Кристиан Мёрк - Дорогой Джим
— Детка, следи за своим языком, — машинально пробормотала Мойра, правда, с улыбкой. Впрочем, мы давно уже догадались, что Ифе была ее любимицей.
— Ой… Да, конечно! Прости.
— Так что ты там сказала о мотоциклисте? — поинтересовалась я самым равнодушным тоном, который только была в состоянии изобразить. Но при этом заметила, как Рози, по-птичьи склонив на плечо голову, с подозрением уставилась на меня.
— Он пролетел на своей пукалке мимо кладбища Святого Финнеаса, да еще гнал так, будто ему вставили пистон в задницу. — Ифе, прожевав, бросила взгляд на свои розовые «гады».[16] — Симпатичный сукин сын, надо признать.
Как ты можешь догадаться, спрашивать, какой марки был мотоцикл, не имело ни малейшего смысла.
— Куда он ехал, ты случайно не заметила? — спросила я.
— Ну-у… судя по направлению, в ближайший паб. А почему ты спрашиваешь?
— Просто спрашиваю. Вроде бы для этих бельгийских недоумков, банкиров, каждый из которых воображает себя Марлоном Брандо, еще не сезон. — Штука в том, что каждый год в наш городок, словно мухи на мед, слетались немолодые уже мужчины, все, как на подбор, с дублеными, морщинистыми лицами и молодыми женами, оставляли тут горы наличных, а иногда, случалось, и голову. У местной гарды с такими всегда было полно хлопот — приходилось проводить расследование, ну и все такое. Я надеялась, что даже Рози купится на эту мою выдумку.
— Да, для них еще слишком рано, — коротко пробормотала она, с меланхоличным видом жуя кусочек брокколи, выварившийся до цвета застиранной тряпки. — Эти появятся только в июле.
— О, нет-нет, это был молодой парень, а совсем не старый проказник, — продолжала Ифе. В глазах ее вдруг появился хищный блеск. Только позавчера, судя по ее словам, ей пришлось везти одного бывшего футболиста в аэропорт в Шэнноне. Насколько я могу судить, бедняге так и не суждено было добраться до аэропорта. Вместо этого он провел ночь в ее коттедже и — опять-таки насколько я поняла по ее словам — до сих пор продолжал расточать там свое обаяние. — Этому на вид самое большее около тридцати.
— Ах-ах, сколько мужчин — и всего одно-единственное такси, — вздохнула Рози.
— Только не начинай! — грозно предупредила Ифе. На моей памяти это был первый раз, когда ее благодушие дало трещину.
— Как насчет десерта? — вмешалась тетушка Мойра.
Было уже около десяти, когда Мойра наконец, хоть и с неохотой, позволила нам уйти, предварительно взяв с нас слово, что мы придем на будущей неделе. Небо, над заливом отливавшее зеленым, по-прежнему сулило скорое наступление лета. Рыбаки, вытащив лодки на берег, складывали в них весла. Именно в этот момент, кажется, я и поняла наконец, что почти влюбилась в свой родной город. А потом это чувство исчезло так же внезапно, как и появилось.
— Зайдем куда-нибудь, выпьем пинту-другую? — предложила Рошин. — По-моему, еще слишком рано, чтобы терзать мужчин.
— Согласна, — кивнула Ифе, стащив с себя камуфляжную куртку, украшенную изображением смешного маленького человечка, гонявшегося с сачком за бабочками. С залива налетел теплый ветерок. — А что скажут на это старшие?
— Только не сегодня. Я выпью с вами, но в следующий вторник, идет? — ухмыльнулась я. Господи, как же я любила их обеих, хоть и понимала, что с этой парочкой еще работать и работать.
Близняшки заговорщически переглянулись и хором спросили:
— Ладно, тогда где встречаемся: у О'Хэнлона или у Мак-Сорли?
— У Мак-Сорли, — ответила я, ухватившись за руль велосипеда — точь-в-точь ангел Тьмы. И показала им средний палец.
Вечер пятницы… Это означало, что нам опять предстоит битва за глоток свежего воздуха.
Рыбаки в своих толстых грубых свитерах и высоких ботинках толпились у стойки бара, горстями доставая из карманов наличные, чтобы заплатить за густые, с фруктовым запахом напитки, названия которых ни один из них не знал. Двое парнишек из Испании в одинаковых темных очках вопили, что кто-то стащил их рюкзаки, пока Клер, официантка, не велела им утихомириться и посмотреть за барной стойкой, куда она спрятала их на всякий случай. Это местечко было чересчур «ирландским», во всяком случае для человека с таким тощим кошельком, как у меня, зато оно находилось в самом центре города, да и выпивка тут была отменная. Гравюры и эстампы в коричневых тонах с изображениями славного прошлого Каслтаунбира украшали пожелтевшие от сигаретного дыма стены. На них можно было увидеть контрабандистов эпохи «сухого закона» в штормовках, добровольцев ИРА[17] в фетровых шляпах с винтовками, украденными у британской армии, а еще тут висели фотографии моих учеников, получающих из рук мэра приз — за то, что не утонули во время ежегодной регаты, так я понимаю. Еще на стене красовалась деревянная модель гарпуна, а чуть дальше висел телевизор, по которому, как правило, показывали регби.
Мои сестрицы уже успели пробраться в самую толпу и успешно морочили голову компании молодых норвежцев, так что те согласились освободить для нас место в самом конце стола, за которым сидела их компания — собственно говоря, это был единственный укромный уголок во всем заведении. С трудом удерживая в руках три пинтовые кружки, я проталкивалась сквозь плотную толпу, когда среди массы чужих лиц вдруг мелькнуло одно, показавшееся мне знакомым. И сразу же исчезло в толпе. Я как раз пыталась вспомнить, где я могла видеть его, когда Рози, привстав, издала такой оглушительный вопль, что с легкостью перекрыла бы даже пожарную сирену.
— Эй, бабуля, — вопила она, — рули сюда! Крошке пора принять лекарство! И пожалуйста, побыстрее! В этом столетии, не в следующем!
— Да уж, имей жалость, умоляю тебя, — присоединилась к ней Ифе и потянулась за кружками — к вящему удовольствию молодых норвежцев, давно уже вытягивающих шеи, чтобы хотя бы краешком глаза заглянуть ей за вырез.
Расхохотавшись, я грохнула тяжелые кружки на стол, едва не расплескав пиво. Рози умудрилась прикончить содержимое своей еще до того, как ее сестра успела пригубить. Я еще только собиралась сесть, когда вдруг услышала голос, который — как я дала себе слово — ни в коем случае не должна вспоминать. Прозвучав будто бы из ниоткуда, он сотворил чудо, потому что весь остальной мир вдруг разом перестал существовать: мрачные выпивохи, довольные туристы, музыкальный ящик, из которого лилась музыка, — весь этот шум и гвалт мгновенно исчезли, и остался только он. Едва сообразив, откуда доносится голос, я уже знала, кому он принадлежит.
Джим, окруженный компанией, неторопливо потягивал свой «Гиннесс».
— Милые дамы, храбрые джентльмены и достопочтенные гости этого достойного заведения, — объявил симпатичный парень, оседлавший высокий табурет в укромном уголке неподалеку от туалета. На нем была та же самая потертая кожаная куртка, только волосы он стянул на затылке, так что теперь они уже не закрывали его лицо — лицо, которое преследовало меня с самого утра. — Меня зовут Джим Квик, иначе говоря, Джим Шустрик, хотя, случалось, меня называли и похуже… а иногда и получше. Нынче вечером, в лучших традициях бессмертных ирландских сказителей seanchai,[18] я предлагаю вашему вниманию историю о любви, печали и опасности. А потом я пущу шапку по кругу, чтобы вы могли звонкой монетой выразить свою благодарность.
Последним, кто предлагал нам нечто подобное, был тип лет шестидесяти — жирный и с огромной бородищей, которая, как он, наверное, считал, придавала всему его облику необходимый колорит. Тогда его аудитория состояла из двух забулдыг. Что ж, в этом смысле Джиму повезло больше.
Уже изрядно подогретая толпа разразилась одобрительными криками.
— Давай, парень, рассказывай! — орал капитан рыболовного траулера, который так спешил промочить глотку, что даже не успел переодеться. — Валяй!
Сидевшая возле него молоденькая англичанка оглушительно заулюлюкала и в порыве энтузиазма наполовину стащила с себя майку.
А я? Я просто сидела и смотрела на него во все глаза. И ничего не могла с этим поделать.
— Мы, seanchai, составляем древнее братство сказителей, но лишь немногие из нас дожили до нашего времени. Поэтому мы вынуждены кормиться от щедрот тех, кто нас слушает, — продолжал Джим, обводя своими янтарными глазами обступившую его толпу, в которой не было ни одного хмурого или недовольного лица. — Это длинная история, и сегодня вечером я смогу поведать вам всего лишь первую, ее главу. Остальное расскажу в других городах. Но если, когда я закончу, вы вдруг почувствуете, что вам понравилось то, что вы услышали, то вон там сидит мой приятель, с которым вы всегда сможете договориться насчет продолжения. — Джим ткнул пальцем в сторону барной стойки, в конце которой на высоком табурете сидел смуглый молодой человек с азиатскими чертами лица. В руке он держал стакан содовой — я машинально отметила, что воротник его ковбойской куртки был поднят, словно парень старался скрыть лицо.
