Вячеслав Энсон - Эра беззакония
Ксюня вздохнула презрительно: «Что поделаешь, посылает судьба людям предков, которые элементарных вещей не понимают. А туда же – учат жить!.. Древние, как паровоз! Серую жизнь прожили и повзрослевшего человека хотят лишить радости. Дудки! Я самостоятельная. Я личность.
Яркая индивидуальность, как вчера Артем сказал. А это главное: яркость и индивидуальность! По телеку во всех передачах об этом говорят. Чужие ребята могут понять, а родителям в лом. Только учат и запрещают! Трелобиты ископаемые, на себя посмотрите. Как живете? Хотите меня на такое же прозябание обречь?..»
Ксюня ковыряла кашу, и на ее миловидном личике читались презрение и скука. Калмычков выглянул из комнаты, собираясь сказать что-то правильное, конструктивное. Но увидел это лицо, сплюнул в сердцах и скрылся за дверью. Дождался, когда мать и дочь разойдутся на работу и в школу, и только тогда покинул убежище.
Им стало некомфортно втроем. Три года назад были классной семьей, пока не втянулись в выяснения отношений. Плавно, незаметно, слово за слово, упрек за упреком. Слезы, молчанки, злобно поджатые губки. Дальше скандалы, истерики. Стандартная, в общем, схема.
Два года назад Валентина развязала против него войну. «Или – или!..» Требовала перемен. Его самого и его образа жизни. Конечно, под флагом борьбы за спасение семьи.
Калмычков тонул в работе, пошла их с Женькой тема. Каждый день висел на волоске. И бандюки могли грохнуть, и свои посадить. А она взбеленилась против долгих задержек по ночам, против возвращений в пьяном виде. «У нас дочь растет! – орала. – Что она видит?» Пошло-поехало.
Пока грызлись, Ксюня подросла. Дома ей стало тошно. Родители дураки, только ругаются. Появились подружки, бары, клубы. Наверно, уже курит и вино пробовала. Пиво в их возрасте все пьют, это Калмычков видел, не хотелось бы большего.
Послонялся бесцельно по квартире. Не разбежишься в двухкомнатной хрущобе. И заняться нечем. К Женьке сгонять? Нельзя… Разве что почитать? Редкое удовольствие по нынешнему ритму жизни. Раньше любил. Все, чем набит их книжный шкаф, Калмычковым давно перечитано. Он принялся перебирать книги и журналы. С одного взгляда на обложку вспоминал об их содержании. Нашлись, правда и книжки, о существовании которых напрочь забыл. Вертел в руках и не мог вспомнить, что в них написано.
В нижнем ящике наткнулся на семейный альбом фотографий. «Сколько лет, сколько зим!.. Давно не попадался на глаза». Калмычков перенес трехкилограммовое дерматиновое чудище на диван и открыл, почему-то с конца.
«Лет пять не пополняли запасники… – в приятном волнении смотрел он на снимки. – На последней фотографии он еще капитан. А Ксюня с косичками. Это какой же год? Девяносто девятый? Или двухтысячный?»
Он перекидывал твердые страницы от последних к первым. Лица на снимках становились все радостней и беззаботней. Про то, что моложе, и говорить нечего.
Ожили родители. «Это в девяносто четвертом, на даче, вспомнил он. – Да, в девяносто четвертом… Через два года, когда стариков уже не будет, дачу придется продать за копейки, чтобы свести концы с концами. Денег не хватало на еду… А вот Валюшины подруги. И мама ее жива. Валька еще с длинными волосами, на артистку похожа. Зачем отрезала?» Он разглядывал снимок за снимком, погружаясь в далекое время, когда все только начиналась. Мечты и надежды. «Ксюху из роддома принесли…»
Перевернул последний лист и чуть не задохнулся от хлынувшего с фотографий счастья. Как житель мегаполиса, который теряет сознание, вдохнув однажды утром смолистый воздух соснового бора. «Неужели, так отвык от хорошего?» Со снимков смотрело лучшее воспоминание его взрослой жизни. Единственный день, когда все вокруг счастливы. Их с Валентиной свадьба.
Июнь девяносто первого. Время гнилое, ни денег, ни перспектив. Только вопросы, на которые пока нет ответов: «Где жить? Где работать? Где денег взять?..» Сплошные проблемы. На фотографиях проблемы не отпечатались. На фотографиях разлилось счастье! Они купаются в нем, расплескивают не скупясь. Хватает всем: и гостям, и родителям.
Мама оценила выбор сына с первых смотрин. Нельзя сказать, чтобы Валентина ей очень понравилась. Что разглядишь за полчаса знакомства? «С лица – воды не пить!» Но сердце, видимо, сказало: «В эти мягкие, нежные руки можно смело передать любимого сынулю. Так обовьют, не вырвется. От всего удержат: от пьянки, от дури, от баб». Лишь бы мать с отцом иногда вспоминал.
И его хорошо приняли в семье невесты. Еще бы! Рослый, красивый, умный. Не чета их любытинским гопникам. «Знает парень, что хочет, и Вальку любит. Карьера у него на лбу написана. Бог даст – генералом станет…» – сказала Валентинина мама. Почти не ошиблась. Колины честолюбивые мечты, упирались примерно в эту же планку. Он только что принял решение пойти на работу в милицию.
Многие не понимали. Светлая голова, умница. Карьера прокурора, адвоката, на худой конец. А он – в милицию! Кому там мозги нужны? Сокурсники не одобряли.
Только родители не задавали вопрос: «Откуда такое решение?» Все понимали: из семейной беды. Из громкого «светлановского дела». Карьерный рост не всегда определяют способности. На «рыбных местах», любой конкурент обойдет Колю по анкетным данным. Малозаметная закорючка в личной карточке напомнит в удобный момент, что его отец привлекался по громкому делу, неважно, как там все было, но важно, что с повышением в должности есть повод подождать. Другие кандидаты дышат в спину, с анкетами чистейшей белизны. В милиции все проще. И люди, и дела. Есть шанс, что светлая голова перевесит анкетный «гвоздь». Прорвется умный парень на беспросветно сером фоне. А парень очень хотел прорваться. Жаждал много лет.
Пока тянулось следствие по «светлановскому делу» и громкий судебный процесс, Коля заканчивал десятый класс. Он насмотрелся уже отцовского пьянства, маминых поседевших волос. Теперь суд добивал в нем уважение к отцу и себе. Будто судят не отца, а его, Колю. И судят все!
Ловил себя на мысли, что даже Женька, друг и соратник, осуждающе поглядывает на него. Бред! Гипертрофированное юношеское самолюбие играло злую шутку. Коле казалось, что вся школа, весь двор, только и делают, что перемывают кости их семьи. Жизнь превратилась в кошмар. Как он выдержал пытку, как школу закончил?
Дома было не легче. Он не смотрел в глаза отцу, отпущенному под подписку. Ненавидел и любил одновременно. Но больше презирал. И мучился этим. Былое почитание разлетелось вдребезги! Отец: самый умный, самый честный и правильный, до которого он мечтал дорасти, вдруг, оказался безвольным пьяницей, как Женькин папаша. А потом мелким жуликом и вором.
Как жить? Во что верить? Почва под Колиными ногами стала зыбкой трясиной. Пропала мера, и он перестал понимать окружающий мир. Если воровать – плохо, тогда отец негодяй и преступник. Куда девать любовь к нему? А если любить преступника, значит, и воровать можно. Где правда?
Начал курить по-взрослому. Попробовал водку. Женька удерживал, как мог. Но, Коля озлобился, чуть что – посылал. Еще немного, и в морду заехал бы. Спасла мать. После очередной его попойки, когда поздно пришел домой, и размазывая сопли, вывалил на нее обиды, отхлестала по щекам. Первый раз в жизни. «Как ты смеешь, щенок? – ругала она сына. – Таких, как твой отец, еще поискать! Он прожил честную жизнь. Запутался, споткнулся, потому что не заметил, как изменилось время. Сыто зажили! А внутри обросли ракушками. Дружить стали из корысти. Встречать – по одежке. Деньги начали править! Он запил-то от стыда. И не тебе его судить. Посмотрим, как ты своей жизнью распорядишься».
Тогда и понял Коля, что жизнь впереди долгая. Прожить ее надо правильно. А как это? Много бессонных ночей он искал ответ. Однокласники влюблялись, гуляли, готовились к выпускному. Он не видел зацветшей в последний школьный год черемухи. Не тырил с Женькой тюльпанов девчонкам. Он думал. Ушел в себя и без ответа не хотел возвращаться. Сдал выпускные экзамены и не заметил этого. Не помнил, как возил документы в университет.
В ночь перед первым вступительным экзаменом стоял у открытого окна. Душно, жарко. Спать невозможно. Курил сигарету за сигаретой.
В колодце двора не видно неба. Он не заметил, как наползли тяжелые тучи, неразличимые в ночной черноте. Было тихо, ни ветерка. Воздух потяжелел и прилип к земле. Духота… Но вдруг все изменилось. Налетел ураганный вихрь. Резко, в минуту! Захлопал створками распахнутых окон. Сорвал с балконов развешанные на просушку целлофановые пакеты, пригнул к земле молодые березки. Вмиг унес духоту, а с ней, показалось, и воздух. Нечем дышать!
А над самым их домом ударил страшный разряд. Молния, и почти одновременно – гром, такой силы, что заложило уши. Оглох! Никогда подобного не слышал. Бомба!
Коля кинулся закрывать окно, но застыл, зачарованно глядя, как плющатся об асфальт первые капли дождя. Крупные и тяжелые. Чаще, чаще! Через минуту тропической силы ливень накрыл Ленинград. То тут, то там засверкали молнии, сливая раскаты грома в одну непрерывную канонаду.
