – он первый раз назвал ее по имени, – можете мне предложить все это? Смахнуть с лица старость? Позволить прокатиться вокруг луны? Прочесть навсегда утерянные человечеством книги? Вам это под силу?
Она усмехнулась:
– А сами вы как думаете? Или боитесь дать ответ на этот вопрос?
Горецкий думал недолго:
– Боюсь.
– Понимаю. Потому что, получив ответ положительный, придется согласиться сделать первый шаг.
– Так как же?
– Я потому и здесь, что могу предложить все перечисленное вами и много большее. Так что бы вы хотели получить? Огласите весь список, уважаемый Горислав Игоревич.
Все решилось в мгновение. Дикая волна, от которой он бежал прежде, боялся, прятался от нее, настигла и захлестнула его сердце, сотрясла все его нутро. Так пробивает электрический разряд, от макушки до пят, и человек падает замертво наземь.
– Хочу, Лилит! Я хочу молодость и силы, я хочу весь мир с его тайнами. Я хочу, страшно сказать, повелевать чувствами тех людей, которые мне особенно интересны. И хочу самую прекрасную женщину на земле в придачу. – Теперь усмехнулся Горецкий: – Царицу Елену Троянскую. Хотя бы на одну ночь. Слабо?
Брови ночной гостьи снисходительно поднялись вверх:
– Отчего же слабо? Мне дано все.
– Смеетесь надо мной?
– Нисколько. Я здесь не для того, чтобы смеяться над вами. Но вы получите не все сразу. И не задаром. Какой мне резон одаривать вас такими богатствами за просто так?
– Я понимаю. И какова же цена? Как всегда в таком случае – душа жадного гордеца? Моя душа?
– Да бросьте вы, что за средневековые выдумки? И что мне делать с вашей душой? Но поступки вам совершать придется.
– Если вы предложите мне есть маленьких детей, я откажусь.
– А взрослых детей? Не откажетесь?
Горецкий усмехнулся:
– Все равно откажусь.
– Да о чем вы, Горислав Игоревич? – вздохнула ночная гостья. – И я не ем маленьких детей, хотя молва веками мне приписывала разные гадости, и вам бы не посоветовала. Мы с вами едим отличного поросенка, вами же приготовленного, зачем нам маленькие дети? Речь идет о другом. Вы должны перестать быть тем желе, каким были до сих пор, да-да, уж простите меня за откровенность, и начать действовать. Совершать поступки, которые вы хотели совершить прежде, но не решались или боялись это сделать. Вот и все. Стать самим собой, но не старым и больным профессором, которому ни до чего нет дела, а героем своего же романа. Понимаете – своего! Стать тем, кем вы мечтали стать. И начните это прямо сегодня – полночь уже за спиной, а значит, наступил новый
