Режи Дескотт - Корпус 38
Позаимствовав у консьержки ключ, майор Мельшиор и лейтенант Франсини направились в комнату.
Жилье выглядело так, будто его пора было снести лет этак десять назад. Газовые трубы и водопровод в кошмарном состоянии, электропроводка в любую секунду готова учинить короткое замыкание. О последствиях утечки газа в таком месте лучше не думать.
Комната ужасная. Пружинный матрас стоймя прислонен к стене, еще один грязный матрас на полу, в умывальнике подтекает кран. Окно от грязи непрозрачно. Никаких личных вещей, никакого багажа. Несколько пластиковых пакетов в углу, их прикрывают пустые консервные банки из-под кукурузы и сардин. Без сомнения, чтобы остановить вонь.
На потолке след какой-то пакости в виде змеи. Рисунок расползается по всей комнате. Вероятно, он это рисовал не раз.
Никакой мебели, кроме столика и табуретки. Искать нечего. Двое полицейских собираются уходить, когда Франсини замечает шар из газетной бумаги.
— Во всяком случае, 3 июля он был здесь. Взгляни, — говорит он, протягивая обрывок Мельшиору.
— Ну-ну, старина, — хрипит майор, увидев статью о Памеле. — На сей раз сомнений больше нет.
Глава 12
«Фольксваген-жук» покидает парковку у больницы и едет вдоль ипподрома Сен-Клу. Прислушиваясь к шуму мотора, Франсуа Мюллер едет с открытыми окнами, естественный воздух предпочитая кондиционеру. Безотказная механика сошла с конвейера тридцать восемь лет назад и, несмотря на растрескавшуюся искусственную кожу сидений, рассохшиеся шланги и немодную окраску, владелец заслуженно ее чтит. Заднее сиденье и пол перед пассажирским усыпаны бумагами, газетами, книгами и конвертами, в которых журналист роется, когда нужно убить пару минут в пробке. Под сиденьем можно нащупать старую портативную «Оливетти» — тех времен, когда Мюллер не считал зазорным перелезать на правое сиденье, чтобы печатать статьи, держа машинку на коленях.
В бардачке звонит мобильник. Журналист включает поворотник, съезжает на обочину и отвечает.
— Мюллер? Барон.
— А! Ну, ты нашел время звонить.
— Ничего, будешь доволен.
— Я тебя слушаю.
— Я говорил о комиссаре Стейнере? Представь себе, к нему пришла психиатр, та, что ишачит в психбольнице, лечит опасных. Сцена в аквариуме — в точности фантазии, которые один псих ей описывал, пока в больнице лежал. Она говорит, это может быть он. Поэтому Стейнер и его группа идут сейчас по его следу. Он с полгода назад вышел из Фреснес. Это все, что я пока знаю.
— Они в это верят?
— Это единственный след, который у них есть.
— Ничего другого? Совсем ничего?
— Ничего…
— Ну а ты что думаешь?
— Думаю, что сходство удивительное. Судя по тому, что мне сказали. А почему бы и нет?
— И парень исчез?
— Скажи, я увижу свой ответ послезавтра в прессе?
— Об этом не беспокойся. Это долгая работа.
— Он исчез в тот момент, когда было совершено преступление.
— Ты мне можешь найти имя этого психиатра?
— Сюзанна Ломан. Работает в Вилльеф, в Отделении для тяжелобольных Анри-Колина. Это тебе о чем-нибудь говорит?
— Неплохо бы еще знать судимости этого психа. Что было раньше, почему он оказался в больнице, и все такое. Если он вернулся после ОТБ во Фреснес, значит, его сначала арестовали.
— Он напал на женщину в ее доме. За деталями — в его досье, но, боюсь, достать его будет непросто.
— Послушай, Барон. Я уверен, все получится, если мы оба постараемся. С некоторых пор ты всем известен в префектуре. Можешь получить все, что захочешь… Ты рассказал неплохую историю. Мне нравится. Достанешь мне досье завтра?
— Сделаю, что смогу, Мюллер.
— Тогда до завтра. Эй, Барон?.. Спасибо! — говорит он и разъединяется.
Положив телефон в бардачок и включив поворотник, Мюллер заводит «фольксваген» и выезжает на дорогу.
Растянутая на кровати — запястья и лодыжки связаны, — Надя смотрит на своего агрессора, а тот свернулся в позе зародыша и сотрясается от судорог. Запястья болят. Но веревки на щиколотках не так уж сильно затянуты, и это обстоятельство дает Наде повод для немыслимой надежды.
Четверть часа назад в дверях ее ванной из ниоткуда появился мужчина, набросился на нее, засунул ей в рот что-то вроде мяча, потом оттащил ее в комнату и завязал глаза.
Она с отвращением трется щекой о подушку, пытаясь избавиться от спермы, которой он ее испачкал.
Он пальцами вытащил мягкий мяч, и, не успела она сообразить, в открытом рту оказался его член. Это вторжение теплого и громоздкого предмета в пространство между ее губами, языком и нёбом сделало бандита еще ужаснее.
Под оскорбления — голос, вопреки ожиданиям, не такой уж низкий и хриплый — его орудие двигалось у нее во рту все быстрее, беспорядочно, неистово. Толкалось в горло, душило, вызывая тошноту. Надя сжала бы зубы, если бы не нож — острие тыкалось между ребер над сердцем.
Оскорбления сменились хрипами и стонами.
После эякуляции семя грозило залить ей горло. Ей страшно. А лезвие разрезает ей бедро возле паха, от наружной стороны к внутренней, будто он собирается отрезать ей ногу.
Тогда она паникует. Ярость отчаяния придает ей сил, несмотря на путы и тяжесть мужчины. Под повязкой царит ночь, от чужой вони можно задохнуться.
И тут повязка сползает, и Надя глядит ему в глаза.
Надо спешить. Мужчина по-прежнему в углу. Она не видит его лица. Нож рядом с ней, лезвие покрыто ее кровью. Рана не болит. Пока не болит. Очень жарко. Надя смутно понимает, что произошло. Встретив ее взгляд, он рухнул, сунув руку в сумку. Она закричала, когда он схватил ее, но боится, что сейчас ее крики о помощи выведут его из прострации. На ее крики никто не обратил внимания. Сейчас — только стоны мужчины и шум с улицы.
Он залез к ней по фасаду и проник через открытое окно. Привязав ее к кровати, он закрыл дверь на задвижку — Надя слышала.
Она придвигает лодыжки к лезвию. Не сводя с мужчины глаз, пытается разрезать веревку. Изгибается, двигает ногами. После многочисленных попыток и многих порезов веревка поддается.
Руки связаны за спиной. Надя кидается в коридорчик и к входной двери. Затаив дыхание, поднимает голую ногу, чтобы опустить ручку. Но верхний замок не хочет открываться.
Она оборачивается, рыдая. Ее безумная, с трудом родившаяся надежда уже убита запертой дверью. Ей хочется позвать на помощь, но она не смеет кричать из страха, что он очнется.
Встав на цыпочки, она зубами поворачивает колесико замка. В комнате шум, потом движение. Зубами она поворачивает ключ английского замка. Чтобы открыть, нужно повернуть голову вправо. Зубы скользят на металлических бороздках. За перегородкой мужчина встал. Ее страх растет. Она сломала зуб о колесико. На шестой раз она справляется, ей удается отпереть дверь. За спиной скрипит паркет.
Он стоит в дверях, неподвижный. Его правое плечо скрыто косяком. Он смотрит на нее, как будто ничего не понимая и даже не замечая ее. Плача, она умоляет его о пощаде. Квартира стала ее западней. Когда он тянется к ней, она поворачивается к двери и подбородком жмет на ручку.
Лестница — спасение. Надя бежит вниз, пересекает маленький холл, не смея обернуться, думая, будто слышит его позади, с криком выскакивает на бульвар Орнано, прямо в толпу воскресных прохожих, которые расступаются перед ополоумевшей молодой женщиной — в футболке, нога в крови, руки связаны за спиной, — а затем обступают ее, сооружая заслон против источника ее ужаса.
Шесть минут спустя первая сирена оглашает бульвар со стороны Барбес. Вскоре к ней присоединяются две другие из Порт-Клианкур. Патрульные машины с трудом пробираются в общем потоке. Пожарных тоже вызвали. И вот Надин дом напротив старого кинотеатра «Орнано, 43» окружен машинами с мигалками, которые привлекают любопытных.
Девушка едва выговорила несколько слов в аптеке, куда ее отвели. Теперь она сидит в пожарной машине, где ее допрашивает один из полицейских подразделения АКБ.[28] Никто не видел, чтобы насильник выходил на бульвар. Должно быть, он еще в доме.
Пять сотрудников АКБ поднимаются по лестнице в квартиру. На втором этаже за открытой дверью они видят коридорчик, а в нем три двери, две слева и одна в глубине. С пистолетом в руке полицейский заглядывает в первую комнату, гостиную, — там же и кухонька с барной стойкой. Он заходит, чтобы глянуть за стойку. В это время его коллега идет по коридору до второй двери слева.
Кровать залита кровью. На стене горизонтальная полоса длиной метра два. В углу какой-то вроде бомж танцует с ножом в руке. Он стонет, что-то бормочет.
Стражи порядка колеблются. Мужчина их не видит. Его брюки спущены, промежность в крови.
В трансе он размахивает запачканным ножом, длинным и заостренным, словно пытается уклониться от нападения невидимого врага. Слезы текут по окровавленным щекам, оставляя бороздки на лице, которое подобно выжженной земле.
