Михаил Ахманов - Крысолов

Чувствовалось, что они оба завелись. Я попытался представить, что произойдет, если зулус и шкаф сойдутся в смертельной схватке на этом тихом берегу, под теплым андалусским солнышком. Вероятно, на всем пляже не останется ни единого целого зонтика, ни одного лежака, а гальку перетрут в песок… А заодно — и зрителей… Но тут появился костлявый британец с каким-то испанским кабальеро. Испанец, вероятно, был пляжным смотрителем; разглядев причиненный ущерб, он начал темпераментный монолог, но Бартон вытащил бумажник, а из него — стодолларовую купюру. Страсти вмиг остыли, инцидент был исчерпан, и зрители разошлись; супруги-англичане перебрались подальше от нас, Леонид улегся рядом с братом, толстый немец вскрыл вторую банку пива, а смуглокожие испанки упорхнули в море. Бартон пошарил в карманах, вытащил зеленоватую упаковку — казалось, запасы жвачки были у него неисчерпаемыми — и протянул Борису. Вероятно, это являлось знаком примирения; они поделили жвачку на двоих, потом Боб потянулся к своей сумке, достал сигареты и угостил Бартона. Я закурил свои. Минут пять мы дымили, поглядывая на море, в котором весело резвились сеньориты. Наконец Борис поднялся и сказал, обращаясь в пространство между мной и Диком:

— Надо бы окунуться. Как-никак за соленую водичку тоже деньги плачены.

Он вразвалку направился к воде, всем видом демонстрируя, что торопиться не намерен, а намерен получить максимум удовольствий за свои денежки: и окунуться, и поплавать, а может, и сеньорит пощекотать. Бартон же, наперекор своим утренним намекам, на девушек внимания не обращал, а глядел почему-то на усеянную заклепками зеленую сумку Боба, что валялась рядом с разбитым лежаком. Странно глядел, с опаской — так, словно из сумки вот-вот выскочит ядовитый тарантул. Внезапно он подмигнул мне, придвинулся ближе, выплюнул жвачку в ладонь и залепил ею крайнюю заклепку на Бориной сумке. Смысл этой загадочной манипуляции остался для меня неясным; мне показалось, что он собирается подшутить над Борей и приглашает меня в сообщники. Но если подшутить, то как? Я терпеливо дожидался объяснений, но вместо них зулус еще раз подмигнул и протянул мне руку. — Поздравляю, Гудмен! Ты застрахован в моей компании, а чтоб не пришлось беспокоиться о взносах, тебе открыли счет в швейцарском банке “Хоттингер и Ги”. Небольшой, но очень почтенный банкирский дом — солидность, надежность, вековые традиции и абсолютная тайна вкладов… Счет на предъявителя, вот его номер и телефон. — Зулус протянул мне бумажку с двумя группами цифр, выписанных четким, разборчивым почерком. — Позвони, представься, продиктуй номер счета и скажи, какой ты желаешь выбрать пароль. Любое восьмизначное число или восемь любых символов… — Идентификатор, — перебил я с кислой улыбкой. — Это называется идентификатором. Кодовое слово, по которому счет будет доступен только мне. Брови Бартона приподнялись.

— Ты очень образованный человек, Гудмен. Слишком образованный для парня, который мастерит бильярдные кии.

— Не забудь еще про вешалки из лосиных рогов, — добавил я с таким кислым видом, будто мне поднесли лохань с сотней мелко нарезанных лимонов. Клянусь, что не притворялся; как большинство соотечественников, я знаю, что следует за словами: поздравляем, вы выиграли приз! Какой бы приз ни имелся в виду — автомобиль, компьютер или кандидат в парламент, — выигрыш рано или поздно оборачивался мнимой величиной. Корнем квадратным из отрицательного числа, нажигаловкой и лохотроном.

Бартон, бросив искоса взгляд на братцев-лейтенантов, придвинулся еще ближе. Мне показалось, что они забеспокоились: Лев, ценитель музыки, что-то объяснял Леониду, тыкая пальцем в наушник. Потом они оба склонились над своей необъятной сумкой, и теперь я видел только две загорелые спины и пару стриженых макушек. — Образованные люди очень нуждаются в деньгах, — произнес Бартон, пощипывая вислую нижнюю губу. — Особенно в России.

Спорить с этим не приходилось, и я мрачно кивнул, размышляя, в какой капкан меня пытаются загнать. Я испытывал странную смесь раздражения и любопытства: первое — от того, что меня считали лохом, а второе, пожалуй, носило профессиональный характер. Все-таки крысоловы разбираются в капканах! Причем не только отечественного производства.

Зулус Дик жарко дышал мне в ухо:

— Ну, ты доволен? Учти, наша компания работает только с избранной клиентурой. Полная гарантия анонимности, полная безопасность плюс надежная страховка… — И на сколько же меня застраховали? — поинтересовался я, не спуская глаз с лейтенантов. Похоже, оба были в полной растерянности. — Пока — на две тысячи. На две тысячи американских долларов. Целых двадцать бумажек с портретом президента Франклина.

Я небрежно пожал плечами:

— За кий мне больше платят. Не говоря уж о вешалках.

Глаза у Дика выпучились.

— А ты не врешь? Не набиваешь цену? Дороговаты вешалки у вас в России! — Не вешалки, а рога. Рога всегда в цене. Он задумчиво покивал, посматривая на Льва и Леонида. Они суетились возле сумки, как пара автомехаников у разбитого вдребезги “жигуля”.

— Ты умный человек, Гудмен. Ты, разумеется, понимаешь, что две тысячи долларов — лишь первый взнос. За ним последуют другие. — Какие? Нельзя ли уточнить?

— Возможно, десять тысяч или пятьдесят… Все зависит от тебя. — Пятьдесят — это уже разговор. За пятьдесят можно продать пару-другую секретов. Скажем, что ест на завтрак президент… или каким нарзаном поливают друг друга депутаты Думы.

Про нарзан он не понял и лишь помотал головой.

— Ваши мелкие разборки мою компанию не интересуют. Полируйте друг другу косточки хоть до Страшного суда — нам-то что? У нас свои заботы. — Например, страховой бизнес?

— Например, — согласился Дик. — Сфера его растет, ширится и процветает, и хоть мы не страхуем торговлю гнилыми бананами и тухлыми грушами, но относимся с пониманием ко всем запросам клиентов, даже к самым экзотичным. А многие из них — клиенты, не запросы — чуть-чуть повернуты… или даже не чуть-чуть… — Он покрутил толстым пальцем у виска и оглянулся на лейтенантов, Там явно назревала драма: Лев в полном отчаянии сорвал наушники, а Леонид угрюмо хмурился и щипал губу.

— Так вот, в последнее время наши клиенты страдают вичфобией, — продолжал Дик, переменив позу и задумчиво рассматривая сероглазиков. — Такое вот дело… Вичфобия… Тебе понятен этот термин?

Я кивнул. Речь шла не о вирусе СПИДа, а о боязни черной магии и колдовства [1]: выходит, мы наконец подобрались к нашим колбасным обрезкам. — Многие жалуются, что над ними производят магические эксперименты, накладывают заклятья, очаровывают, заставляют делать то и это, чего им в голову бы не пришло, если б не влияние магов, призраков и всяких потусторонних сил. Скажем, кто-то вдруг загорелся желанием совратить президента — разумеется, нашего, а не вашего, — или выпустить кишки конгрессмену, или подбросить бомбу в Белый дом, или разрезать маму бензопилой, а папу провернуть в мясорубке… Ужасные вещи, Гудмен, просто ужасные! Но люди полагают, что их вины тут нет, а все — влияние астрологов и магов. Люди хотят застраховаться от таких событий, и это желание — их неотъемлемое право согласно божественному закону и нашей конституции… Ты улавливаешь мою мысль, Гудмен?

— Вполне, — ответил я. — Вы, значит, в затруднении? Клиентов неохота упустить и конкурентов надо обскакать, однако предмет страховки весьма туманен? Сфера ментального, сплошные загадки и неопределенности… Если супруг зарезал супругу, чтоб завладеть ее полисом, все ясно: дело идет в суд, супруг — на электрический стул, вопрос исчерпан, и можно не платить. Но при ином повороте событий, когда супруга угасает от чар злокозненного колдуна, вам, парни, не отвертеться… Вроде как естественная смерть… или не смерть, а полная амнезия либо утрата дееспособности… В любом случае — плати! Я верно понимаю ситуацию? — Более или менее, — подтвердил зулус. — Я убеждаюсь с каждой минутой, что ты, Гудмен — настоящий интеллектуал, и всякие вешалки и рога — лишь эпизод в твоей карьере. Кем ты, кстати, был в восьмидесятых? В эпоху, когда у вас еще не слышали о демократии?

Я улыбнулся — печально, но с достоинством.

— В ту эпоху, Дик, я сидел в заточении, как мамонт в вечной мерзлоте. Не Соловки, но очень похоже… Там меня и обучили всяким полезным ремеслам. Строгать рога, дубить медвежьи шкуры, химичить и заниматься ловлей крыс.

— О! — произнес Бартон. — Так ты еще и крысолов?

— Самой высшей квалификации. С полным университетским образованием и ученой степенью.

Он покачал курчавой головой:

— Удивительная у вас страна! Верно сказано: умом Россию не понять… — И не пытайся, парень, только грыжу заработаешь. — Я бросил взгляд на Леонида и Льва, которые с отчаянными лицами сидели по обе стороны своей сумки. Лев снова подключился к ней, но можно было поклясться, что слышит он лишь шорох предвечного эфира. По моим губам снова скользнула улыбка. Нет, все-таки я разбираюсь в людях!