Чарлз Маклин - Страж
Я не разговаривал и не виделся с Анной уже шесть дней – самый длительный перерыв за все годы брака.
Пока у меня не начали слипаться глаза, займусь-ка я заметками о сегодняшнем сеансе.
Что касается гипноза... Да насрать на это, я прекрасно помню, что произошло, да вдобавок все еще записано на кассете. Сомервиль дал мне ее, буквально втиснул в руку. Он посоветовал несколько раз прослушать ее – может быть, сказал он, это мне кое-что подскажет. Он даже одолжил портативный «Сони».
Пребывать в состоянии гипноза не так уж скверно. В каком-то смысле даже приятно – как будто тебя в шутку забрасывают мелкими камешками. Но факт остается фактом: ничего путного из этого сеанса не вышло. Попытка Сомервиля проследить мои «видения» до их источника окончилась полной неудачей.
Сегодня утром я разговаривал по телефону с Хейвортом. Я спросил у него, не стоит ли мне все-таки попробовать связаться с Анной до ее отъезда в Европу в эту субботу. Но он сказал, что она, несмотря ни на что, не готова со мной встретиться. Данное «несмотря ни на что» должно звучать для меня обнадеживающе.
Я понимаю, что Хейворт делает все, что в его силах, чтобы не дать нам встретиться. Не то чтобы я обвинял его в этом – он уверен, что действует в ее интересах, это ясно. По мнению Сомервиля, чем дольше мы с Анной будем воздерживаться от встречи, тем болезненнее она будет. Я чувствую, что он прав. Я сказал, что мне очень хочется повидаться с нею, пусть хотя бы на пару минут. Он обещал поговорить об этом с Хейвортом.
Одному Богу известно, как я по ней тоскую.
Здесь жарко. Виски, пролитое на ковер, воняет на всю комнату. Мне нужно подышать свежим воздухом. Может быть, действительно выйти и купить что-нибудь поесть.
Но голода я сейчас не чувствую. И слишком устал, чтобы куда-нибудь идти. И веко у меня все еще дергается, хотя и чуть меньше. Я чувствую себя хорошо. Я расслаблен.
Сомервиль особо подчеркивал: «Прослушайте кассету и скажите мне, что вы об этом думаете».
– Прослушайте, – сказал он. – Прослушайте.
Но его «Сони» стоит на столике у окна, и с постели до него не дотянуться.
Никак не дотянуться.
00.45. Час назад я проснулся. Я хорошо поспал. Глаза открылись без малейшего усилия воли. Я сразу же совершенно проснулся.
Долгое время я лежал не шевелясь и осматривал комнату. Свет был включен. Я лежал одетый. Блокнот и авторучка находились в постели возле меня. Должно быть, заснув, я их выронил. От авторучки на простыню натекла небольшая клякса.
Я был несколько встревожен, помня о том, что произошло здесь прошлой ночью. Но на этот раз я спал без сновидений. Сам не понимаю, почему вдруг проснулся. И в уборную мне не хочется. Наверно, меня разбудил свет.
Я выключил его и попытался опять заснуть.
Лежа во тьме, я почувствовал, что, кажется, забыл что-то сделать. Почувствовал какую-то неуверенность.
На следующей неделе предстоит важное совещание. Мне надо сделать доклад на тему о необходимости отказа от выпуска больших компьютеров и перехода на изготовление маленьких и дешевых карманных процессоров. Этот доклад будет иметь определяющее значение в моей служебной карьере. Еще неделю назад я был всецело поглощен мыслями о нем. А сейчас я к этому совершенно равнодушен.
Я решил встать и немного почитать, но сосредоточиться оказалось просто невозможно. Я закурил и попытался составить перечень того, что мне необходимо сделать – какие письма написать, какие счета оплатить, разобраться с парковкой машины Анны, довести до конца кровельные работы... Но все потеряло малейшее значение.
Я не мог понять, что именно меня отвлекает. И волнует.
Затем осознал, что я подхожу к столу и включаю магнитофон.
Помещение наполнилось оркестровой музыкой. Мне показалось, будто я включил коммерческий канал телевидения. И еще я подумал, что Сомервиль дал мне не ту кассету. Но затем я распознал в музыке симфонию Моцарта, которую он слушал перед нашим сеансом.
Музыка вскоре начала стихать, как будто кассету искусно перемонтировали, и диминуэндо перешло в медовый баритон Сомервиля. Непроизвольный комический эффект заставил меня рассмеяться. Вернее, чуть было не заставил.
Потому что что-то меня в последний момент удержало.
– Закройте глаза, – произнес магнитофон. – Дышите глубже. Вдох и выдох, вдох и выдох... Хорошо. А теперь внимательно слушайте то, что я вам скажу. Это всего лишь тест на вашу способность расслабиться...
Все точь-в-точь так, как я запомнил.
Мой собственный голос, когда мне случилось заговорить, звучал тонко и нервозно, звучал крайне неуверенно. И чем глубже я погружался в транс, тем очевиднее становилась эта неуверенность.
Я прослушал запись до конца, не придавая ей особого значения. Мне пришло в голову, что я, возможно, еще не полностью преодолел последствия гипноза. Ближе к концу записи, там, где Сомервиль возвращает меня в сад под окном библиотеки, я не помню, как он вывел меня из транса.
До этой минуты я сидел на краю кровати. Забавно, что мне почему-то не хотелось подходить к магнитофону слишком близко. Но, когда Сомервиль начал завершать сеанс, я пересел в кресло у столика с магнитофоном.
– Мышцы шеи расслаблены, отяжелели... расслаблены и спокойны. С головы до пят вы совершенно расслаблены. Ваше сознание спокойно. Вы слышите только мой голос. Слышите только то, что я вам сейчас говорю.
И в этом месте – долгая пауза.
– А сейчас мы возвращаемся, Мартин. Мы возвращаемся...
И здесь – обрыв. Я подождал возобновления звука, но он не возобновился. Кассета пошипела и завершилась полным молчанием. Ничего, даже звука дыхания не было слышно.
Слегка раздраженный, потому что эту-то часть мне на самом деле и хотелось прослушать, я переключил магнитофон.
И все повторилось с самого начала.
– ...Чтобы вы погрузились в гипнотическое состояние, сосредоточились на моем голосе... с каждым вдохом... глубже, потому что мы намерены предпринять путешествие в глубь времен.
А сейчас, Мартин, я начну медленно считать от восьми до нуля. И, как в прошлый раз, вы будете представлять себе каждое из этих чисел и становиться соответствующего возраста. Когда я скажу «один», вы почувствуете, что вам один год. А когда я скажу. «Дальше, еще дальше назад», вы почувствуете себя спокойным и расслабившимся, еще спокойнее, еще расслабленнее, еще умиротвореннее, чем до того.
Вы постепенно обнаружите, что у вас сохранились воспоминания о том, чего вы не знали прежде, – воспоминания о других краях, о других временах... Но бояться этого, Мартин, не надо...
Когда я произнесу «ноль», вы погрузитесь в глубокий, очень глубокий сон.
(Из дневника Мартина Грегори)
2
– Где вы сейчас? Вы меня слышите? Где вы сейчас?
– Ах... бегу (неразборчиво)... ку... аба...
– Куба? Отвечайте по-английски. Где вы?
– Куаба. Город называется Куаба.
– А как вас зовут?
– Не знаю... не могу вспомнить.
– Сосредоточьтесь на своем дыхании. Сейчас я сосчитаю от трех до нуля, и на счете «ноль» вы вспомните свое имя. Три, два, один... Все, что придет вам в голову. Все что угодно. Ноль.
– Я вижу буквы П. Г. Ф. Это мои инициалы.
– А как они расшифровываются?
– Перси... Гарисон... Фаукетт. Фамилия Фаукетт.
– Хорошо. (Пауза.) А где находится Куаба?
– В Мато-Гроссо. В верховьях Рио-Парагвай. Последний форпост цивилизации, если вам угодно.
– Вы можете описать это место?
– Жалкая дыра. И самые жалкие, самые нищие люди во всей Бразилии. Торчу здесь уже несколько недель... бесконечные отсрочки. Эти чертовы бюрократы... Чем скорее я отсюда выберусь, тем лучше.
– А куда вы отправитесь?
– В глубь страны, на север. Север – это наше направление, а больше никому ничего знать не обязательно.
– Чем вы занимаетесь в данную минуту?
– Мы сидим на веранде отеля «Гама». Ждем, когда приведут мулов. Этот несчастный враль Федерико обещал обеспечить их еще две недели назад.
– А кто там с вами?
– Джек, мой старший сын... и Рейли. Рейли Риммель, его приятель из Англии. Они оба в нашем деле новички, но задатки у них отменные – превосходное физическое состояние плюс молодость. Молодость облегчает адаптацию. Несколько месяцев пути закалят их в должной мере.
– А сколько вам лет?
– Пятьдесят семь. Собственно, многовато для таких дел, но это мой долг.
– А почему это ваш долг?
– Моя последняя экспедиция. Конец поисков, занявших всю мою жизнь. Если я и на этот раз не достигну того, что мне нужно, значит, все мои труды в Южной Америке пошли прахом.
– А можете ли вы мне сказать, что именно ищете?
– Я не скрываю того, что я ищу. Нам необходимо найти город, затерянный в джунглях. Я называю его «Z».
