Сэм Хайес - Ябеда
Мик стоял у нее за спиной, на расстоянии одного теплого вздоха. Нина пожала плечами: непонятно, что он имеет в виду, но в этом-то все и дело. Мик выдавал поразительные вещи и постоянно удивлял ее; он вдруг открыл перед ней будущее, о котором она прежде, до встречи с ним, и мечтать не смела. Как за такое короткое время можно сблизиться с человеком, словно знал его всю жизнь?
Несколько минут они молча наслаждались видом. «Как здорово, что попали сюда, а не в пивную», — думала Нина. В ущелье под ними мутными извивами катился Эйвон. Нина представила, как ползут, наталкиваясь друг на друга, глыбы ледника, прогрызая себе дорогу в древнем известняке.
— Сотни миллионов лет, — задумчиво проговорила она. — Я читала об этом.
— Да? — Мик подвинулся еще ближе. Его подбородок оказался над правым плечом Нины.
— А мы принимаем как должное. Сооружение такого моста — ничто в сравнении с мастерством природы, создавшей это ущелье.
— Расскажи об этом Изамбарду и его команде. — Мик опустился на колкую траву. — Во время строительства погибли несколько человек. А нам, по-моему, пора подзаправиться.
— Ты много знаешь про мост. — Нина опустилась рядышком на траву.
— Эх, стаканы забыл! Давай, ты первая. — Мик перочинным ножом откупорил бутылку и протянул Нине. — Я учился на инженера, мы это проходили. Кроме того, я вообще люблю занятные факты. Например, в самом конце девятнадцатого века, еще во времена королевы Виктории, одна женщина прыгнула с моста и осталась жива. Поверишь ли, спасла длинная юбка!
Нина пригубила вина.
— Невероятно! А я думала, ты учился на художника.
Мик покачал головой. Нина передала ему бутылку.
— Отец хотел, чтоб я пошел по его стопам и стал инженером-строителем. А иначе отказывался мне помогать. — Мик надолго припал к бутылке, утер ладонью рот. — По правде говоря, я никогда особых надежд не подавал, так что перспектива еще несколько лет пожить на родительские денежки меня вполне устраивала, даже если для этого приходилось изучать ненавистные предметы.
Откровенность Мика, подробности его прошлого вызвали в душе у Нины странное ощущение — нечто среднее между стыдом и завистью. И еще растущее желание кому-нибудь открыться.
— И ты всегда рисовал?
— К великому папиному неудовольствию. Он говорил, что это занятие для недоучек. И знаешь что? Он был прав! — Мик с хохотом развернул сыр, поломал на куски хлеб. — Bon appetit. — Не сводя с Нины глаз, он запустил зубы в краюху хлеба.
— Но у тебя великолепные картины. Много покупают?
— Почти ничего. Выражение «голодный художник» не на пустом месте родилось. Я подрабатываю по мелочам: колю дрова, разношу газеты, в барах посуду мою. Ничем не брезгую, лишь бы на хлеб хватало.
— Держу пари, отец не устает тебя корить. Учитывая, что он твою учебу на инженера оплачивал. — Нина тоже откусила хлеб, слизнула с губ крошки.
— Некому корить. Он умер.
И тотчас связь между ними окрепла. В ответ на его слова в сердце Нины родилось теплое чувство, которое подхватило их обоих и понесло дальше — к любви, к женитьбе, к семье. В будущее.
Они сидели на пестрой траве, пили вино из горлышка, отламывали ломти хлеба и сыра; колени ненароком задевали колени, пальцы касались пальцев, передавая бутылку, сплетались мысли по мере того, как они больше узнавали друг о друге, — Мик не таясь сыпал историями из своего прошлого, Нина же рассказывала о себе опасливо, словно укладывала яйца в корзинку.
— У тебя такой вид, будто ты привидение увидела. — От Мика пахло краской и скипидаром. Он вытирал руки тряпкой в пятнах масла — только что вернулся из мастерской. — Что с тобой?
Нина сжала телефон до боли в пальцах. Булочная «Клер». Это должен был быть «прямой провод», «кнопка выброса», «страховочная сетка».
— Ничего, все в порядке. — Голос прозвенел натянутой струной.
Жестокая правда в том, что минуло двадцать лет. Люди переезжают, умирают, переходят на другую работу. Да и телефонные номера уже не раз поменялись с тех пор, как давным-давно ей дали этот номер. А она-то как последняя дура таскала его повсюду, словно спасательный жилет, которым всегда может воспользоваться. Если брала другую сумку, первым делом перекладывала записную книжку. Сам по себе номер был не столь существен — спокойствие давало то, что он собой олицетворял.
— Ты кому звонила? — Мик налил в чайник воды. — Умираю хочу кофе! У меня сегодня с утра не ладится. А теперь еще и белая краска вся вышла, придется в художественный салон ехать.
— Нет!
Ни за что она сейчас не останется без его поддержки.
— Но мне необходима белая краска.
— А через Интернет нельзя заказать? — Засовывая книжку обратно в сумку, она отметила, что руки дрожат.
— Доставят дня через два, не раньше, а мне надо закончить работу. — Мик засыпал в кружку кофейные гранулы. — Дело наконец-то пошло, я не могу все запороть.
Он определенно доволен новым контрактом. Однако у этой медали была оборотная сторона, и Нина ее прекрасно видела.
— Пожалуйста… я тебя прошу, не уезжай! Или давай все вместе. Джози придет — где-нибудь пообедаем. — Она обвила пальцами его запястье. — Пожалуйста!
— Какая муха тебя укусила? Я думал, у тебя сегодня куча писанины, и Джози что за радость таскаться за нами, она захочет пойти к подружкам.
— Ты не понимаешь. — Кровь отхлынула от лица, Нина была на грани обморока. — Не хочу я сегодня оставаться одна!
Время вдруг повернуло вспять — они снова сидели там, на траве, и вечернее солнце кутало их плечи. На повороте ущелья тень от моста тонкими чертежными линиями ложилась на мутную воду далеко внизу, и теплый сыр таял у них во рту. Ни мысли, ни намека на мысль о Джози. Занимал Нину только один вопрос: поцелует ли ее Мик при расставании.
Все было так просто, так неизведанно, и они — первооткрыватели. За несколько следующих недель они стали по-настоящему близкими людьми, на что Нина и надеяться не могла. Он и она: умный, загадочный, порой мрачноватый, гениальный художник и молоденькая, наивная и не всегда уверенная в себе гримерша.
Как давно это было, целую жизнь тому назад.
— Ты и не заметишь, как я вернусь, еще пару часов поработаю, а потом… Знаешь что? Пообедаем вдвоем, на природе. Хлеб, сыр, вино…
Мик обнял Нину, прижал ее лицо к своей груди. Оба понимали, что он имеет в виду, как символична эта простая трапеза.
— Я туда и обратно, а ты пока дозванивайся, куда хотела. — Забыв про свой кофе, он уже тянулся за ключами от машины. — Двадцать минут — и я дома.
Если бы двадцать минут… Нередко Мик, забыв обо всем, пропадал в салоне часами — болтал с хозяином, не спеша, со вкусом выбирал кисти, пробовал на ощупь холсты, перебирал разные сорта бумаги и угольных карандашей, огрызки и обломки которых валялись потом по всей мастерской.
— Ладно, — неохотно сдалась Нина. Дальше настаивать было невозможно, и без того выставила себя истеричкой. — Только не задерживайся, пожалуйста.
Ничего не случится, пока Мика не будет. Надо только запереться на все замки и прикинуть, как связаться с единственным человеком на свете, который может дать дельный совет.
Мик выехал со двора. В считанные секунды дверь была заперта, окна закрыты, оконные запоры проверены и перепроверены. Сегодня никто больше не вломится.
Глава 18
Девочка обнажена. Лунный свет омывает юную кожу, окутывает покровом невинности и все же высвечивает каждый сантиметр ее тела. Тугие мышцы, мягкие холмики груди, тонкие и длинные руки и ноги, паутина струящихся по спине волос — мне видно все. Она танцует там, под деревом, под сенью его ветвей. Танцует не останавливаясь, словно так и будет вечно танцевать. Для него.
Я шла за ними. Какой-то звук разбудил меня. Была глубокая ночь, я подняла голову, живо села в кровати и сразу почувствовала: это она снова идет ко мне, крадется на цыпочках по коридору, вот сейчас постучит в дверь, бросится на одеяло, разрыдается, выскажет все, что у нее на душе. После той ночи, когда она вытащила меня из ванны, Кэти Фенуик еще несколько раз приходила ко мне. Имен, однако, не называла. С девочкой определенно было неладно, и мысли о ней отвлекали меня от собственных невзгод.
— Стой! — Приглушенная команда за дверью остановила девочку.
— Кто здесь? — испуганно взвизгнула Кэти. Кто-то проследил за ней.
Я выбралась из кровати и, прижав ухо к двери, услышала два голоса, один — Кэти, другой — мужской. Я застыла. Сейчас даже вдох выдал бы мое присутствие.
— Оставьте меня в покое. — Девичий голос был глух от слез.
— Кэти, это просто смешно, — сказал мужчина. — Давай поговорим.
Ее ответный всхлип прозвучал как стон попавшего в ловушку животного, которому уже не убежать от хищника. Опять слова, которых я не разобрала, плач, приглушенные звуки, скрип половиц под ногами, удаляющийся шепот. И все стихло.
