Максим Павлов - Серафим и его братва
— Коварные у тебя картинки, — сразу же расчухала она.
— Твои картишки — не мои. Сама крапила.
— Да уж что краплено, то краплено, — вздохнула Эммануэль.
— Играй, мать, хорош базарить, — попросил Серафим.
— Что я должна делать?
— Открывай карты.
— Пожалуйста. — Эммануэль раскрыла карты.
— Видишь, сколько дерьма? — Серафим кивнул на её шестёрки и семерки, а затем показал четыре туза и трёх королей, которые были у него.
— Да уж, — покачала головой Эммануэль. — Твоя взяла, сынок.
— Ещё партейку? — предложил убийца.
— Пожалуй, с меня хватит, — поняла Эммануэль. — Ты, часом, не в курсах, кто мне вторцевал евроремонт, Серафим?
— Почему же не в курсах? Я и вторцевал тебе евроремонт, мать.
— Да? — Она беспомощно похлопала ресницами.
— Да, — спокойно подтвердил он.
— А на хера?
Возникла пауза. Эммануэль сидела с открытым от изумления ртом и моргала. Серафим хихикал.
— Должен же я был как-то привлечь твое внимание, — наконец ответил убийца. — Ты ж вообще офигела, мать: пилястры, блин, консоли, шпалеры… Это мне надо бы у тебя спросить, на хера тебе столько шмутья? Чем ты круче новых русских? Думала, обложилась нехилым дерьмищем, — можно нос утюгом? Обломись, мать. Внутри ты осталась такой же черной, как снаружи. Даже гнилее Лысого.
— А чё ты на меня наезжаешь? — Эммануэль с тревогой покосилась в сторону Антуана.
— Ты полагаешь, он ребенок? — Серафим издал издевательский смешок.
— А то нет?
— Не морочь себе голову.
— Ребенок он или не ребенок, — чопорно заявила Эммануэль, — я не считаю, что Антуан обязан врубаться во всякую туфту.
— Боюсь, он не хуже нас с тобой врубается в то, что ты из себя представляешь.
— Ну и что я из себя представляю? — Она неестественно заулыбалась и повертела чёрной-башкой, как бы обесценивая слова бандита непосредственной иронией.
— Под твоей черной личиной скрыто тухлое мясо, — без шуток заявил Серафим.
— Базар-то фильтруй, сынок, фильтруй, чё бакланишь! — засуетилась Эммануэль. Однако по тому, как ее черный шнобель наливался стыдливой краской, можно было догадаться, насколько убийца угодил в цель.
— Это правда, Эммануэль? — разочарованно спросил Антуан.
— Форменная туфта, — отреклась она. — А ты ступай, голубчик, канай, Антуан, не фиг тебе здесь тусоваться, раз такой гниляк пошел.
Мальчишка обиженно удалился.
— Ты не прав, Серафим, — прошипела Эммануэль. — Внутри я не такая.
— Так докажи это, болт те в рот! — с пафосом призвал убийца. — Докажи Лысому, что внутри ты не такая тухлятина, как он!
— На понт берёшь? — прищурилась Эммануэль.
— На болт.
— Ни фига не пролезет. Резьбой не вышел.
— Докажи, мать твою, что ты на что-то ещё способна! — не отступал Серафим. — Что еще можешь! Ведь до чего опустилась, коза: стоило мне на минуту вымести отсюда эту древнюю хренатень: пилястры, консоли, тряпки, — у тебя уж подпорки трясутся. Прокисшая баба! Корзина!!!
— Фильтруй, сынок, фильтруй базар, — незло и как-то задумчиво проговорила хозяйка.
— Я тебя спрашиваю: ты уважаешь себя или не уважаешь?
— Я себя очень даже не хило уважаю, дорогуша.
— Значит, давай, вперед! Покажи, как ты умеешь переворачивать вверх тормашками землю! Творить, взрывать и снова творить и взрывать! Казнить и миловать! Нагонять ужас и смерть! Эммануэль ты, блин, или не Эммануэль?!
— Я очень даже Эммануэль, — подтвердилата. — Короче… Застращал ты меня! Чё те надо?
— Работу, я тебе уже говорил. Закажи Лысого — и я его замочу.
— Лысого — не Лысого, а работу получишь.
— Почему не Лысого?
— Я битый час тебе толковала, почему не Лысого, а ты опять сто двадцать пять!
— Ну ладно, ладно, — уступил Серафим. — Я ведь не стану пачкаться о разную срань, ты меня знаешь.
— Я тебя знаю. Поэтому срани не предлагаю. Цивильный будет клиент, не ссы. Ништячный чувак.
— Кто?
Эммануэль вздохнула и вспомнила про погасший косяк.
— Огня, — попросила она. — Живо!
Серафим поджег ей бычок пионерки.
— Мне бы сварганить из тебя большую такую отбивную… — попыхтев, призналась мать преступного мира. — Да жаркое из семи твоих разбойников.
— Что же тебя останавливает?
— Сукой буду, ты мне чем-то понравился, Робин Гуд. Чего-то в тебе сидит сверхкобелиное, чего я пока не могу вкурить…
Эммануэль слезла с кровати, надела туфли и расправила плечи. Потом бедра. И сказала:
— Твоя взяла, будешь на меня пахать. Но… — Она торжественно подняла над головой косяк, — пока ты со мной, со стукачами с телевидения придется завязать.
Серафим ответственно кивнул.
— И завтра же восстановишь дворец.
— О'кей.
— Помнишь, что где стояло?
— Как компьютер.
— Перепутаешь — ростбиф с яйцами смешаю.
— Ни в коем случае, Эммануэль. У меня всё встанет там, где надо.
— Посмотрим.
— Кто? Кто будет моим клиентом?
— Вот когда встанет, тогда и узнаешь. А пока канай отсюда, голубчик, не хер тебе здесь торчать. Я всё сказала.
* * *К вечеру следующего дня от евроремонта не осталось ни щепки. Братки ишачили не покладая рук. Подключили даже контуженного Трахнутого — он носил разную мелочь: канцелярские скрепки, туалетную бумагу, кофейные ложечки и презервативы. Внутреннее убранство дворца было восстановлено в изначальной роскоши и великолепии.
Придирчивым оком убедившись, что каждый подсвечник вернулся на место, Эммануэль осталась крайне довольна, пригласила банду Серафима откушать в Зеркальной галерее, а его самого — в Вишнёвый зал, дабы решить кое-какие тёмные вопросы.
— Кувалда, — сказала она, познакомив киллера с фотографией будущего клиента.
— Это и есть твой ништячный чувак? — разочарованно поморщился убийца.
— А чё те не нравится?! — не поняла Эммануэль. — Цивильный козел: нефтяной бизнес, крыша «Черепа», лапа Лысого.
— Кабы самого Лысого прижмотить…
— Будь ласков, голубчик, взгляни на фото. Ты делом пришёл заниматься или мечтать?
— Да что я, не знаю Кувалду? Я его сто раз видел.
— Вот и ещё разок полюбуйся.
Серафим бросил пренебрежительный взгляд на авторитета.
— А то, упаси черт, перепутаешь, — продолжала Эммануэль. — С тебя станется. А мне вовек не раечитаться: банкет заказан, бабки покатили… Слышь, ты, упырь, — окликнула заказчица опечаленного исполнителя, — ты мне морду здесь не вороти. Я всяких повидала, не ты первый, не ты крайний. Не хочешь работать — канай отсюда. Я тебя не звала, халявы не предлагала. Сам напросился. Если такой крутой — ступай, ищи другую крышу. У меня киллеров до вони, конкуренция выше потолка. Ребята непривередливые, уроют любого.
— Ладно, ладно, не пыли… — Серафим покрутил в руке фото Кувалды. — Я берусь.
— Так-то лучше. Сварганишь — заработаешь мешок денег. А замочишь Лысого, кто тебе чё выкатит? Только вышку от прокурора… Но учти, сынок: закосишь дело — я тебя не знаю, ты меня не знаешь, и оба мы с тобой неизвестные люди.
— О'кей, — смирился убийца.
Эммануэль хозяйственно расстелила на столе карту пригорода.
— Рассказываю один раз, — объявила она. — Двадцать третий километр Московского шоссе, село Большие Пенки, улица Респектабельная, дом три.
— Да был я у него сто раз.
— Вафельницу-то свою прикрой, пока я говорю, — попросила Эммануэль. — Когда скажу, выйдешь на улицу и бзди там себе на здоровье.
Серафим послушно кивнул.
— Значит, дом три по Респектабельной. — Посмотрев на карту, Эммануэль злорадно потёрла чёрные руки. — Допрыгался, козел, хана те, Кувалда!.. Короче, свернешь на двадцать третьем километре с шоссе, сынок, и сразу заметишь такой видный двухэтажный дом из красного кирпича, огороженный забором два метра сорок сантиметров, по верхним зубьям которого пропущен ток напряжением триста восемьдесят вольт. Поэтому лезть на забор не советую — потушит, не успеешь сказать «мама». Придумай что-нибудь поумнее.
— Да уж придётся.
— Козла пасут урлы охранного предприятия «Череп»: пацаны меняются через сутки. При нём может находиться до четырех вооруженных отморозков, но не больше. Когда Кувалда выдвигается из дома по делам, один пацан остается на хате, трое следуют за козлом. Шансов прижмотить его на дороге маловато, с Кувалдой катят четыре тачки: «вольво»-девятьсот сорок, «жигуль»-«копейка», дряхлый «москвич» и новенький «запорожец». На всех автомобилях стоят тонированные стекла, поэтому угадать, в какой машине сидит Кувалда, крайне сложно.
— Ну не в «запоре» же он сидит, — вклинился Серафим. — В «вольво», наверно.
— Как бы не так! Если б так просто, козла давно б загасили одной гранатой. В том-то и засада, что «вольвешник» используется для отвода глаз: его дважды взрывали, трижды решетили из автоката, но обломились — Кувалды в иномарке не было. Вероятность разменять козла в тачке один к четырем.
