Альфредо Конде - Тайна апостола Иакова
Она поняла, что дознаватели пытались провести не столько допрос, сколько доверительную беседу, в ходе которой подчеркнуто демонстрировали свое желание понять ее. Это показалось ей странным, хотя поначалу она это так не воспринимала и лишь в какой-то момент долгого разговора вдруг начала замечать особый язык жестов, взглядов своих собеседников, реагировавших таким образом на те или иные ее ответы; и тогда она стала проявлять явное беспокойство, обескураженная этими почти незаметными ужимками, которые всегда выдают нас с головой.
Постукивание пальцами по какой-нибудь поверхности в такт музыке, которую никто не слышит; губы, неожиданно сжимающиеся в гримасу и издающие легкий свист; беспрестанное потирание рук; покачивание ноги, перекинутой через другую; непрерывное переступание с пятки на носок как очевидное отражение охватившего нас лихорадочного состояния. Клара прошла через весь этот репертуар не поддающихся контролю нервных тиков, пока разговаривала (как она полагала, вполне спокойно и расслабленно) со своими собеседниками, которые, вне всякого сомнения, замечали все эти проявления нервозности, как она замечала малейшую смену выражений их лиц.
Отношение к ней со стороны полицейских отнюдь не показалось Кларе теплым и душевным. Напротив, она полагала, что с ней обходятся неподобающим образом. Она все время ощущала исходившую от них враждебность. Особенно со стороны инспекторши, этой неудовлетворенной овцы, как она ее про себя окрестила, не решаясь прямо назвать закомплексованной лесбиянкой. В конце концов, она считала себя защитницей прав женщин.
На протяжении всей беседы Клара тревожно пыталась определить, кто из этих двоих был добрым полицейским, а кто злым. Однако ей так и не удалось прийти к окончательному выводу. Тот факт, что оба ей казались, в зависимости от конкретной ситуации, то хорошими, то плохими, вызывал у нее крайнюю досаду. К своему глубокому сожалению, она вынуждена была сделать вывод, что это она допускает ошибки и ведет себе неправильно.
В чем-то это было действительно так. По крайней мере, они явно сомневались в том, что с полной уверенностью могла утверждать лишь она одна: в том, что она не убийца.
Ясно, что, пока судебные медики не установят точное время преступления — время, относительно которого ей придется представить следствию доказательства, что в тот момент она не могла находиться рядом со своей подругой, Клара является главной подозреваемой по простой причине ее непосредственной близости к Софии. Не дай бог, кому-то придет в голову какой-нибудь нелепый мотив ее предполагаемой неприязни к соседке по квартире: например, что она была тайно влюблена в Адриана.
Она не знала, что, применяя технику проникновения в психологию преступника, оба полицейских пытались представить себя на ее месте. На каком именно? На месте человека, который обнаруживает свою соседку по квартире убитой в ванной комнате их общего жилища. Их задачу облегчало то, что они много раз видели ее в комиссариате и хорошо знали по репортажам в прессе и на телевидении, связанными с крушением танкера Coleslow. этот капустно-морковный салат, такой отвратительный вначале, но оказавшийся столь питательным для нее в конечном счете, сделал ее своего рода знаменитостью.
Особое беспокойство овладело Кларой, когда она спустя несколько минут после начала разговора вдруг осознала, что полиция прибыла на место преступления раньше, чем она успела позвонить в комиссариат.
Нервное состояние мешало ей адекватно воспринять тот факт, что звонок в комиссариат был сделан в тот момент, когда комиссар с доктором Сомосой видели, как она идет вверх по Руэла-де-Энтресеркас. Ее судьба действительно зависела от нее самой и от того, насколько точно ей удастся восстановить очередность недавних событий. Именно это позволит снять с нее все подозрения. С другой стороны, трудно представить, что человек может сдать квартиру приятельнице, чтобы затем убить ее.
Во время допроса почему-то никому не пришло в голову обратить внимание на то, что с того момента, как доктор Сомоса поприветствовал Клару через оконное стекло бара, и до обнаружения трупа прошли не часы, а всего лишь минуты. Они вместили в себя короткий разговор с Адрианом, покупку пачки сигарет, восхождение на Голгофу, в которую теперь превратилось жилище Клары, и время, необходимое для того, чтобы привести в движение полицейский аппарат.
Еще более коротким оказался промежуток времени, ограниченный моментом обнаружения Кларой трупа, с одной стороны, и вторжением полицейских, заполонивших жилище и внесших сумятицу в душу адвокатессы, — с другой; появление полиции, как теперь стало понятно, явилось следствием анонимного звонка, который, правда, никак нельзя назвать ложным вызовом.
Проводившие допрос полицейские не придали сему факту должного значения. Им также было неизвестно, ибо Кларе не пришло в голову сообщить им об этом, что в ту минуту, когда она собиралась позвонить, в то самое мгновение, когда она уже протянула руку к телефонной трубке, завыли сирены патрульной машины и «скорой помощи». Они не могли также знать, что в дверь позвонили ровно в ту минуту, когда раздался вой первой сирены: Клара попросту была не в состоянии это вспомнить во время допроса.
На самом деле, возможно, это было к лучшему, а то решили бы, что она занимается тем, что придумывает себе оправдания.
У Клары не было времени на то, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли до появления полиции, поэтому на протяжении всего допроса она вела себя исключительно импульсивно и не сразу отдала себе отчет в бессвязности своих показаний и в нелепости косвенных обвинений как в адрес Адриана, так и доктора Сомосы. Теперь она хорошо понимала, что во время непринужденной и, как ей сначала показалось, дружеской беседы с судьей и судмедэкспертом, она умудрилась приплести к делу и последнего. Что, как она сейчас осознавала, уж совсем не соответствовало ее адвокатской миссии; но что сделано, то сделано. Да, и ведь еще она походя упомянула Томе Каррейру, хорошо хоть комиссара забыла назвать. Впрочем, в последнем случае ей бы никто не поверил.
Высказанные сгоряча обвинения были продиктованы исключительно страстным желанием Клары отыскать мотивы убийства ее компаньонки по квартире, и она не особенно задумывалась над тем, насколько они соответствуют действительности. Теперь, когда у нее появилась возможность их обдумать, она поняла, что Адриан тоже должен находиться вне подозрений. Ведь по времени выходило, что, когда звонили в комиссариат, он как раз разговаривал с ней на улице. Их случайная встреча исключала его, по крайней мере, из списка тех, кто мог осуществить звонок. А это, в свою очередь, означало, что был другой человек, который знал о происшедшем, и этот человек вполне мог быть тем, кто совершил преступление.
Интересно, знает ли об этом Андрес Салорио? Видел ли он, как они с Адрианом беседовали, стоя под дождем? При воспоминании об этой сцене у нее в голове всплыли похожие кадры из какого-то черно-белого фильма середины прошлого века. Все произошло слишком стремительно. Внезапно обнаружить труп подруги, потом, не успев осознать случившегося, отвечать на закамуфлированные обвинения в совершении убийства — вот уж поистине непростое испытание. И было очевидно, что она с ним не справилась. Да, сейчас это было совершенно очевидно, и когда Клара отдала себе в этом отчет, она почувствовала: ее прошиб холодный пот. Кто все-таки заявил в полицию о трупе в ванной ее дома? Кто-то, кто побывал здесь до нее и, похоже, сумел не оставить никаких следов своего пребывания.
Кто хотел или был вынужден убить Софию и почему он это сделал? Эти вопросы вновь приводили ее к ответам, которые она только что дала полицейским. Других ответов у нее не было, да и они представляли собой не более чем предположения.
Итак, Адриана она из списка подозреваемых исключила. Можно ли было поступить так же с Томе Каррейрой? Каррейра был руководителем диссертации Софии и потенциальным объектом для сексуальных поползновений со стороны любой аспирантки, особенно такой, как ее подруга. Нужно как следует это обдумать, сказала себе Клара, решив хотя бы на время забыть о своих подозрениях.
Чуть позже она отклонила и кандидатуру Сомосы. И сделала это, когда вспомнила, что в то время, когда звонили в комиссариат, у Сомосы тоже было алиби. Он находился в ирландском пабе вместе с комиссаром. А вот чем занимался в это время Каррейра, она не знала, поэтому ее мысли вновь вернулись к нему.
Во время беседы с полицейскими Клара не только была уверена, что не делает ничего плохого, заявляя дознавателям о своих подозрениях, но даже неосознанно настаивала на них; на самом деле она просто вслух мучительно искала объяснение случившемуся.
После того как она опрометчиво высказала косвенные обвинения, о которых теперь сожалела, Клара решила продемонстрировать свою способность к самоконтролю, совладать с нервозностью и сменить тактику поведения. И для этого ей не пришло на ум ничего лучшего, как, изображая хладнокровное спокойствие, которого у нее в тот момент не было и в помине, заявить своим слушателям:
