Стивен Кинг - Игра Джералда
«Рут, пожалуйста, остановись. Ты не могла бы выбрать худшего времени, чтобы болтать об этой старой…» Но Рут нельзя было остановить. Рут, бывшая когда-то подружкой Джесси по комнате, всегда говорила то, что хотела сказать, – все до конца. – и та Рут, которая теперь сидела в ее голове, видимо, нисколько не изменилась.
«Ты была несчастна в тот вечер в Ньюуорте, ты плакала в гневе и унижении, и ты сделала меня несчастной. Да, мы иногда виделись после того вечера, но наша дружба кончилась, ведь так? Когда пришло время выбирать между мной и тем, что случилось в шестьдесят третьем, ты выбрала затмение».
Бокал дрожал в руке Джесси сильнее.
– Почему сейчас. Рут? – спросила она шепотом, забыв, что никто не может услышать этот шепот в темнеющей спальне. – Почему сейчас, вот что я хочу знать, хотя в этом воплощении ты действительно часть меня, почему сейчас? Почему именно в тот момент, когда мне важнее всего сосредоточиться?
Самый очевидный ответ на этот вопрос был неприятен: «Потому что в тебе скрывается твой враг, эта человеконенавистница, которая любит тебя такой, какая ты есть теперь: в наручниках, изнывающую от жажды и боли, напуганную и несчастную. Она не хочет, чтобы твое положение улучшилось. И для этого она готова на любые ухищрения».
«Полное солнечное затмение длилось в тот день всего минуту, Джесс.., но в твоем мозгу оно запечатлелось. Там.., оно еще длится, не так ли?» Джесси закрыла глаза и сконцентрировала всю свою волю и внимание на бокале. Теперь она говорила с Рут не как с частицей своего сознания, которая вдруг решила, что это подходящий момент для психоанализа, чтобы поработать над собой, как советовала Нора Каллигэн, но как с другим человеком.
«Оставь меня в покое. Рут. Мы можем, если хочешь, поговорить обо всем этом после того, как я сделаю глоток. Но теперь будь любезна зат.., помолчать!» «Ладно, – ответила Рут тотчас же. – Я знаю, в тебе сидит кто-то или что-то и пытается сделать тебе больно, и он использует мой голос – великая актриса, это уж точно, – но это не я. Я любила тебя и теперь тебя люблю. Вот почему я старалась не оставлять тебя, пока могла… Я была уверена, что нам лучше держаться вместе».
Джесси улыбнулась, да, определенно это была улыбка.
«Теперь попробуй, Джесси, давай!» Джесси переждала секунду, но продолжения не последовало: Рут ушла, во всяком случае, пока. Тогда она снова открыла глаза и подняла голову с торчащей из зубов карточкой-самокруткой. «Господи, помоги мне.., пусть получится!» Бумажная трубочка коснулась воды. Джесси закрыла глаза и потянула ртом. Ничего. Цепкая кошка отчаяния выпустила свои когти. Но в следующую секунду вода наполнила ее рот, холодная, благоухающая, живительная.
Джесси застонала от наслаждения. Она сделала глоток, чувствуя, как вода гладит гортань, потом снова потянула ее. Она ощущала вкус влаги всем существом, как щенок, который сосет мать. Ее трубка была несовершенной и доставляла не струю воды, но отдельные глотки, и большая часть влаги просачивалась наружу. Она понимала это, чувствовала, как капли падают на простыню, но все же на этих глотках из бокала ее мужа сосредоточился сейчас весь смысл ее жизни.
«Не пей все, Джесс, сохрани кое-что на потом». Она не знала, какая из ее подруг-призраков заговорила, да это и не имело значения. Прекрасный совет, но иногда невозможно принять совет здравого смысла, каким бы великолепным он ни был. Иногда организм отметает все хорошие советы прочь. И она открыла кое-что еще: отдаваться таким простым физическим удовольствиям – огромное наслаждение.
Джесси сосала влагу, стараясь не слишком наклонять бокал, хотя понимала, что карточка теперь в ужасном состоянии, вода просачивается и капает на постель, и нелепо продолжать пить, а не дать карточке просохнуть и потом попить еще.
Она остановилась, лишь осознав, что тянет в себя только воздух, причем уже несколько секунд. В бокале еще оставалась вода, однако даже конец трубочки уже не мог ее коснуться. На простыне было большое влажное пятно.
«Я могла бы допить остатки, – подумала Джесси. – Можно было бы исхитриться и опустить трубку в бокал еще на дюйм».
Однако разум уже брал верх. Ее жажда еще не была утолена, но гортань уже не горела, и Джесси чувствовала себя гораздо лучше как физически, так и морально. Мысль стала острее, взгляд – яснее.
Хорошо, что осталось немного воды в бокале. Два глотка воды, конечно, не решат, остаться ей прикованной к кровати или выбраться из этого кошмара своими силами, и, конечно же, они не решают проблемы жизни и смерти, однако, возможно, ей удастся сосредоточиться на главном. Наступила ночь, ее муж мертв, и похоже, что тут придется ночевать.
Не слишком приятная перспектива, особенно если вспомнить о бродячем псе, который явно собирался ночевать поблизости. Джесси стало трудно бороться со сном. Она попыталась найти причины, по которым ей не следовало спать, однако не нашла ничего существенного. Даже мысль о том, что придется спать с поднятыми вверх руками, не убедила ее: она потом подвигает ими до тех пор, пока кровообращение не восстановится. Это не очень приятно, но она не сомневалась, что сможет с этим справиться.
«Кроме того, во сне тебе может прийти идея, – вставила Хорошая Жена Бюлингейм, – так всегда бывает в книгах».
– Может быть, тебе придет, – пробормотала Джесси, – ведь до сих пор идеи приходили только тебе.
Женщина пододвинулась к спинке кровати, насколько могла, и подняла подушку. Ее плечи болели, а в руках, особенно в левой, пульсировала кровь. Мышцы брюшного пресса ныли, устав так долго держать тело в полусидячем положении.., однако Джесси ощущала странное удовлетворение. Она чувствовала довольство и покой.
«Довольство? Как ты можешь быть довольной? Ведь твой муж все-таки мертв, и ты сыграла в этом самую непосредственную роль, Джесси. А если вас найдут? Представь себе, как эта ситуация будет выглядеть в глазах того, кто тебя отыщет? Например, что подумает констебль Тигартен, войдя в эту комнату? И как долго он станет размышлять, прежде чем вызвать полицию штата? Тут, в глуши, они, конечно, думают несколько медленнее – это может занять у него целых две минуты» Она не могла с этим спорить. Это была правда.
«Чему же ты радуешься, Джесси? И как ты можешь быть довольной, находясь в подобном положении?» Она не понимала, почему, но была довольна собой. Джесси подозревала, что это чувство объяснялось в основном физическими причинами: ей очень хотелось пить, и полбокала воды, конечно, подарили ей райское наслаждение.
Но была тут и психологическая причина. Десять лет назад Джесси легкомысленно отказалась от своей работы учителя, уступив наконец доводам Джералда. Он тогда зарабатывал около ста тысяч долларов в год, и, конечно же, в сравнении с этой суммой ее пять – семь тысяч выглядели каплей. К тому же это доставляло массу хлопот с налогами, поскольку налоговые агенты и так шныряли и вынюхивали все вокруг них, не понимая, куда деваются доходы.
Когда она пожаловалась ему на их странное поведение, Джералд посмотрел на нее со смесью любви и удивления. Это не было его коронное выражение «И почему вы, девчонки, такие глупые?» – оно должно было появиться еще лет через пять, – но нечто подобное. «Они видят, сколько я зарабатываю, – сказал он жене, – они видят две большие немецкие машины в гараже, видят фото летнего коттеджа на озере, потом смотрят в твою карточку и видят, что ты работаешь за мелочь. Они не могут этому поверить, это больше похоже на крышу для махинаций, вот они и шныряют тут, и смотрят. Они не знают тебя, как я знаю, вот и все».
Джесси не смогла объяснить ему, что значила для нее эта работа.., а может, он просто не желал слушать. Но все дело в том, что работа, пусть даже по совместительству, заполняла ее жизнь, а Джералд не понимал этого. К тому же эта работа сохраняла некий мост между ее сегодняшней жизнью и прошлой до встречи с Джералдом на том республиканском ленче: тогда она работала учителем английского в уотервильской школе на полной ставке и была хозяйкой своей судьбы. Она зарабатывала себе на жизнь, ее уважали коллеги, и она ни от кого не зависела. Джесси не могла ему объяснить (или он не хотел слышать), что уход с работы, даже временной, лишает ее жизнь смысла.
* * *Это чувство потерянности – вероятно, последовавшее и оттого, что пришлось расторгнуть контракт, и оттого, что никак не удавалось забеременеть, – через год с небольшим ушло с поверхности сознания, переместившись в глубину ее существа. Иногда замужество казалось ей большой удачей: молодая учительница выходит замуж за преуспевающего адвоката, чья табличка уже светится на двери (профессиональный жаргон), хотя ему лишь тридцать лет. И вот эта молодая – хорошо, относительно молодая – женщина как-то незаметно вступает в фойе неприятного здания под названием «средний возраст», оглядывается вокруг и вдруг замечает, что она совершенно одна – ни друзей, ни работы, ни детей, что у нее есть только муж, который занят исключительно карабканием по пресловутой лестнице успеха.
