Эрик Ластбадер - Кайсё
Из коробки он извлек длинный черный плащ, который был на нем в его видениях. Под плащом лежала маска ручной работы из папье-маше. Она представляла собой точную копию Бауты, висевшей в вестибюле отеля: глянцевая белая поверхность, выдающийся нос и еще более агрессивный изгиб губ — настоящая обезьянья морда. Именно под такой скрывали свое высокородное происхождение венецианские аристократы.
На дне коробки лежал бирюзового цвета конверт с золотой каймой. В конверте Николас обнаружил один-единственный лист плотной бумаги, на котором витиеватым каллиграфическим почерком с левым наклоном крупными буквами была выписана фраза:
«НАДЕВ ПЛАЩ И МАСКУ, ВАМ НЕОБХОДИМО ЯВИТЬСЯ К КАМПИЕЛЛО ДИ САН-БЕЛИЗАРИО В ДЕСЯТЬ ТРИДЦАТЬ ВЕЧЕРА».
Николас взглянул на часы. Без четверти семь, ужинать еще рано. Сняв с себя дорожный наряд, он переоделся и открыл саквояж, который ему в аэропорту передала Сэйко. В полете у Николаса не было ни малейшего желания разбирать лежащие в нем бумаги.
Он устроился в кресле и в смешанном свете уличных фонарей и гостиничной лампы углубился в чтение последнего шифрованного отчета Винсента Тиня. Тинь родился и вырос во Вьетнаме. Позже он закончил в Австралии колледж я некоторое время там работал. Он был экспертом по международному деловому праву и даже прошел годичную стажировку на Уолл-стрит.
Вместе с Тинем Николасу пришлось долгое время работать в Токио и Сайгоне, он обнаружил в Винсенте деловую хватку и развитый интеллект — весьма редкое сочетание. Несмотря на то, что Николаса несколько настораживало в Тине его излишнее умение лавировать — абсолютно необходимое для успешного ведения бизнеса в Юго-Восточной Азии, он был вполне убежден в том, что Тинь управляем. Именно поэтому он и планировал свою поездку в Сайгон, которую теперь пришлось отложить.
Он бегло пробежал глазами цифры предполагаемых расходов в доходов компании «Саго интернэшнл» на следующий квартал, данные, свидетельствующие о повышении качества подготовки будущих сотрудников компании, ознакомился с неутешительным прогнозом цен на нефтепродукты. В одном только Вьетнаме японцы закупали почти девяносто процентов добываемой там нефти, и мысль о том, что страна могла испытывать недостаток нефтепродуктов, представлялась Николасу просто нелепой. Тинь сообщал также о политической ситуации во Вьетнаме и о положении дел в бизнесе. Более внимательно Николас отнесся к информации Тиня о его последних контактах с ключевыми фигурами в той и другой сфере. Один из пунктов отчета вызвал чувство тревоги. По Тиню получалось так, что по стране циркулируют неподтвержденные слухи о формировании какого-то теневого кабинета, полностью независимого от вьетнамского правительства. Тинь не располагал никакими сведениями относительно того, что это за кабинет, упоминая лишь о растущих изо дня в день его силе и влиянии. Тинь обещал приложить все усилия для того, чтобы раздобыть необходимую информацию раньше, чем это сделают их конкуренты.
Тиню необходимо послать факс, заметал про себя Николас. Что это еще за шутки?! Сайгон всегда был наводнен слухами подобного рода. Да и кому в голову взбредет поддерживать такой режим? Кто преложил усилия к тому, чтобы этот кабинет появился на свет? За счет чего он держится? И если он набирает силу, то кто-то же должен его финансировать?
Если ситуация в стране вновь дестабилизируется, то сотни миллионов долларов, вложенные во вьетнамский бизнес их компанией, могут вылететь в трубу. Видимо, Тинь слишком долго пробыл в джунглях и настоятельно нуждается в указаниях человека из цивилизованной страны. Делая пометки на полях отчета, Николас вновь пришел к выводу, что следует быстрее заканчивать дела в Венеции и немедленно вылетать в Сайгон.
К тому времени как Николас спустился в ресторан отеля, он уже явственно испытывал чувство голода. Проходя в глубину роскошного голубого зала, он наблюдал, как за окнамми сновали туда-сюда vaporetti — речные трамвайчики; их огни метались подобно фантастическим светлякам. По каналу также тихо скользили гондолы, перевозя туристов из Японии и Германии — все они были увешаны фотокамерами и разноцветными сувенирами из Мурано.
Он заказал spaghetti con vongole, изысканнейшее блюдо из макарон и крошечных нежных съедобных моллюсков, которые таяли во рту, как икринки, отдал должное он и sepe in tecia, тоже каков-то морской экзотике, приготовленной в собственном соку, не отказался и от фирменного вина, однако ограничил себя одним стаканом. Десерту Николас предпочел двойной кофе. Когда он подписывал чек, было уже около десяти. Николас спросил у официанта, как лучше добраться к месту назначенного свидания, — адрес на записке он помнил наизусть.
Тот вручил ему маленькую брошюру с картой города, пометил карандашом местонахождение отеля и показал несколько вариантов подхода к Кампиелло ди Сан-Белизарио.
— Конечно, лучше всего пойти пешком, — посоветовал официант в лучших венецианских традициях. — Это, естественно, не самый быстрый путь, но, несомненно, самый прекрасный. Вы располагаете временем для двадцатиминутной прогулки?
— Думаю, что располагаю.
Ответ привел официанта в восторг.
— Bene, великолепно. Каждый новый час дня и ночи имеет свою неповторимую прелесть в нашем городе, — расплылся он в улыбке.
Наверху, у себя в номере, Николас вновь попытался дозвониться до Жюстины, но телефон молчал. Где она может быть? Сейчас в Токио четыре часа утра. Отложив трубку, он натянул толстый свитер, затем, чувствуя себя несколько идиотски, набросил на плеча длинный черный плащ, повертел в руках маску, сунул ее под мышку и вышел из номера.
Ни с чем не сравнимая атмосфера города немедленно окутала его, он как бы очутился в неведомом мире тончайших звуков и шорохов — воистину диковинная комбинация шумов и эха, отражаемого от поверхности бесчисленных улочек и ютившихся у rios, каналов, домишек. Даже звук шагов был какой-то неземной, и что-то призрачное слышалось в гулком буханье кожаных туфель по булыжной мостовой.
Проходя мимо ночного бара, он услышал чей-то смешок и обрывок разговора, и эти слова почему-то постоянно прокручивались у него в голове, пока он шел по аллеям и непрерывно встречающимся мостикам. Его мысли, подобно забытью, прерывалась легким плеском воды у деревянных перегрев, причалов гондол и замшелых фундаментов домов.
За очередным поворотом Николас наткнулся на rio, забитое гондолами. Старик в черном, стоя на последней лодке всего этого флота, запел песню. Его чистый высокий голос, отраженный от каменных фасадов, был хорошо слышен Николасу, когда гондола проходила под мостом, на котором Николас в задумчивости остановился.
Пересекая очередную площадь, он заметил крохотную лужайку, усеянную пышными диковинными цветами бугенвиллей, с растущей на ней сучковатой и изогнутой смоковницей, сочные листья которой казались бронзовыми в огнях уличных фонарей. Он увидел цельнокованую железную скамейку и живо представил себе на ней молодую красотку, воздевшую очи к ночному небу, и Казанову, преклонившего колено и пытающегося соблазнить ее.
Николас, хорошо обученный и подготовленный в синк ин — способности чувствовать взаимообусловленность пересечения времени и человека, приближаясь к месту таинственной встречи с Микио Оками, все больше начинал понимать метафизическую загадочность Венеции. Уникальное географическое положение — город не на воде, но и не на суше, пропитан каким-то внеземным светом и звуком, невосприимчив к разрушающему воздействию времени. Автомобили, автобусы, поезда, метро — все эти чудеса цивилизации не сумели пробраться в это магическое место. Передвигаясь, люди вдыхают воздух, а не выхлопные газы — все, как много веков назад. Дома реставрируются в традиционной венецианской манере, по технологии древних мастеров. Николас шел вдоль calles, улочек, пересекал ponies, мостики из камня, металла, дерева, останавливался у fondamentas, набережных под, сработанных сотни лет назад и не потерявших своего изначального вида. Если бы Николас перенесся в XVII век, его взору предстала бы точно такая же Венеция, какую он видел сейчас.
По мере того как он продвигался вперед, Венеция как бы брала его на руки, нежно прижимала к груди, как поступала уже много раз в свое время не с одним путешественником. Николас не столько затерялся в этом обилии улочек, закоулков, мостков, каналов, причалов, сколько не мог разобраться в том ощущении сердечности, которое они ему дарили. Как ящерица, сбрасывающая свой хвост, он избавлялся от понятия времени, только осознавал, что город дарят ему долгожданный подарок: покой усталым костям и жизнь больному сердцу.
Даже его переживания, связанные с Жюстиной, улетучились; свой гнев по отношению к ней из-за потери двоих детей он начал воспринимать как нечто должное; он забыл о своей последней встрече с Сэйко и о ее головокружительном признании. Чудесным образом его уже не так беспокоила предстоящая, не сулившая ничего хорошего, встреча с Микио Оками.
