Евгений Хейсканен - Формула творения
Естественно, Салмио не был профессиональным специалистом в политике, но всегда знал и любил её, иногда цитируя некоторым политически индифферентным друзьям известный афоризм: если ты не интересуешься политикой, то рано или поздно она заинтересуется тобой. Дожевав круассан, Артур сказал:
— Велимир, говорят, в жизни всегда есть место для подвига, но буду откровенен: я не слишком верю в нашу победу. Тем не менее другого пути у нас нет. Постараемся сделать всё возможное. Власти, скорее всего, нам не поверят, и всё же попробуем убедить хоть кого-нибудь. Плесень и гниль любят тёмные места. Нужно пролить свет на планы «Инсайда», предотвратить осуществление его разрушительных планов. Как ты думаешь, не использовать ли нам Интернет? На телевидение доступ у нас отсутствует, а мировая Паутина, слава богу, не столь подцензурна, как «голубой экран».
— Я придерживаюсь того же мнения и уже кое-что предпринял. Один мой приятель готовит открытие страницы в сети, посвящённой разоблачению «Инсайда» и Фироза Акджара. Я надеюсь избежать голословных утверждений в своём блоге и сделать упор на факты. В конце концов, Фироз немного наследил, совершив ряд убийств. Мы попробуем связать всё воедино. Там, где не хватит фактов, их недостаток восполнит логика. Неплохо бы узнать к тому же о «крыше» «Инсайда», о его главном покровителе, чтобы бить вернее. И последнее — насколько велики их возможности в плане использования электронной бомбы? Вот тут надежда на тебя. Ты будешь созваниваться со своим знакомым спецом?
— На днях.
— Хорошо. Дерзай. Как гласит русская пословица, смелость города берёт, — Велимир слабо улыбнулся.
Салмио, похлопав себя по карману ветровки, вытащил оттуда небольшой рифлёный портсигар и протянул его югославу.
— Когда я покупал эту вещицу в ювелирной лавке, продавец-китаец сказал, что она приносит везение тому, кому будет подарена. Возьми, пригодится!
— Тронут, спасибо, — засмеявшись, югослав блеснул белоснежными зубами. — Теперь Фортуна не посмеет от меня отвернуться.
— Удачи тебе, Велимир.
— Тревлиг реса.[18] И не забывай одиннадцатую полузабытую ныне заповедь Моисея, которую вспоминал великий физик Альберт Эйнштейн: не бойся!
Глава 17
Рогатин бежал по Невскому проспекту Санкт-Петербурга. Подтверждая постоянство ежегодных повторений «черёмухиных холодов», случающихся в середине мая, резкий ветер дул в лицо. Страх, давно терзавший Егора Сергеевича, словно локомотив, гнал его вперёд. Бразильская виза задерживалась, и Рогатин решил ехать в Бразилию без визы — на сравнительно непродолжительный срок это разрешалось без лишних проблем. Уйти, затеряться в Южной Америке, где иностранные разведки Советского Союза, Израиля и Великобритании с трудом находили когда-то даже беглых нацистских преступников вроде повинного в холокосте Адольфа Эйхмана и врача-маньяка Йозефа Менгеле, «крысиной тропой»[19] пробравшихся на южноамериканский материк из разгромленного Третьего рейха. Некоторых, например, шефа гестапо Генриха Мюллера, так и не нашли. Хотя, к слову, противники гипотезы исчезновения Мюллера в Латинской Америке утверждают, что он, будучи завербован, по разным версиям, НКВД или ЦРУ, умер в послевоенные годы в США или в Москве. Конечно, сравнение с судьбой Мюллера, вызванное игрой воображения, казалось Егору Сергеевичу чисто символическим, но незнакомое ранее сомнение в собственной порядочности не покидало его. Как угодно, но законопослушные люди не сбегают «крысиными тропами» в Латинскую Америку и не терзаются мыслями о справедливом возмездии.
Как бы то ни было, южноамериканские страны представлялись Рогатину наиболее приемлемым местом для убежища. Особенно нравилась ему огромная Бразилия с ее многолюдными городами, с одной стороны, и почти не исследованными районами тропических лесов, с другой. Там легко затеряться, лечь на дно. Итак, вперёд по следам несостоявшийся мечты незабвенного Остапа Бендера о солнечном Рио-де-Жанейро!
Рогатин грустно улыбнулся. Кто и что он теперь? Куда ему до Остапа Бендера! Жалкий изгой, продавший за тридцать сребреников то, что ему было раньше дорого. Но инстинкт самосохранения всё же не давал сложить руки и предаться бездействию. Необходимо было попытаться спастись.
Егор Сергеевич опасался предательски непредсказуемого руководства «Инсайда». Вдруг они всё же захотят избавиться от нежелательного свидетеля, каким теперь является Рогатин? Не исключено, что они не рискнули сделать этого в Финляндии под носом у финской полиции и в непосредственной близости от расположения «Текникал Темпл», боясь дискредитации. Можно было попробовать остаться в Финляндии, однако и это ничего ему не гарантировало, да и не хотелось оставаться. Во-первых, он жаждал долгожданной свободы и независимости от московского ненавидимого им начальства. Во-вторых, боялся как-то случайно выдать себя или быть подставленным «Инсайдом». Наконец, возникало обоснованное желание насладиться полученными немалыми деньгами, что в Финляндии, да и в России в его случае было бы непросто.
Обуреваемый сомнениями, Рогатин сел в автобус. Такси не для него; таксисты виделись ему переодетыми агентами ФСБ или «Инсайда», организаций, в равной степени страшных теперь для беглого дипломата. Егор Сергеевич не был чужд того, чтобы подозревать связь между некоторыми их представителями; не исключено, что «Инсайд» и ФСБ могли обменяться резидентами. Он чувствовал странное раздвоение в душе. Перед его мысленным взором промелькнули годы службы, полученные звания и награды. Почему так случилось, что верный России офицер сделался предателем? Ему трудно было ответить на этот вопрос.
В который раз он вспоминал то горное ущелье, где его отряд блокировали боевики, его бессильную злость и отчаяние загнанного в ловушку зверя. Почему его бросили? То, за что он боролся, оказалось скользким и ненадёжным, едва не стоив ему жизни. «Родина сама предала меня, стараясь успокоить взбаламученную совесть, — размышлял Рогатин. — Она, как древнегреческий Крон, способна пожирать своих детей. Но я не хочу быть принесённым в жертву, будто библейский Исаак. И ради чего? Ради финансового и политического процветания кучки ничтожеств, сделавших чеченскую войну источником доходов? Большая часть этих подлецов так и не понесла заслуженного наказания!»
Рогатин вспомнил подробности своего невероятного спасения. Тогда жарким южным вечером, отстреливаясь от наседавших басаевцев, он заметил неприметный лаз в каменистой земле и, втиснувшись туда, сумел задвинуть проход камнем, просидев в расщелине до утра. Басаевцы, видимо, решили, что он сорвался с кручи и, попав под камнепад, был погребён под обломками. Егора Сергеевича спасло то, что камнепад, вызванный рвущейся вниз по склону толпой боевиков, действительно случился неподалёку…
Именно тогда, вернувшись в Москву, Рогатин почувствовал глубокую ненависть к правящей власти. Он знал, что немало офицеров МВД и спецорганов, разочаровавшись в неудачной карьере и маленькой зарплате, ушли в коммерческие и криминальные структуры. Но он захотел большего, решив, что раз родная страна сделала гешефт на нём, то теперь настало его время вернуть утраченное с процентами. Дальнейшая встреча с «Инсайдом» была всего лишь удачным совпадением, позволявшим реализовать задуманное.
Помимо мести и денег был у Егора Сергеевича и другой, можно было сказать, идейный мотив, которым он в глубине души пытался оправдать собственные злопамятность и корыстолюбие. Способствуя реализации геополитических интересов «Инсайда», что неминуемо должно было вести к, мягко говоря, охлаждению взаимоотношений России и Запада, он надеялся изменить таким образом саму Россию. Как и ряд его коллег по спецслужбам, Рогатин считал, что приход в Россию западных ценностей и моделей поведения стал причиной краха былой великодержавной и патриотической ментальности. Запад, победивший Россию в холодной войне, смог сделать это лишь благодаря внедрению своей нечистой на руку собственнической морали, разложившей русский народ и его правящую элиту. По мнению людей, подобных Рогатину, Михаил Горбачёв своей прозападной перестройкой дезориентировал советских людей, что и привело к распаду СССР. Пожалуй, Егор Сергеевич не был сталинистом, но всё же испытывал некоторую симпатию к более чем решительным делам великого «отца всех народов», считая его образцом настоящего державника. Поэтому, стремясь очистить душу и плоть России от несвойственных ей, как он полагал, буржуазных наслоений, Рогатин видел осуществление планов «Инсайда» вполне позитивным для Российского государства. Продажа «Инсайду» схемы устройства сверхмощной электромагнитной бомбы была своеобразным вкладом Егора Сергеевича в дело евразийского антизападного преобразования России, его собственной маленькой, но серьёзной по возможным последствиям политической игрой, чем бывший офицер ГРУ и дипломат втайне гордился.
