Джон Бекан - 39 ступенек
В доме были открыты окна, но из-за портьер ничего не было видно. Слышался только звон ножей и вилок. Я подошел к калитке в заборе и открыл ее.
Я помотался по белу свету и знаю, что легко схожусь только с людьми из так называемых верхнего и нижнего классов. Они понимают меня, я — их. Мне с ними легко и просто, будь то бродяга или пастух, будь то сэр Уолтер или Руайе. Это необъяснимо, но это факт. Точно так же мне совершенно непонятно, почему я всегда чувствую себя не в своей тарелке с представителями так называемого среднего класса. Причина этого, я думаю, в том, что я ничего не знаю об их привычках, о тех условностях, которые приняты между ними. Я никогда не жид с ними бок о бок в этих дешевых — но с претензией — виллах и загородных дачах. При встрече с ними я пугаюсь, точно увидел ползущую по сучку черную мамбу[15]. Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я, позвонив, ожидал на крыльце горничную. Когда она открыла мне дверь, я сказал, что желаю видеть мистера Апплтона по очень важному делу. Говоря это, я очень волновался, как будто сдавал свой первый экзамен. Горничная спросила, как обо мне доложить, и я назвал свое настоящее имя.
В холле на вешалке висели пальто и плащи. Сверху, на полке лежали шляпы. Рядом висели теннисные ракетки, в углу в сумке — клюшка для гольфа. В другом углу стояли большие, дедушкины часы, рядом с ними висел барометр. На другой стене висела гравюра, изображающая скачки. «Все как у людей, — с усмешкой подумал я, — или как в англиканской церкви».
Назвав горничной свое настоящее имя, я рассчитывал, что мое внезапное появление как-то отзовется в ком-либо из троих и подтвердит мои подозрения. Но, замешавшись в холле, я слишком поздно вошел в гостиную.
Увидев меня, все повернули головы и посмотрели на меня. Старик был строгом вечернем костюме и сидел во главе длинного стола, молодые люди сидели по сторонам. Толстяк был тоже в вечернем костюме, худой брюнет — в голубом летнем костюме и белой рубашке с отложным воротником.
— Мне сказали, что вы хотели бы видеть меня, мистер Ханней, по очень важному делу, не так ли? — Обычная формула вежливости, произнесенная, правда, слегка взволнованным голосом.
Я отодвинул кресло и сел.
— По-моему, мы уже встречались, — сказал я, — и вы, конечно, догадываетесь, о каком деле идет речь.
В (гостиной было темновато, но, кажется, недоумение на лицах моих хозяев было искренним.
— Вполне возможно, — ответил старик, — у меня очень плохая память на лица. Но не лучше ли сообщить мне, в чем суть этого дела, сэр?
— Извольте, — сказал я. — Суть дела в том, что ваша игра проиграна, и у меня в кармане ордер на арест каждого из вас, джентльмены.
— Ордер на арест! — каким-то высоким голосом закричал старик. — Боже! В чем же нас обвиняют?
— Вы обвиняетесь в убийстве Франклина Скаддера, совершенном вами в Лондоне 23 мая нынешнего года.
— Мне это имя совершенно не знакомо, — отрезал старик.
— Это убийство на Портленд-плейс, — сказал худой молодой человек. — Я читал о нем в газетах. А вы, случайно, не из сумасшедшего дома? Откуда вы вообще, черт бы вас побрал?
— Из Скотланд Ярда.
С минуту все молчали. Старик сгребал рукой со скатерти хлебные крошки. Толстяк, чуть-чуть заикаясь, сказал:
— Не надо волноваться, дядя. Наверное, произошла какая-то ошибка. Такое иногда бывает. Нам нечего бояться, потому что мы всегда можем доказать свою невиновность. Я, например, был 23 мая за границей. Боб лежал в больнице. Вы, дядя, правда, были в Лондоне, но ведь у вас есть свидетели, которые подтвердят, чем вы в тот день занимались.
— Ты прав, Перси! Конечно, мне не трудно это сделать. Сейчас вспомню, что было 23 мая… Вспомнил! Днем раньше была свадьба Агаты. Утром я пошел прогуляться, потом обедал в клубе с Чарли Саймонсом. Вечером я был в гостях у Фишмангеров. Помню, они угощали меня пуншем, и у меня наутро немного болела голова. Да они еще подарили мне коробку сигар, — старик кончил и нервно рассмеялся.
— Неужели вы не видите, сэр, — обратился ко мне худой молодой человек, — что произошла ошибка? Мы, как и все англичане, уважаем закон и не хотим, чтобы Скотланд Ярд остался в дураках. Не так ли, дядя?
— Безусловно, Боб, — оживился вдруг старик. — Мы все должны оказывать содействие властям в их работе. Но в данном случае, — он развел руками, — не понимаю, как такое могло произойти?
— Помнишь, Нелли однажды сказала, — улыбнулся полный молодой человек, — что ты умрешь от скуки, и вот, пожалуйста, для тебя уже готово развлечение, — и рассмеялся собственной шутке.
— Ты прав, разрази меня гром! — ответил ему старки. — Зато мне будет что рассказать в клубе. Я должен бы был негодовать и сердиться, мистер Ханней, но я чувствую, что в этой ситуации есть что-то юмористическое. Я прощаю вам ваше вторжение в мой дом. У вас было такое мрачное лицо, когда вы вошли, мистер Ханней, что я подумала уж не вампир ли я, не хожу ли я пить людскую кровь по ночам, — и он рассмеялся, видимо, довольный своим остроумием.
Скажите, кто из вас, дорогие читатели, будь вы на моем месте, не залился бы краской стыда и не выбежал из дома, бормоча ненужные извинения? Но я остался сидеть за столом и,, не отрываясь, смотрел на пламя свечей и подсвечнике. Затем встал и шагнул к выключателю — в гостиной загорелся электрический свет.
Они зажмурились от яркого света люстры. Эти трое, возможно, те самые люди, с которыми я встречался в Шотландии, а, быть может, и нет. Я не мог понять, почему я, смотревший в глаза этому проклятому археологу, не вижу в старике ни одной черточки, кроме самых тривиальных, — он стар, лысоват и т. д. — напоминающей того страшного человека. Я видел на дороге худого и полного и опять-таки находил сейчас между теми и этими людьми лишь отдаленное сходство.
Я огляделся. На стенах гостиной висели гравюры, над камином — портрет какой-то симпатичной старушенции. На каминной полке стояла серебряная коробка для сигар. На ней было выгравировано: «Парсивалю Апплтону, эсквайру, от друзей в память турнира по гольфу».
— Итак, вы, очевидно, убедились, — сказал старик, — что ваши подозрения напрасны?
Я промолчал.
— Конечно, неприятно попасть в смешное положение, но, я думаю, вы как-нибудь из него выйдете. Я не стану писать на вас жалобу, но имею право потребовать, чтобы вы покинули нас, — закончил старик. Я покачал головой.
— О Боже! — сказал худой. — Это совершенно невыносимо!
— Вы отведете нас в участок? — спросил полный. — Я бы на вашем месте так и сделал, но, думаю, у вас могут возникнуть неприятности. Между прочим, мы имеем полное право потребовать, чтобы вы предъявили ордер на арест. Мне не хочется злословить по поводу (вашей неудачи, но, вы сами видите, произошла нелепая ошибка. Почему вы молчите? Что вы собираетесь теперь делать?
Я собирался дать свисток, чтобы мои люди арестовали их, но не решался это сделать, потому что боялся стать всеобщим посмешищем.
— А ведь из нас могла бы составиться партия в бридж, — сказал вдруг полный молодой человек. — Быть может, побыв с нами еще немного, мистер Ханней признает свою ошибку. Вы играете в бридж, сэр?
Я согласился. Мы прошли в курительную комнату и сели за карточный стол. Рядом на небольшом столике были сигареты в ящичке и напитки. Окно было открыто. Ярко светила луна, вдали виднелось мерцавшее под луной море. Все трое перебрасывались между собой шутками и остротами, и, забудь я о том, где нахожусь, я мог бы считать, что играю с приятелями в клубе. Только мне одному было невесело. Я сидел, нахмурив брови, тупо соображая с какой карты мне ходить. Я прекрасно играю в бридж, но сегодня я делал одну глупую ошибку за другой, так что мой партнер, полный молодой человек, то и дело поднимал в удивлении брови. Мне было не до карт, я все время думал: «Между теми и этими нет ничего общего. Эти совершенно другие». И едва я это подумал, как опять вспомнил слова Питера Пиенаара, и решил продолжать свой эксперимент до конца.
* * *Старик взял из ящика сигарету, закурил и, положил Руку на стол, забарабанил по нему пальцами. «Да ведь точно так же он барабанил пальцами по коленке! — вспомнил я. — Я тогда стоял перед ним, а двое молодчиков держали меня под прицелом».
Как часто одна секунда решает все в нашей жизни! Отвернись я, займись своими картами, и я бы не заметил этого ничтожного движения. Начиная с этой секунды, с моих глаз спала пелена, и я начал видеть то, чего не замечал раньше.
В этот момент часы на каминной полке пробили десять.
«Худой, очевидно, убийца», — думал я. В его чертах проскальзывает иногда решительность жестокого, и неразборчивого в средствах человека, но он тотчас пытается замаскировать ее остротой или шуткой. Вот такой же, как он, стрелял в Каролидеса.
Лицо полного молодого человека все время менялось, и я подумал, что у него, наверное, тысяча масок. Очевидно, это он выступал вчера в роли первого лорда адмиралтейства. Вспомнил я и слова Скаддера о человеке, который все время пришептывает. Наверное, и это был он.
