Джим Томпсон - Дикая ночь
Я сам попробовал заняться вычислениями, но это было нелегко. Прибавлял и вычитал, вспоминал разные годы и места, пока у меня не заболела голова.
Я всегда был одинаковым. За исключением последних нескольких лет в Аризоне, вся моя жизнь сливалась в одно мутное пятно.
Я вспоминал все свое прошлое, но, если в моей жизни и было что-нибудь особенное или сам я был каким-нибудь другим, все равно я не мог об этом вспомнить.
Я пил, курил и думал, пока не поймал себя на том, что клюю носом.
Тогда я встал и вернулся в спальню.
Она спала, лежа поперек кровати, задней частью на одну сторону, а коленями на другую. Свободным оставалось только немного места в ногах, и я туда улегся.
Когда я проснулся, ее ноги лежали на моей груди, и мне казалось, что у меня вдавились ребра. Было девять утра. Я спал меньше четырех часов. Но я знал, что больше не засну, поэтому вылез из-под нее и встал.
Я пошел в уборную и принял ванну, стараясь поменьше шуметь. Я стоял перед зеркалом и прилаживал к глазам линзы, когда заметил, что она заглядывает в дверь.
Она не знала, что я ее вижу. Очень забавно, когда люди рассматривают тебя в зеркале, не подозревая, что ты их тоже видишь. Она смотрела на нижнюю часть моего лица, на мой рот, и я заметил ее гримасу. Потом она убрала ее с лица, наверное догадавшись, что я тоже могу ее увидеть. Она вернулась в спальню, подождала немного и снова вошла в ванную, подняв достаточно шума, чтобы я мог ее услышать.
Я вставил на место свои зубы. Думаю, без них мой рот действительно выглядит неважно — как будто это не моя часть тела. Но мне было наплевать, нравится ей это или нет.
Она вошла, зевая и расчесывая обеими руками голову.
— Господи, милый, — сказала она. — Почему ты так рано встал? Я так сла-а-а… ой, извини… так сладко спала.
— Уже десятый час, — ответил я. — Я и без того слишком долго провалялся в постели.
— А я нет. Ты разбудил меня своим шумом.
— Может быть, поставишь меня в угол?
Ее глаза вспыхнули. Потом она рассмеялась, но довольно раздраженно.
— Вот ворчун. Не надо цепляться ко мне по всяким пустякам. А теперь уходи отсюда и дай мне принять ванну.
Я вышел и освободил ей ванную. Я одевался, пока она плескалась и чистила зубы, а потом полоскала рот, наверно раз пятьсот, без конца отфыркиваясь и плюясь. Меня снова начало тошнить, вернее, тошнота стала сильней, чем была. Я торопливо допил остатки виски, и это помогло. Позвонил по телефону и заказал завтрак и еще одну пинту виски. Конечно, я знал, что спиртное не пойдет мне на пользу, — мне говорили, что я вообще не должен пить, — но сейчас я нуждался в выпивке.
Она все еще возилась в ванной, когда пришел официант. Я схватил бутылку и стал пить из горла, захлебнулся, закашлялся и выплюнул в платок полный рот крови.
Я снова вскинул бутылку. Потом слегка опустил, чтобы перевести дыхание, стараясь глотать без перерыва. На этот раз крови не было — точнее, я ее не видел, но я знал, что она там, внутри.
Один раз она уже видела меня больным. Если это случится снова, если она решит, что я качусь вниз… что я качусь на дно, как Джейк…
Глава 11
Она вышла из ванной, чувствуя себя гораздо лучше, чем раньше, и я, вылив в себя полпинты виски, тоже почувствовал себя неплохо. Мы вместе позавтракали, причем она съела больше, чем я. Потом я прикурил для нас две сигареты, и она снова улеглась на подушки.
— Ну как? — спросила она, прищурив глаза.
— Что — как? — сказал я.
— Как все было?
— Это лучший кофе, который я когда-либо пил, — ответил я.
— Мерзавец! — Она разразилась своим хриплым хохотом. Я уже ждал его заранее, как ночью ждал ее храпа. — Ладно, — сказала она. — Чем займемся? Не хочешь в постель к мамочке?
— Послушай, малышка, — вскипел я. — Мне, конечно, чертовски жаль, но… я думаю, тебе пора ехать.
— Что? — Она села. — В чем дело, милый? Ты же сказал…
— Я сказал, что мы останемся на одну ночь. Мы так и сделали. Какая разница, если мы…
— Очень большая разница! Ты же не сидел, как я, столько лет в этой богом забытой дыре! Почему мы не можем сделать так, как планировали раньше, милый? Я могу вернуться сегодня вечером, а ты — завтра… И мы будем вместе целый день. Я даже могу остаться еще… скажем, переночевать у сестры… а завтра, если ты захочешь…
— Послушай, малышка, послушай, Фэй, — сказал я. — Думаю, это была не очень хорошая идея. У меня сегодня уйма всяких дел, и я не понимаю, какой смысл, если мы…
— Что значит — какой смысл? Конечно, есть смысл!
— Ты должна уехать, — сказал я. — Сейчас. Или уеду я, а ты вернешься позже. Я не смогу ночевать дома, если там не будет тебя. Ты мне понадобишься, если появится Джейк. В конце концов, он не собирается все время вести себя так же, как первой ночью…
— Ну да! Можешь не сомневаться, дома он больше не появится.
— Это еще одна проблема. Он должен ночевать дома. Каждый день. И ты должна об этом позаботиться. Иначе выйдет так, что с ним что-то случится как раз в ту единственную ночь, когда он там окажется.
— Вот черт! — Она раздраженно погасила сигарету и потянулась к бутылке. — Как только подумаю, что собираюсь… Послушай, милый. Ты можешь вернуться домой завтра, а я — сегодня вечером. Что в этом плохого?
— Боюсь, так не получится. Меня ведь считают человеком небогатым. Всем покажется странным, если я потрачу здесь три дня только для того, чтобы забрать костюм.
Она со стуком поставила бутылку.
— Мне очень жаль, Фэй, — сказал я. Она ничего не ответила.
— Сейчас неподходящее время. Мы слишком много можем потерять…
Я продолжал объяснять и извиняться, но я знал, что лучше ей убраться побыстрее, если она вообще хочет вернуться в Пирдэйл.
Наконец она сдалась — наверное, почувствовала напряженную нотку в моем голосе.
— Хорошо, милый. — Она слегка надула губы. — Раз так, ничего не поделаешь.
— Отлично. Умная девочка, — сказал я. — У нас еще будут хорошие деньки. Только ты, я и тридцать штук, а может быть, на пять или десять тысяч больше, если мы сделаем первоклассную работу.
— О, я знаю, Карл. — Она улыбнулась в ответ. — Все будет замечательно. Прости, если я… Просто я немного разочарована и…
— Все в порядке, — кивнул я.
Она хотела, чтобы я уехал в Пирдэйл первым. Она собиралась поболтаться тут еще немного и походить по магазинам. Я сказал, что не против. Только пусть вернется не позже вечера.
Мы еще некоторое время жевали эту жвачку, просто болтали о том о сем. Наконец она сказала: «Милый?» — и протянула ко мне руки; но я знал, что мне это не по силам. Не так быстро, не сейчас. Господи, я знал, что не смогу этого сделать.
Но я сделал!
Я напрягался и тянул из себя жилы, чувствуя, как все тело пронизывает боль; веки я держал закрытыми, потому что боялся, что она увидит выражение моих глаз. И это я был в той серой пустыне, где от солнца нет ни света, ни тепла…
А что потом? Если вообще могло быть что-нибудь потом. Что я мог о ней сказать?
Я смотрел из грязного окна лонг-айлендского поезда, сидя в полудреме, мои мысли блуждали туда-сюда и снова возвращались к ней. Что я мог о ней сказать?
Она была хороша. Она была мила. Она была всем, чем должна быть женщина, если вы стоите где-нибудь наверху или если у вас такой вид, словно вы там стоите.
Но я этого не чувствовал — я не ощущал той большой, веселой, бесконечной вечеринки, в которую должна была превратиться жизнь с такой женщиной, как она. Я этого не чувствовал и не принимал. Все, что я хотел… точно не знаю, но совсем не то, что было с ней. Я хотел быть самим собой. Может быть, с кем-то другим — например, с Руфи… с кем я мог бы чувствовать себя самим собой.
Руфь. Фэй. Руфь. Фэй. Или?.. Я не знал, чего я хотел на самом деле. Я не знал, хотел ли я вообще чего-нибудь. Например, я не хотел, чтобы меня втянули в эту историю, но, с другой стороны, я уже был сыт по горло своей жизнью в Аризоне. Я относился к этому спокойно, но мне там все давно осточертело. А за последний месяц у меня не было ни одной недели, похожей на другую. Каждый день случалось много всяких событий, и мне это нравилось. Но почему-то все, что со мной происходило, было не тем, чего мне хотелось, — чем бы это ни было.
Чем бы это ни было.
Мои глаза сомкнулись и остались закрытыми. У Босса, наверное, найдется что сказать о Фэй. Например, он прикинет, как можно будет использовать ее позже. Или решит, что с ней лучше вообще не рисковать. Разумеется, он мне об этом скажет. И если я хочу ее, если я чувствую за нее ответственность…
Я ничего не знал. Сейчас я ее не хотел — ни ее, ни кого-нибудь другого. Но это было и понятно. А вот завтра, на следующий день… потом? Я ничего не знал.
Моя голова прижалась к окну, и я заснул.
Я проснулся через час.
Поезд стоял где-то в депо, и меня тряс кондуктор.
