Ларс Кеплер - Гипнотизер
После задержания у прокурора есть всего двенадцать часов, чтобы принять решение: оставить задержанную в камере или отпустить. Если принять решение о задержании, это даст отсрочку до двенадцати часов третьего дня, а потом надо будет передать постановление об аресте в суд и требовать ареста задержанной. Иначе задержанную придется освободить. Заключить девушку под стражу можно было либо с формулировкой «по подозрению на веских основаниях»,[8] либо как «обоснованно подозреваемую». Последнее означало еще более высокую степень подозрения.
Сейчас комиссар шел назад по белому блестящему линолеуму тюремного коридора мимо буро-зеленых дверей камер. Отражение комиссара мелькало в металлических пластинах возле ручек и замков. У каждой двери на полу стояли белые термосы. Красные знаки на шкафчиках с огнетушителями. Тележка с белым тюком белья и зеленым мусорным пакетом стояла возле стола дежурного.
Йона остановился, обменялся парой слов с куратором из Комитета по оказанию поддержки и пошел дальше в женское отделение.
Перед одной из пяти комнат для допросов стоял Йенс Сванейельм, новый главный прокурор региона Стокгольма. На вид ему едва можно дать двадцать лет, хотя на самом деле прокурору уже исполнилось сорок. Было что-то мальчишеское во взгляде, что-то детское в округлости щек, от чего казалось, что прокурору никогда в жизни не случалось пережить потрясение.
— Эвелин Эк, — помедлив, начал Йенс. — Это она заставила младшего брата перебить всю семью?
— Именно так сказал Юсеф, когда…
— Признания Юсефа Эка, сделанные под гипнозом, использовать нельзя, — перебил Йенс. — Это противоречит и праву хранить молчание, и праву не брать на себя вину.
— Понимаю. Хотя это не был допрос, его ни в чем не подозревали.
Йенс взглянул на свой мобильный телефон и сказал:
— Достаточно того, что разговор зашел о вещах, которые в рамках предварительного расследования могут рассматриваться как допрос.
— Я сознаю это, но у меня была другая цель.
— Я так и предполагал, но…
Он замолчал и покосился на Йону, словно ожидая чего-то.
— Все равно я скоро узнаю, что случилось, — заявил комиссар.
— Неплохо звучит, — с довольным видом кивнул Йенс. — Когда я принимал дела от Аниты Нидель, она сказала мне: если Йона Линна обещает докопаться до правды, то он, будь уверен, докопается.
— Иногда у нас бывали стычки.
— Она на это намекнула.
— Так я начну? — спросил комиссар.
— Ты руководишь предварительным расследованием, но…
Сванейельм почесал в ухе и буркнул, что ему не нужны идеи, резюме допроса и неясности.
— Я всегда провожу допрос с глазу на глаз, если есть возможность, — сказал Йона.
— Тогда, наверное, свидетель допроса не нужен. Здесь — не нужен.
— Я так и подумал.
— Это будет допрос только для сведения Эвелин Эк, — со значением произнес Йенс.
— Хочешь, чтобы я сообщил ей, что ее подозревают в совершении преступления? — спросил Йона.
— Решай сам. Но часики тикают, у тебя осталось не так много времени.
Йона постучал и вошел в печальную комнату для допросов. Жалюзи на забранных решеткой окнах опущены. Эвелин Эк сидела на стуле. Было видно, как у нее напряжены плечи. Непроницаемое лицо, челюсти сжаты, взгляд уперся в стол, руки скрещены на груди.
— Здравствуйте, Эвелин.
Она торопливо-испуганно взглянула на него. Комиссар сел напротив нее. Девушка была такой же красивой, как брат — простые, но симметричные черты лица. Русые волосы, умные глаза. Такие лица поначалу кажутся невзрачными, но чем дольше на них смотришь, тем они красивее.
— По-моему, нам надо поговорить, — сказал он. — Как вы думаете?
Девушка пожала плечами.
— Когда вы в последний раз видели Юсефа?
— Не помню.
— Вчера?
— Нет, — удивленно ответила она.
— Сколько дней назад?
— В смысле?
— Я хочу знать, когда вы в последний раз виделись с Юсефом, — пояснил Йона.
— Ну, во всяком случае, довольно давно.
— Он приезжал к вам в лесной дом?
— Нет.
— Никогда? Он никогда не навещал вас в домике?
Она еле заметно пожала плечами:
— Нет.
— Но он знал про этот дом? Или нет?
Эвелин кивнула.
— Его возили туда, когда он был маленьким, — ответила она и взглянула на комиссара кроткими карими глазами.
— Когда?
— Не знаю… Мне было десять, мы сняли этот домик на лето у тети Соньи, пока она была в Греции.
— А потом Юсеф там бывал?
Эвелин вдруг перевела взгляд на стену позади Йоны:
— Вряд ли.
— Как долго вы жили в теткином доме?
— Переехала сразу после начала семестра.
— В августе.
— Да.
— Вы жили там с августа, это четыре месяца. В маленьком доме на Вермдё. Почему?
Ее взгляд снова метнулся в сторону. Уперся в стену за головой Йоны.
— Чтобы заниматься спокойно, — сказала она.
— Четыре месяца?
Эвелин поерзала на стуле, скрестила ноги и наморщила лоб.
— Мне нужно было, чтобы меня оставили в покое, — вздохнула она.
— Кто вам мешал?
— Никто.
— Тогда что значит «чтобы меня оставили в покое»?
Она слабо, безрадостно улыбнулась:
— Люблю лес.
— Что изучаете?
— Юриспруденцию.
— И живете на стипендию?
— Да.
— Где покупаете еду?
— Езжу на велосипеде в Сальтарё.
— Это же далеко?
Эвелин пожала плечами:
— Не очень.
— Вы там знаете кого-нибудь, встречаетесь?
— Нет.
Комиссар смотрел на чистый юный лоб Эвелин.
— Вы не встречались там с Юсефом?
— Нет.
— Эвелин, послушайте меня. — Йона перешел на серьезный тон. — Ваш младший брат, Юсеф, сказал, что это он убил отца, мать и младшую сестру.
Эвелин уставилась в стол, ресницы задрожали. На бледном лице появился слабый румянец.
— Ему всего пятнадцать лет, — продолжал Йона.
Он смотрел на ее тонкие руки и расчесанные блестящие волосы, падавшие на хрупкие плечи.
— Почему вы верите его словам? О том, что он перебил свою семью?
— Что? — спросила она и подняла глаза.
— Мне показалось, что вы не сомневаетесь в его признании.
— Правда?
— Вы не удивились, когда я сказал, что он признался в убийстве. Или удивились?
— Удивилась.
Эвелин неподвижно сидела на стуле, замерзшая и усталая. Тревожная морщинка обозначилась между бровями на чистом лбу. Эвелин выглядела утомленной. Губы шевелились, словно она просила о чем-то или что-то шептала про себя.
— Его арестовали? — вдруг спросила она.
— Кого?
Девушка, не поднимая глаз и уставившись в стол, без выражения произнесла:
— Юсефа. Вы его арестовали?
— Вы боитесь его?
— Нет.
— Я подумал, что у вас было ружье, потому что вы боитесь брата.
— Я охотилась, — ответила Эвелин и посмотрела ему в глаза.
Йона подумал: в девушке есть что-то странное, нечто, чего он пока не может понять. Это не что-то обычное — вина, гнев или ненависть. Скорее некое чудовищное сопротивление. Он не должен поддаваться. С таким мощным защитным барьером комиссару сталкиваться еще не приходилось.
— На зайцев? — спросил он.
— Да.
— И как охота?
— Не особенно.
— А какой у зайчатины вкус?
— Сладковатый.
Йона вспомнил, как она стояла на холодном воздухе перед домом. Комиссар пытался представить себе, как все было.
Эрик Барк забрал ее ружье. Он нес его в руке, ружье было разломлено. Эвелин щурилась от солнца, глядя на Эрика. Высокая и стройная, с соломенно-русыми волосами, собранными в высокий тугой хвост. Серебристый стеганый жилет, вытертые джинсы с низким поясом, влажные кроссовки, сосны у нее за спиной, мох на земле, кусты брусники и растоптанный мухомор.
Внезапно комиссар понял, что не так в словах Эвелин. Ему уже приходило в голову, что где-то кроется несоответствие, но он отбросил эту мысль. Теперь несоответствие обозначилось яснее. Когда он беседовал с Эвелин в теткином доме, она неподвижно сидела на диване, зажав руки между колен. На полу у ее ног лежала фотография в мухоморной рамке. На фотографии была младшая сестра Эвелин. Она сидела между родителями, и солнечный свет отражался в ее больших очках.
На фотографии сестре года четыре, может быть, пять, подумал Йона. То есть фотография сделана не больше года назад.
Эвелин утверждает, что Юсеф не был в домике много лет, но во время сеанса мальчик описал эту фотографию.
Конечно, таких фотографий могло быть несколько, и не исключено, что две из них оказались в одинаковых рамках с мухоморным рисунком. Возможно даже, что одна и та же фотография бывала и в квартире, и в теткином доме. А может быть, Юсеф наведывался в теткин дом тайком от Эвелин.
Но, сказал себе комиссар, это может быть и несоответствием в рассказе Эвелин. Такая возможность тоже существует.
