Яна Левская - За тёмными окнами
– Да, Инге. Я влипла. Ещё до того, как он вернулся. Я, блин, влюбилась в его квартиру, в его рыб, в его почерк. А потом явился он сам – в блеске, надменный, разгневанный. Поиронизировал над моей раскрасневшейся моськой: «У вас жар, примите таблетку», – и ушёл.
– Даже «спасибо» не сказал? – хмыкнула Инге.
– Это же Лиам. Сказал, конечно.
Фрэя умолкла, глядя на Сёренсен. Та невозмутимо сняла ложкой пенную шапочку с кофе, отправила в рот, прикрыв глаза от удовольствия, и мурлыкнула:
– Мой выход?
Кьёр пожала плечами. Не напрашиваясь и не отрицая.
– Ну, что я могу сказать? Кто-то перепутал жизнь с американскими горками. Сначала одна крайность, потом другая. Месяц назад ты сбежала от «страшного соседа» к мудрой, всегда приходящей на помощь подруге. А побывав в логове чудовища, с какого-то рожна перевела дракона в категорию принцев. Женская последовательность?
– Ещё ты давай, поиздевайся.
– Я не издеваюсь, Фрэя. Я здраво мыслю. Ты слишком скора в суждениях, когда речь заходит о Хедегоре. Уж не знаю, чем он тебя так зацепил, но тебе снесло крышу чуть ли не с первой вашей встречи. И крыша твоя мотается теперь на последнем гвозде, куда ветер подует. Сядь, успокойся, верни себе голову… А когда справишься с этой задачей, тебе уже не будут нужны мои советы.
Фрэя, вздохнув, неуверенно улыбнулась. Инге одарила её долгим взглядом, фыркнула и хлопнула ладонью по столу:
– Теперь ты развешивай уши. Я поведаю тебе о своей исключительно познавательной практике в частной клинике для тронутых немцев.
* * *Среди писем, принятых соседкой, оказалась повестка – вызов на допрос в связи с исчезновением Оливера Ольсена. Агнете предупредила, что Лиама хотят привлечь к делу, как свидетеля, чтобы максимально точно восстановить по времени и контактам вечер Ольсена. Фактически, от Хедегора требовалась только подпись под документом, подтверждающим состоявшийся между ним и доктором телефонный разговор. И ради этой мелочи ему пришлось ехать в полицейское управление. Он сразу предупредил, что выезжает только после заката, но это ничего не изменило. Следователь – герр Хольст – сказал, что Хедегор должен явиться лично.
Лиам думал, допрос пройдёт в обычном кабинете и не займёт много времени. Но когда его завели в комнату с зеркалом на одной из голых стен и усадили за стол посреди пустого помещения, Хедегор напрягся. Нервное возбуждение заворочалось тошнотворным комом в горле. Лиам не мог ни справиться с ним, ни объяснить его причину. Оно не улеглось даже, когда вошёл следователь и объяснил, с чем связана строгость обстановки. Оказывается, дело об исчезновении доктора из-за некоторых деталей объединили с другим расследованием, к которому подключена региональная прокуратура, и, как того требует протокол, за допросом будут наблюдать представители нескольких ведомств.
Начав с установления личности свидетеля и его связи с пострадавшим, Хольст перешёл к деталям. Отвечая, Лиам слово за слово пересказал весь вечер вторника: как проснулся, по телефону договорился о встрече с Оливером, как, поскользнувшись на ступенях, поранился осколками зеркала и потом потратил около полутора часов на то, чтобы остановить кровь и прибрать на лестнице. Когда перезвонил снова – Ольсен уже не брал трубку, и Лиам решил не ехать, потому что плохо себя чувствовал.
– Вы позвонили герру Ольсену после того, как закончили убирать? – лицо следователя ничего не выражало, когда он задал этот вопрос, но Лиам почувствовал подвох и, руководствуясь интуицией, солгал:
– Нет. Как только закончил с перевязкой. Убирал уже потом.
– Во сколько предположительно вы закончили с уборкой?
– Трудно сказать. Около восьми вечера, думаю.
– На следующий день к вам приходили участковые.
– Да. Мою соседку встревожил вид пролитой крови, полагаю.
– Это была ваша кровь?
Лиам закашлялся, чтобы сдержать неуместный сейчас смех, и честно ответил:
– Не только.
Брови следователя сдвинулись к переносице, но Хедегор уже пояснил:
– Моя и донорские эритроциты.
– Почему у вас дома хранились компоненты крови? Они должны храниться в учреждениях, где проводится переливание.
– Я не буду отвечать на вопрос, не относящийся к делу.
Хольст поджал губы, делая запись в протоколе, и скупо проговорил:
– Вы в своём праве.
Просмотрев несколько страниц из папки, лежавшей перед ним на столе, следователь, не глядя на собеседника, отметил:
– Фрекен Кьёр часто обращается в полицию с жалобами на вас. Дважды в месяц, в среднем.
– Это трудности фрекен Кьёр. Не мои. Вы ведь уже прочли, чем закончились оба вызова.
– Создаётся впечатление, что ваша соседка чем-то встревожена.
– Это вопрос ко мне?
– Возможно, вам есть, что сказать.
– Нет. Нечего.
Лиам старательно удерживал ровный тон. Оставалось надеяться, что выражение лица соответствует голосу.
Герр Хольст протянул Хедегору протокол допроса.
– Прочтите, пожалуйста. Если желаете что-то добавить, можете использовать вот это поле, – он указал на разлинованную страницу в конце документа. – Когда закончите, поставьте подпись.
Быстро пробежав глазами перечень вопросов и свои ответы на них, Лиам расписался и вернул протокол следователю.
– Это всё?
– Да. Если вы нам понадобитесь, мы свяжемся с вами.
– Благодарю, – Лиам поднялся из-за стола. – Хорошего вечера.
Герр Хольст кивнул, тоже поднимаясь, и проводил Хедегора до двери.
Сев в машину, Лиам пристегнулся и положил руки на руль. Пальцы дрожали. Ещё бы. Этот Хольст с разбегу ударил по больному месту, будто знал, куда метить. «Вашу соседку что-то тревожит. Не подскажете, что бы это могло быть?»
– Может, мне удавиться, чтобы её не расстраивать? – прошипел Хедегор, нарочно распаляя злость, которая лишь вяло шевельнулась и снова утихла. Нет, всё же стоило признать – дрожь, ползущую по телу, вызвала не досада, а страх. Это он вился сейчас холодным ручьём между лопаток.
Лиам пожевал онемевшие губы, чтобы вернуть им чувствительность. Он никогда бы не подумал, что дача свидетельских показаний сможет настолько его взволновать. Наверное, всё дело в гнетущей атмосфере допросной комнаты, переступив порог которой, заведомо чувствуешь себя в чём-то виновным.
Передёрнув плечами, он завёл мотор и нажал кнопку режима кабрио. Крыша плавно убралась в багажник, и Хедегор запрокинул голову, глядя в небо. Звёзд было не рассмотреть за маревом неоновых вывесок и фонарей. Впрочем, как всегда, в большом городе. Приняв решение, Лиам отъехал от здания полиции и, набирая скорость, помчал по искрящему огнями ночному Копенгагену на юг, через канал, мимо Королевского гольф-клуба и слегка чокнутых новостроек Эрестада [14] туда, где раскинулись нетронутые равнины бывшего военного полигона.
Хедегор совсем немного углубился в пустоши Кальвебод-Фэллед, а свет города уже отступил. Не став забираться в самую даль, Лиам заглушил мотор и выключил фары. Обочину дороги скрыл мягкий бархат темноты. На севере, востоке и западе ещё виднелись огоньки далёких домов, с юга же в спину дышала ночь. А над головой застыл щедро усеянный звёздами небесный купол.
Глядя вверх, Лиам обводил пальцем значок на руле и вспоминал, как при покупке автомобиля умилялся романтическим названием модели – Хонда «Дель Соль». Солнечная машинка. Когда-то этот оксюморон – альбинос, нетерпящий солнечного света, обладает «солнечной» хондой – казался перчаткой, брошенной в лицо судьбе, дерзким пари на удачу. В двадцать лет Хедегор ещё умел заигрывать с символами и находить в их сочетании тайные смыслы. Теперь разучился. Разучился видеть стакан наполовину полным, верить людям, приходящим с дарами, зарёкся доверять своё будущее хрупким надеждам.
Эта упорная борьба с надеждами, которые нет-нет проникали в сердце, будто воры, и, покидая его, выносили по немеющему от боли кусочку, длилась слишком долго. Вымотанный ею почти до предела, Лиам сдал первый бастион, согласившись на операцию. Когда же он думал о Фрэе Кьёр, то понимал, что готов сдать второй, поверив увиденному в её глазах. Вот так – жалко, беспомощно – приползти на свет её окон ради тепла мимолётной симпатии. За малую подачку, словно оголодавший пёс, прильнуть к ноге. Забыть все недоразумения, гадливые и испуганные взгляды, звонки в полицию – за горящее румянцем смущение и расширенные неподдельным волнением зрачки.
От таких мыслей становилось мерзко и горько. Но лгать себе Лиам не умел. Он знал, что придёт, если Фрэя поманит пальцем. И знал, что сам не сделает ничего, чтобы добиться её, если она останется безразлична. Уже потому только, что понятия не имел, как добиваются взаимности. Он всегда платил женщинам, принимающим деньги, и получал секс. Он доподлинно знал, что невозможно, заплатив, получить любовь.
Осознавать почти случившееся крушение этой второй «крепости» Лиаму было особенно тяжело. Потому что при следующей встрече Фрэя вполне могла не показать ни тени тех эмоций, которые, единожды промелькнув на её лице, уже встряхнули мир Хедегора. И это будет означать, что ничего не изменилось в жалком существовании затворника, кроме того, что ещё один клочок души, остыв, умер в коготках предательской надежды, скрывшейся из виду.
