Сабина Тислер - Я возьму твою дочь
В полночь музыка все еще гремела на весь сад, какие-то мальчик и девочка с визгом прыгали одетыми в бассейн. Тобиас заметил, что у соседей слева опущены жалюзи, и это его успокоило: видимо, их или вообще нет дома, или же они пытаются игнорировать веселье. Соседи справа определенно не будут скандалить, поскольку их сыновья-близнецы сами участвовали в вечеринке.
Около двух часов ночи стало спокойнее, поскольку уже почти никто не держался на ногах. Тобиас потащился в гостиную. На автоответчике мигала красная лампочка, показывавшая, что было два неотвеченных звонка. Она танцевала перед его глазами, и Тобиас вытащил штекер из розетки, потому что уже не мог выносить этот красный вращающийся свет. По дороге к стереоустановке он споткнулся и упал поперек кушетки, на которой целовалась какая-то парочка, пробормотал «з-з-в-вините» и наблевал на столик возле кушетки, на котором еще стояли бокалы с виски и лежали остатки соленых палочек.
Потом скатился на ковер и заснул.
Тобиас проснулся на следующее утро в одиннадцать часов с ужасной головной болью. Он с трудом поднялся с пола, и постепенно, урывками, к нему стали возвращаться воспоминания о прошедшем вечере и ночи. Он поплелся к двери на террасу, которая была не заперта, а лишь прикрыта, и вышел в сад, чтобы посмотреть, не утонул ли кто-нибудь в бассейне.
Ни черепаха, ни один из его друзей не плавали безжизненно в воде, но зато там было огромное количество пустых бутылок, пластиковых упаковок, две уже полностью размокшие картонки из-под пиццы, окурки и множество толстых сосисок. Тобиаса передернуло от отвращения. Это свинство надо будет убрать и привести все в порядок до того, как приедет Янина.
В саду тоже все выглядело ужасно. И здесь валялись пустые бутылки, а на лужайке — раздавленные окурки, тарелки с высохшей горчицей и картофельным салатом, подушки, забытые куртки. На голливудской качели под теплым одеялом спала какая-то парочка.
Спотыкаясь, Тобиас побрел обратно в дом. В гостиной невыносимо воняло застоявшимся сигаретным дымом, разлитым алкоголем и блевотиной. Он осторожно перешагнул через бутылки и стаканы, поднялся по лестнице и с облегчением увидел, что ванная свободна. После горячего душа он почувствовал себя немного лучше, но из-за ужасной головной боли каждое движение превращалось в пытку.
На кухне две девочки занимались тем, что мыли посуду и готовили завтрак.
— Привет, — бесцветным голосом сказал Тобиас, — очень мило, что вы взялись хоть чуть-чуть навести порядок.
— Тебе плохо? Ты дерьмово выглядишь.
— Мне действительно не особенно хорошо.
— Садись. Кофе как раз закипает.
Десять человек переночевали где-то в доме или в саду. И так постепенно все потихоньку приползли в кухню. Бедным желудкам, пострадавшим от жирной ветчины, картофельного и макаронного салата, а также соленых огурцов, вскоре стало лучше, и в половине первого уже послышались первые выстрелы пробок шампанского.
— С похмельем лучше всего бороться с помощью алкоголя, — сказал Себастьян, лучший друг Тобиаса. — В конце концов, мы же не можем до самого вечера пить только воду, мы хотим продолжения праздника!
После завтрака в гостиной был наведен кое-какой порядок, убрана блевотина, очищены пепельницы, а посудомоечная машина снова заполнена и включена. Тобиас запустил циркуляционный насос, который работал беспрерывно, кто-то вылавливал мусор из бассейна, остальные собирали бутылки и окурки в саду. Беспокойство причиняли Тобиасу пятна красного вина на ковре. Девочки побрызгали пятна лимонным соком и щедро посыпали солью, из-за чего они поменяли свой цвет с темно-красного на ярко-красный, но так и не исчезли. Тобиас надеялся на Янину: может, у нее будет идея, как сделать, чтобы ковер снова стал чистым? В конце концов, он может подумать об этом, когда закончится вечеринка. В понедельник. Не раньше. Только не сейчас.
Потом они уселись с пивом, шампанским и вином возле бассейна, ели чипсы и арахис, которые Тобиас обнаружил в кладовке для продуктов.
Он чувствовал себя лучше. Головная боль почти прошла, но он понял, что снова напился, потому что было трудновато идти через сад. «Может, это остаточный алкоголь с сегодняшней ночи, — подумал он, — а потом чуть-чуть шампанского сверху». Одна или две бутылки? Он уже не мог точно припомнить. А пил ли он между шампанским еще и пиво, этого не помнил уже совсем.
Он знал только, что сейчас уже без четверти три и ему надо собираться на вокзал, чтобы встретить Янину. Тобиасу казалось, что голова у него совершенно ясная.
На столе на террасе стояла бутылка шампанского, в которой еще что-то осталось. Он схватил ее и допил одним глотком. Зачем — он не знал, пить ему не хотелось, но он все же сделал это.
Он крикнул:
— Все, пока, я скоро буду, только заберу Янину с вокзала «Зоо»! Что-нибудь нужно привезти?
Поскольку никто его не слушал, ответа он так и не дождался, так что пожал плечами, сел в стоящий перед домом черный «гольф», подарок родителей в честь окончания школы, и уехал.
Радуясь тому, что приезжает Янина, Тобиас врубил радио на полную громкость и помчался вниз по Гогенцоллерндамм со скоростью девяносто километров в час. Он барабанил пальцами по рулевому колесу в такт музыке и время от времени громко напевал. Ему казалось, что он мог бы уехать хоть на край света.
Он увеличил скорость, решив, что, чтобы поскорее увидеть Янину, надо пораньше оказаться на вокзале, и с громким хохотом принялся обгонять машины справа и слева. Еще никогда поездка не доставляла ему столько удовольствия. Шины завизжали, когда он свернул на Бляйбтройштрассе и помчался по ней.
Красный сигнал светофора на перекрестке с Кантштрассе Тобиас заметил слишком поздно. Какую-то долю секунды он еще думал, что делать, а потом изо всех сил нажал на педаль газа, чтобы проскочить перекресток: может, ему повезет и никто этого не заметит.
Краем глаза он заметил белый микроавтобус и рванул в сторону. Автомобиль занесло, Тобиас полностью утратил ориентировку и контроль над машиной. Он тормозил и бешено крутил руль, но не мог предотвратить того, что машину вынесло просто на молодую женщину, которая стояла возле светофора.
Словно в замедленной съемке, он увидел ее лицо, широко открытые от ужаса глаза, в которых читалось предчувствие того, что сейчас случится. Она не двигалась, стояла, словно прикованная надвигающейся бедой, и не отводила взгляда от его глаз.
Грохот, когда машина ударилась об нее, показался Тобиасу оглушительным, и он еще успел подумать: «Этого не может быть, это неправда, ничего не случилось…» И тут же увидел, что ее, как куклу, подбросило в воздух.
Где она упала, он не успел заметить, потому что снова нажал на газ, машина выровнялась, и он помчался дальше. На Эрнст-Ройтер-платц Тобиас, словно сумасшедший, сделал два круга, на полной скорости свернул на Франклинштрассе и опомнился лишь тогда, когда вспомнил, что совсем недавно сдавал здесь экзамен на водительские права.
Ему хотелось домой. Только домой.
«Все в порядке, — думал он, — это всего лишь страшный сон. Такие кошмары бывают у пьяных».
— Но вы же в конце концов добровольно явились в полицию?
— Да. Я рассказал отцу, что случилось, и он сразу же приехал из Гамбурга. А когда я снова был в состоянии хоть как-то думать, говорить и ходить, мы пошли в полицию. После этого я почувствовал себя лучше.
— А часто бывает, что вы напиваетесь до такой степени? По субботам? С друзьями? На дискотеке?
— Нет. Никогда.
Тобиас смотрел в пол, как будто ему было даже неприятно говорить об этом.
— Возможно, вы мне не поверите, но я клянусь: на этой вечеринке я первый раз в жизни был по-настоящему пьян. Поэтому я и не знал, как себя вести. Я даже не соображал, что со мной происходит. И с тех пор я больше не прикасался к спиртному.
— Так поспешно не клянутся. Даже перед судом, — улыбаясь, сказал судья Кернер. — А как вы проводите свои выходные?
— С друзьями, в кино или в театре. Или дома, если у меня много работы. Но никогда — на дискотеке. Там слишком шумно, невозможно нормально разговаривать. И музыка там мне не по вкусу.
Такому порядочному человеку, каким выглядел Тобиас Альтман, несомненно, можно было верить.
Йонатан сидел согнувшись и опустив голову на руки, длинные волосы падали ему на лицо. Он выглядел неухоженным, как будто последние недели спал под мостом.
Он видел, как рушатся все его надежды. Шансов на строгий приговор не было — таким положительным человеком показал себя обвиняемый. Он не производил впечатления человека, который допустил бы повторение подобной ошибки.
Лицо Хеннинга Альтмана было неподвижным и застывшим. Он старался не встречаться глазами с сыном, и по его виду никоим образом нельзя было определить, что творится у него в душе. Однако Энгельберт знал, как напряжен его друг и что его поведение является не чем иным, как контролируемым страхом.
