Тэми Хоуг - Час расплаты
Дом женщины по стилю почти не отличался от покинутого жилища Балленкоа, вот только ее дворик содержался в идеальном порядке и повсюду виднелись плоды садоводческого искусства Мейвис. Дом окружала низкая черная чугунная ограда. За ней росли кусты белоснежных айсберговых роз. Клумбы с цветами тянулись вдоль тротуаров и вокруг всего дома.
Колокольчик звякнул, когда женщина распахнула перед ними калитку. На входной двери и окнах — решетки. Что касается собственной безопасности, то миссис Витейкер не полагалась на волю случая. А если бы нарушитель попытался преодолеть первую линию обороны, то в дело вступило бы старое доброе топорище из гикори.
Дом оказался идеально чистым. В воздухе витал лимонный запах мебельной полироли. Внутреннее убранство состояло из старой мебели, украшенной вязаными салфеточками. Полочки ломились от сувениров. Диван, обитый шотландкой в стиле семидесятых, и стул, явно купленный на распродаже. Два больших полосатых кота сидели на подоконнике у распахнутого окна, греясь на солнышке.
— Он записан в адресной книге, — сказала Мейвис, подходя к маленькому письменному столу, стоявшему в столовой. — Я записала его под именем Владетельное Ничтожество. Даже имени его вслух произносить не хочу.
Пожилая женщина положила топорище на обеденный стол, затем, повернувшись к письменному столику, подняла адресную книгу, лежавшую у телефона.
— Сразу предупреждаю: он грубиян. Никакого уважения к людям, за исключением его банкира. Я его спросила: «А что, если этот извращенец заберется однажды ночью ко мне и нападет?» Этот хам ответил, что такая старая сука, как я, может только мечтать о том, чтобы на нее напал извращенец. Никаких шансов! Можете представить?
— Просто возмутительно, — заявил Хикс. — У некоторых людей совсем плохо с воспитанием.
— И не говорите, — сказала пожилая женщина, поправляя очки. — Я ответила, что он может поцеловать мою старую морщинистую попу. Короче говоря, Владетельное Ничтожество и есть Владетельное Ничтожество.
Мендес записал номер телефона и имя его владельца в блокнотик, страницы которого соединялись пластмассовой спиралью.
— Он сказал, что не его дело следить за Балленкоа. Пусть этим занимается полиция.
— А полиция здесь часто появляется? — спросил Мендес.
— Сначала они часто заезжали, но потом, когда извращенец пригрозил подать на них в суд, прекратили. Им все равно, если он убьет юную леди из средней школы или эксцентричную старую соседку. Боже упаси! Надо же, он собирался подать в суд на город! Плохо, что в наши дни у преступников больше прав, чем у законопослушных граждан.
— Но, насколько нам известно, тут мистер Балленкоа никогда не попадал в неприятности. Или у вас другие сведения? — спросил Хикс.
Старуха нахмурилась, явно раздосадованная.
— Ну… не знаю… Возможно, он и затевал что-то еще до того, как я улетела в Австралию.
— С чего вы решили?
— За неделю до моего отъезда возле его дома останавливалась незнакомая машина, — сказала Мейвис Витейкер. — Мне это не понравилось. Один день машина стояла у бордюра на противоположной стороне улицы, как раз напротив дома. Я подошла к ней и спросила у мужчины за рулем, что он здесь делает.
— И что он ответил?
— Мужчина сказал, что работает на полицию.
Мендес обменялся взглядом с напарником. Согласно тому, что рассказал им детектив Нери, местная полиция за Балленкоа не следит. По его же сведениям, Роланд Балленкоа до сих пор живет в доме по соседству с Мейвис Витейкер.
— Он показывал вам свой жетон? — спросил Хикс.
— Не жетон. Он показал мне удостоверение личности.
— И что там было написано?
— Не знаю, — призналась пожилая женщина. — У меня с собой не было очков. Я решила, что все в порядке, иначе он бы не стал показывать мне свои документы. Или я не права?
— Вы случаем не записали номер его автомобиля? — спросил Мендес.
— Конечно, записала. — Отодвинув в сторону адресную книгу, Мейвис Витейкер взялась за откидной блокнот. — Я записала номер машины, как только ее увидела. Это часть обязанностей члена добровольческой охраны. Когда появляется незнакомая машина, я сразу же записываю ее номер вот сюда…
Старуха пролистывала страницы в поисках нужной. Наверху каждой страницы мелким паучьим почерком была выведена дата. Ниже следовали записи с точным обозначением времени дня.
— А, вот! — воскликнула Мейвис и вслух прочитала автомобильный номер.
Мендес переписал его в свой блокнот.
Полицейские поблагодарили Мейвис Витейкер за ее бдительность и потраченное время, а потом вышли из дома.
— Почему Нери скрыл от нас то, что они следили за Балленкоа? — спросил Мендес, пока они шли к полицейской машине. — Я же ему все выложил…
— Если бы он знал, то обязательно сказал бы, — ответил Хикс. — Ему не понравилось, что мы считаем его полным чмом.
— Мне тоже так кажется.
Забравшись в машину, они некоторое время молча сидели, обдумывая то, что им удалось выяснить.
— Тот тип не полицейский, — заведя автомобиль, изрек Мендес. — Давай найдем телефон-автомат.
12
Краем глаза Лия видела, как ее мама заходит в кухню. Она ничего не сказала и, наклонив голову, поставила еду на стол. Сваренные вкрутую яйца… апельсиновый сок… блюдо с нарезанной ломтиками дыней…
Ее мама выглядела просто ужасно. Лия знала почему…
У нее самой глаза были красными от слез. Когда девочка проснулась сегодня утром, ей пришлось довольно долго прижимать холодную влажную ткань к векам, прежде чем спуститься вниз. Если мама делала то же самое, то ей эта процедура не очень-то помогла.
Лия помнила те времена, когда Лорен была красивой. Она могла бы стать моделью или актрисой. У нее были такие же голубые глаза и темные блестящие волосы, как у женщин в рекламе шампуня. Теперь в ее волосах серебрилась седина, в уголках глаз и рта лучились морщины, а бледная кожа казалась помятой. Когда она потянулась к чашке с кофе, ее рука задрожала.
— Мама! Сока хочешь?
— Нет, — не глядя дочери в глаза, ответила Лорен.
— Хочешь яйцо?
— Нет.
— Хочешь…
— Нет, только кофе, — отрезала мать.
Потом она прикоснулась ко лбу и прикрыла глаза.
— Извини, — прошептала она, уставившись в чашку. — Я хочу выпить кофе и съесть тост.
В животе Лии все сжалось.
— Как ты? Плохо?
— Нет, дорогая, все в порядке.
— Ты плохо выглядишь. Ты не заболела?
Мама притворилась, что не услышала ее. Женщина плеснула себе в кофе немного сливок и добавила сахар. Зажмурившись, Лорен обеими руками поднесла чашку к губам.
Лия села за стол и взяла из миски яйцо.
— Съешь лучше яйцо или еще что-нибудь. Тебе надо, — сказала она матери.
Впрочем, девочка не стала разбивать скорлупу выбранного ею яйца, а с отрешенным видом принялась катать его по тарелке.
Мама поставила чашку на стол и сунула кусок хлеба в тостер.
— Раньше ты говорила Лесли и мне, что завтрак — главная еда…
— Лия! Пожалуйста! — запальчиво вскрикнула Лорен. — Я не нуждаюсь в лекции! Мне нужен гренок.
— Ты ночью спала? — спросила Лия. — У тебя такой вид, словно ты всю ночь бодрствовала.
— Я немного заработалась.
Матери и в голову не приходило, что Лия эту ночь тоже не спала. Иногда девочке казалось, что Лорен даже не догадывается о том, что исчезновение Лесли имело для ее младшей дочери не менее трагические последствия, чем для нее самой… или для папы…
Ее родители потеряли дочь. Лия потеряла сестру. Они по крайней мере могли хоть что-нибудь делать, а вот ей вообще ничего не разрешалось. Папа участвовал во всех поисковых группах, а Лию не выпускали из дома. Мама бегала по добровольческому центру, писала и раздавала листовки, а ей, младшей дочери, ничего этого не позволялось.
Ее отправили в дом дедушки и бабушки, чтобы она не путалась под ногами. В первый месяц после исчезновения старшей сестры Лия почти не видела своих родителей. Создавалось впечатление, что у них одна дочь, а Лии как будто не существует. Они словно забыли о девочке, которая не нарушала правил, которую не приходилось наказывать и которая не сбежала из дома.
Мама подошла к столу с кофе и маленькой тарелочкой, на которой лежал кусочек поджаренного хлеба. Усевшись на стул, Лорен уставилась на гренок. Нет, пожалуй, есть она не станет… Или она укусит пару раз и отложит… Лия молча подвинула к ней баночку с консервированными абрикосами. Мама, кажется, не заметила этого.
— У тебя сегодня урок? — спросила Лорен.
Но в ее голосе не слышалось особой заинтересованности. Кажется, она сказала это лишь для того, чтобы заполнить тишину. Ответ ей не нужен. Возможно, она его даже слушать не станет.
Лия чувствовала себя не в своей тарелке.
