Харлан Кобен - Ловушка
Поэтому Фрэнк решил не уходить, пока не выяснит судьбу Хейли Макуэйд.
Он снова подумал о Кейси, хотел представить радостную девчушку, которая любила океанариумы больше, чем зоопарки, и голубой цвет больше, чем розовый, но тот образ поблек, будто назло не желал всплывать. Вместо него вспомнилось, как дочь таяла на больничной койке, как проводила рукой по голове, как глядела на застрявшие в пальцах клочья волос и плакала, а ее отец сидел рядом, бессильный и беспомощный.
Медэксперт закончил осмотр, и двое помощников закинули тело на каталку, словно мешок картошки.
— Полегче, — сказал Фрэнк.
— Да ей не больно, — обернулся один.
— Просто полегче.
Носилки отъехали. У Тремонта завибрировал телефон.
Он поморгал, разгоняя влагу, и нажал «ответ».
— Тремонт на линии.
— Фрэнк?
Звонил Микки Уокер, шериф соседнего округа Сассекс, крупный темнокожий парень, с которым они вместе работали в Ньюарке. Надежный мужик, хороший следователь, один из тех, кого Фрэнк уважал. Уокеру попало дело об убийстве педофила. Скорее всего проблему решил кто-то из родителей с помощью пистолета, и, на взгляд Тремонта, решил чертовски здорово, но он понимал: Уокер докопается до сути.
— Да, Микки, слушаю.
— Знаешь «Роскошные люксовые апартаменты Фредди»?
— Теплые постельки на Уильямс-стрит?
— Именно. Срочно приезжай.
У Фрэнка засосало под ложечкой. Он переложил телефон в другую руку.
— А что? В чем дело?
— Мы нашли кое-что в номере Мерсера, — похоронным голосом сказал Уокер. — Похоже, это вещичка Хейли Макуэйд.
ГЛАВА 13
Когда Уэнди вернулась, Попс готовил на кухне яичницу.
— Где Чарли?
— Спит.
— Час дня уже.
Он взглянул на часы.
— Угу. Есть хочешь?
— Нет. Вы, мальчики, где были прошлой ночью?
Орудуя сковородкой, словно всю жизнь проработал в закусочной, Попс только приподнял бровь.
— Сговорились молчать?
— Вроде того. А ты где была?
— Заехала с утра в «Клуб отцов».
— А поподробней?
Она рассказала.
— Грустная история, — заметил Попс.
— Которая, пожалуй, немного подняла мне самооценку.
Он пожал плечами.
— Если больше не можешь прокормить семью — считай, достоинство отрезали. Не чувствуешь себя мужиком. Потерять работу — катастрофа хоть для грузчика, хоть для паразита-яппи. Для яппи, наверное, хуже — тех общество приучило: вы — это ваша работа.
— А теперь работы нет.
— Угу.
— Может, следует иначе понимать, что значит быть мужчиной.
— Глубокая мысль.
— И ханжеская, да?
— Именно, — согласился Попс, посыпая яичницу тертым сыром. — Но с кем тебе еще поханжествовать, если не со мной?
Уэнди улыбнулась:
— Больше не с кем.
Он отошел от плиты.
— Точно не хочешь попробовать уэво?[15] Фирменное блюдо. Я тут на двоих сготовил.
— Да, попробую.
Перекусили. Она рассказала о Филе Тернболе, «Клубе отцов» и о том, что Фил, похоже, чего-то недоговаривает. Вскоре явился Чарли — в драных трусах-боксерах, огромной белой футболке и с классическим вороньим гнездом на голове. Уэнди как раз прикидывала, насколько мужской вид у ее сына, когда тот разлепил глаза и хрустнул костяшками пальцев.
— Ты как себя чувствуешь?
— Хреново поспал, — пояснил сын.
Уэнди закатила глаза и пошла наверх к компьютеру, погуглила Фила Тернбола — почти никаких упоминаний, только взнос в политфонд и — по поиску в фотографиях — групповой снимок двухлетней давности: Фил, его жена — миниатюрная блондинка Шерри и компания на благотворительной дегустации вина. Тернбола отметили как сотрудника фирмы по ценным бумагам «Барри бразерс траст». Надеясь, что пароль еще не сменили, Уэнди вошла в базу данных СМИ, которой пользовался ее канал. По идее все должно быть в открытом доступе, но на самом деле получалось иначе. Хочешь раскопать нужную информацию — плати.
В разделе новостей пусто. Хотя пару раз в нелестных статьях всплыла «Барри бразерс» — в основном по поводу того, что съезжала из родного офиса на углу Парк-авеню и Сорок шестой улицы, где провела много лет. Уэнди узнала адрес: здание «Лок-Хорн», улыбнулась, достала телефон — ну да, за два года номер никуда не делся, — посмотрела, заперта ли дверь, и нажала «вызов».
Ответили мгновенно:
— Весь внимание.
Человек говорил надменно, свысока — одним словом, лицемерно.
— Привет, Уин. Это Уэнди Тайнс.
— Ты определилась.
И тишина.
Она почти видела это невозможно красивое лицо, светлые волосы, ладони домиком и пронзительные, словно бездушные серые глаза.
— Хочу попросить об услуге. Нужна информация.
Он молчал.
Уин — Уиндзор Хорн Локвуд-третий — не спешил помочь.
— Знаешь что-нибудь о «Барри бразерс траст»?
— Что-нибудь знаю. Тебя именно это интересовало?
— Какой же ты зануда.
— Люби меня и за мои недостатки.
— Случалось разок.
— Ах да. Мурр.
И снова тишина.
— «Барри бразерс» уволили сотрудника по имени Фил Тернбол; хочу выяснить почему. Поможешь?
— Перезвоню.
Щелк.
Уин. В светской хронике о нем чаще писали — и Уэнди с этим соглашалась — как о всемирно известном плейбое. Голубая кровь, наследник старого капитала — очень старого, из тех, чьи владельцы, едва сойдя с «Мэйфлауэра», немедленно затребовали расписание гольф-клубов. Уэнди встретила его два года назад на официальном мероприятии, где Уин свежо выделялся своей открытостью. Он предложил секс — без церемоний, обязательств и драм, всего на одну ночь. Поначалу ошарашенная мисс Тайнс подумала: черт возьми, почему нет? С ней такого еще не случалось, а тут невозможно красивый и обаятельный мужчина предлагает безупречный шанс (живешь только раз, верно?) одинокой современной женщине. Человеческим особям, как заметил Попс, нужен секс. Поехали к нему, в апартаменты «Дакота» на Сентрал-Парк-Уэст. Уин оказался чудесным — милым, внимательным, забавным. Вернувшись утром домой, она прорыдала два часа подряд.
Зазвонил телефон. Уэнди посмотрела на часы и удивленно заморгала: не прошло и минуты.
— Алло?
— Фила Тернбола уволили за растрату двух миллионов. Приятного дня.
Щелк.
Как назывался тот клуб? «Бленд»? Это в Риджвуде. Она припомнила, что однажды была там на концерте, открыла сайт с афишей — точно: вечером там «открытый микрофон»; даже приписали «Специальный гость — новая рэп-сенсация Тенефлай».
В дверь постучали.
— Заходи.
Просунув голову внутрь, Попс спросил:
— Как дела?
— Нормально. Рэп любишь?
Он наморщил лоб:
— Рыб? Каких рыб?
— Нет. Музыку. В стиле рэп.
— Лучше уж послушаю, как коты шерсть выплевывают.
— Давай сходим на концерт. Пора тебя просвещать.
С края касселтонского поля для лакросса Тэд Макуэйд наблюдал за своим девятилетним сыном Райаном. Солнце уже зашло, но площадку с новомодным искусственным газоном заливали светом настоящие стадионные прожекторы. Тэд приехал на игру — а что еще оставалось? Сидеть в четырех стенах и плакать? Бывшие друзья («бывшие» — неприятное слово, но он не ощущал в себе благодушия) кивнули ему при встрече, отведя глаза, и теперь даже не подходили, словно пропажа детей — заразная болезнь.
Райан выступал за выездную команду третьеклассников, в которой владение сачком находилось, мягко говоря, где-то между отметками «есть, куда расти» и «полный ноль» — почти все время мяч лежал на земле, подолгу удерживать его в сетке не умели, и игра напоминала свалку хоккеистов, решивших сыграть в регби. Мальчишки носили непомерно большие шлемы, как Великий Газу во «Флинтстоунах», и кто из них кто, было не разобрать. Тэд, пораженный успехами сына, весь матч громко подбадривал Райана, пока тот не снял шлем и оказался вовсе не Райаном.
Стоя особняком от других родителей, Тэд думал о прошедшем дне и почти испытывал радость. Потом, сдавив горло, нахлынуло остальное. Так всегда: за редкое забытье надо платить.
Глядя на поле, он вспоминал Хейли, которая пришла сюда в день открытия и с тех пор часами работала тут над левой. Она постоянно занималась на тренажере в дальнем углу площадки, потому что должна была развить руку: именно на нее станут смотреть отборщики, именно чертова левая — слабое место, не разработаешь левую — не возьмут в Виргинский университет. Хейли беспрестанно тренировала руку — и на поле, и бродя по дому; даже чистить зубы, писать домашние задания стала левой. Все родители в этом городке днем и ночью наседали на детей: «Старайся, учись лучше, чаще ходи на спорт», — лишь бы те попали во вроде бы более престижный колледж. Но Хейли — та подстегивала себя сама. Возможно, слишком сильно. В Виргинский так и не взяли. Левая стала изумительно хороша. Человека с такой ловкостью позвали бы и в команду старшеклассников, а то и на начальный уровень университетской лиги. Но не в Виргинский. Хейли была раздавлена и безутешна. Почему не приняли? Да какая разница — что по большому счету изменилось бы?
