Михаил Нестеров - Жмурки с маньяком
Мельник определился, что находится возле третьего ангара, если вести счет от ворот. Он продвинулся немного влево и стал в просвете между вторым и третьим ангарами. Он рисковал, нарушал писанные, правда, вилами на воде, правила, вторгаясь в частные владения, стараниями ушлых крючкотворов за это можно попасть под суд. Но сейчас Павел об этом не думал.
По ширине просвета между ангарами стояли четыре металлических контейнера, выкрашенных в зеленый цвет, и подле них два черных пластиковых мешка, которые обычно используют под мусор. Мельник еще вчера отметил чистоту во дворе фермы. Вот и здесь, возле мусорных контейнеров, в отношении порядка и чистоты все было на приличном уровне, только кое-где лежали нанесенные ветром прошлогодние листья.
Он поднял голову. Прямо над ним нависла толстенная ветка дуба, которая, слегка прогнув верхнюю кромку сетчатого ограждения, простерлась на два метра на территорию фермы.
Было безумием — влезть на ветку и пробраться-таки во двор, но Мельник с сумасбродной улыбкой не гнал эту мысль прочь, он оставил ее на потом, на всякий случай. Он вообще не знал, что сможет выжать из этой ситуации и что обнаружить на звероферме. Ведь прошел всего один день, как он знает о ее существовании. И все более таинственным и непонятным кажется ему мрачный облик Алберта Ли. Есть ли связь между спецификой лечения и звероводческой фермой, он тоже не знал — быть может, это просто какой-то коммерческий визит Алберта Ли, никак не соприкасающийся с лечебной методикой Алберта Ли, или обычное посещение знакомых, но Павел хотел, чтобы эта связь была, ее не может не быть, потому что он сейчас здесь. Он не был охотником, но он знал наверно, что чувства, которые обуревали его в эти минуты, были сродни чувствам охотника на крупного зверя: он не видит хищника, не видит его убежища, но знает, что зверь рядом и скоро они встретятся на тропе, где двоим не разойтись.
Где-то громко хлопнула дверь, послышались голоса, звероферма словно ожила. Журналист посмотрел на часы и отметил время: 13.02. Вполне вероятно, что с двенадцати до часа здесь обеденный перерыв.
Со стороны второго ангара показались двое рабочих, одетых в клеенчатые фартуки. Они быстро миновали пространство, открытое журналисту для обозрения, и он услышал скрип открываемой двери. Тут же — уже явственно и громко — лай, жалобное скуление и~ мяуканье.
Да, Павел не знал, какие звуки издают нутрии, но сейчас лаяли и скулили собаки, им вторили кошки, обмануться он не мог. Спрятавшись за стволом дуба, Мельник ждал продолжения.
Спустя пятнадцать минут снова скрип двери, те же двое рабочих выкатили тележку, или, скорее, клетку на колесах. Журналист проглотил ком, подступивший к горлу: тележка доверху была заполнена собаками и кошками.
Они были живы, но не издавали ни звука. Павел видел, как им неудобно и тяжело. Животные, которые были в самом низу клетки, держали на себе непомерный живой груз тридцати или более собак и кошек. В крупные ячейки вылезли лапы, хвосты, оскаленные пасти; колыхались от тяжелого дыхания прижатые к металлическим прутьям исхудавшие бока~
И все. Ни звука. Живая масса хранила безмолвие.
— О Господи, — прошептал Мельник. — Что же здесь происходит?
Вслед за рабочими мимо контейнеров прошел Алберт Ли в компании двух молодых людей. И Мельник едва узнал экстрасенса. Ли был одет точно так же, как и рабочие, — в клеенчатый фартук. Его наряд дополнял синий берет.
А вот это скорее всего Мирза Батыев, определился Павел, вглядываясь в темное, плоское как блин лицо одного из спутников экстрасенса, обрамленное сальными, спутанными волосами. Главный специалист по собакам.
Журналист услышал, как в ангаре номер два открылась дверь. Несколько секунд тишины — и дверь закрылась.
Он не знал, что будет происходить дальше, но волосы у корней волос неприятно зашевелились. Дыхание участилось, сердце заработало быстрей. И когда через толщу стены до него донесся жуткий вопль, он не вздрогнул и не побледнел, потому что уже был готов к этому, но лицо приобрело пепельный оттенок.
Изнывающий от нетерпения человек, одетый в клеенчатый фартук и берет, дал указание, и на стол в небольшой лаборатории, больше похожей на камеру пыток, легла первая за сегодняшний день жертва. Человек сверился с записями в тетради и попросил у помощника клещи. Смуглолицый помощник с круглым плоским лицом и глазами-маслинами с готовностью вынул из тигля раскаленные клещи.
Щелкнул рубильник, энергетическая установка с широким раструбом слегка завибрировала. Огненные клещи сомкнулись на висках собаки; но не спешили сомкнуться. Лишь после истошного воя погибающего животного, который длился около минуты, человек в клеенчатом фартуке сильно сдавил клещи. Вой собаки сорвался на тонкий визг, и она умерла.
Но смерть ее была видимой. От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Сгорают нервные окончания, перестают выполнять свои функции, боль прекращается, но не ранее, чем через десять секунд. И в этот промежуток времени боль непереносима, непередаваема. И сознание еще не умерло, оно знает, что происходит с телом, и кричит вместе с ним.
Следующая жертва~
Человек лишь несколько секунд подержал раскаленные щипцы на ее висках, прежде чем убить ее.
Для кошек был приспособлен стол с миниатюрным загоном. Человек с глазами-маслинами держал в руках отполированный прут из нержавеющей стали и наносил им удары по хрупким телам. Время от времени он отирал с плоского лица капли брызжущей на него крови.
Многие ученые-биологи считают, что животное в момент приближения смерти не догадывается о ней, оно не знает, что скоро умрет или уже умирает. Человек в клеенчатом халате с уверенностью мог доказать обратное. Животные даже очень хорошо представляют себе, что такое смерть. Широко открытыми от боли и неотвратимости судьбы глазами смотрели они на свих истязателей. И прощались с жизнью, посылая в надвигающуюся пустоту предсмертный крик, которым проклинали людей — и этих, что сейчас добивали их железными прутьями, и всех остальных, живущих на этой Земле, которую они сейчас покидают навсегда.
Очередное искалеченное тело полетело в черный пластиковый мешок.
Следующая жертва~
Еще одна.
Прибор под мерное жужжание весело перемигивался лампами-индикаторами.
Мучительный вой животного был ужасен и долог. Неимоверно долог. Он, на высокой звенящей ноте, обвинял, казалось, небеса, просил быстрее пресечь страдания.
Мельник опустился на траву и зажал уши. Он долго не разнимал рук, слушая пронзительный визг собственных мыслей. Впрочем, это были даже не мысли, в мозгу повторялась единственная фраза — Главный специалист по собакам. Потом немного ослабил руки, но тут же прижал: собака продолжала кричать. А может, это была уже вторая? Или третья? Или двадцать пятая?
Как в тумане Мельник увидел рабочих, они принесли к контейнерам черный пластиковый мешок. Они приходили и уходили еще трижды. Потом свет в проходе загородила грузовая машина с гидравлическими захватами-подъемниками — точные копии таких собирают по городу мусор. Водитель привел в рабочее состояние гидравлическую систему, и первый контейнер в три плавных приема опорожнился. Вобрав в себя весь страшный груз, машина, дыхнув из выхлопной трубы черными газами, исчезла из поля зрения журналиста.
Рабочие вынесли еще один мешок и покатили тележку к третьему ангару.
«Что тут происходит?~ Наверное, я схожу с ума».
Рабочие повезли новую партию жертв во второй ангар.
Когда за ними захлопнулась дверь, журналист резко поднялся на ноги. Он не думал о последствиях. Ухватившись руками за сук, он подтянулся и, помогая себе ногами, влез на ветку. Три шага — и он уже за забором. Людей он не боялся, его тревожили только собаки — живые доберманы и~ мертвые дворняги.
Кроссовки мягко спружинили, и Павел, затаив дыхание, пошел к черному мешку. Слева, за стенами второго ангара, вновь раздались душераздирающие вопли. Мельник на секунду остановился и снова продолжил свой путь.
В ноздри неожиданно ударил запах паленой шерсти. Павел поднял голову. Над ангаром вилась черная струйка дыма. К запаху паленой шерсти примешался сладковато-елейный дух какой-то пряности.
Павел глубоко втянул ноздрями воздух. Отдаленно это напоминало корицу, перетертую с сахаром: такой же тягучий и приторный запах.
Он продолжил движение. Половина пути уже пройдена, осталось пятнадцать-двадцать шагов.
Где-то совсем рядом залаяла собака — звонко и игриво, ей вторила другая. Мельник вжался в алюминиевую стену ангара, спина сразу взмокла, колени предательски задрожали.
Поднимая пыль, вдоль ангаров промчалась беззаботная пара доберманов. Их совсем не волновало, что происходило всего в нескольких метрах от них. Они резвились, радуясь простору и сытой пище.
«Нет, не может быть, чтобы их это не волновало. Просто они привыкли. Наверное, поначалу они выли, задрав морды, оплакивая погибших сородичей. Потом смирились. Дальше — успокоились. Они работают, служат людям, а люди — их хозяева и их боги — работают в свою очередь. Значит, у них общая работа. Нет, они не привыкли. Так надо — вот усыпляющее определение их ничтожного интеллекта, бестолкового придатка их инстинктов».
