Роберт Ладлэм - Близнецы-соперники
— Можно мне заехать за вами? Или послать за вами машину?
— Сейчас надо экономить бензин. Я сама доберусь сюда. В восемь?
— В восемь. Arrivederci.
— До встречи.
Он шел по длинному коридору Адмиралтейства в сопровождении флотского капитана Нейланда, который встретил его внизу у входа. Нейланд был человек средних лет, военный до мозга костей, невероятно довольный собой. А может быть, он просто недолюбливал итальянцев. Несмотря на то, что Витторио свободно говорил по-английски, Нейланд отвечал простейшими фразами, повышая голос, словно обращался к умственно отсталому ребенку. Фонтини-Кристи был уверен, что Нейланд не вслушивается в то, что ему рассказывают; человек не может слышать о преследовании, смерти, побеге и ограничиваться банальностями вроде: «Да что вы говорите?», «Неужели?», «В Генуэзской бухте в декабре, должно быть, штормит?».
Пока они шли, Витторио мысленно сравнивал свое раздражение на Нейланда с благодарностью старому Норкроссу с Сэвил-роу. Капитан Нейланд его разочаровал, зато Норкросс выказал чудеса сноровки. Старый портной одел его с головы до ног в считанные часы.
Мелочи, сосредоточиться на повседневных мелочах...
Но главное — сохранять сдержанность на грани ледяного равнодушия, встречаясь с кем угодно из Пятого управления разведки. Сколько еще предстоит узнать, понять! Столь многое вне его разумения. Холодно пересказывая события кошмарной ночи в Кампо-ди-Фьори, нельзя позволить страданию ослепить себя: рассказывать нужно сдержанно, недоговаривая.
— Сюда, старина, — сказал Нейланд, указывая на массивную резную дверь, которая уместнее смотрелась бы в старинном аристократическом клубе, нежели в военном ведомстве. Капитан толкнул тяжелую дверь с медной ручкой, и Витторио вошел.
Ничто в громадной комнате не противоречило впечатлению о богато обставленном клубе. Два гигантских окна выходили во внутренний двор. Все здесь было массивным и пышным: портьеры, мебель, лампы и даже трое мужчин за огромным красного дерева столом посреди комнаты. Двое были в мундирах — погоны и орденские планки свидетельствовали об их принадлежности к высшим чинам, неизвестным Фонтини-Кристи. Во внешности человека в штатском было нечто лукаво-дипломатическое. Впечатление довершали нафабренные усы. Такие люди появлялись в Кампо-ди-Фьори. Они говорили тихо и веско, как правило, двусмысленно; они любили неопределенность. Человек в штатском восседал во главе стола, офицеры сидели по обе стороны от него. У стола стоял один свободный стул — явно для него.
— Джентльмены, — сказал капитан Нейланд таким тоном, словно объявлял прибытие депутации послов в королевский дворец. — Синьор Савароне Фонтини-Кристи из Милана.
Витторио с удивлением воззрился на самодовольного британца: тот, видимо, не услышал ни слова из его рассказа.
Все трое как по команде встали. Заговорил штатский:
— Позвольте представиться, сэр. Я — Энтони Бревурт. В течение ряда лет был послом его величества при дворе греческого короля Георга Второго в Афинах. Слева от меня вице-адмирал Королевского военно-морского флота Хэкет, справа — бригадный генерал Тиг, из военной разведки.
Они обменялись официальными поклонами, после чего Тиг сразу разрядил обстановку, выйдя из-за стола и протянув руку Витторио.
— Рад видеть вас, Фонтини-Кристи. Мне передали предварительный рапорт. Вам многое пришлось пережить.
— Благодарю вас, — сказал Витторио, пожимая руку генералу.
— Прошу вас, садитесь, — сказал Бревурт, указывая на приготовленный для Витторио стул и возвращаясь за стол. Остальные тоже сели — Хэкет церемонно, даже помпезно, Тиг вполне непринужденно. Генерал достал из портфеля портсигар и протянул его Фонтини-Кристи.
— Нет, благодарю вас, — сказал Витторио. Приняв предложение закурить в обществе этих людей, он дал бы им понять, что расположен к неофициальной беседе, чего ему совсем не хотелось. Урок, преподанный ему некогда Савароне.
Бревурт продолжал:
— Полагаю, мы можем сразу перейти к делу. Я уверен, вам известны причины нашего беспокойства. Греческий груз.
Витторио посмотрел на посла, потом перевел взгляд на обоих офицеров. Они смотрели на него, явно ожидая что-то услышать.
— Греческий? Я не знаю ни о каком греческом грузе, зато я знаю, как велика моя благодарность. У меня просто нет слов, чтобы выразить вам свою признательность. Вы спасли мне жизнь — ради этого погибли люди. Что еще могу сказать?
— Думаю, — сказал Бревурт медленно, — мы могли бы услышать от вас нечто о необычайном грузе, доставленном семейству Фонтини-Кристи монахами Ксенопского братства.
— Прошу прощения? — изумился Витторио. Он совершенно не понимал, о чем его спрашивают. Произошла нелепейшая ошибка.
— Я говорил вам. Я был послом его величества в Афинах. Во время моего пребывания там мы установили разнообразные связи по всей стране, в том числе и в религиозных кругах. Ибо, несмотря на все потрясения, церковная иерархия остается в Греции влиятельной силой.
— Не сомневаюсь в этом, — сказал Витторио. — Но я не могу понять, какое отношение это имеет ко мне.
Тиг подался вперед: сквозь сигаретный дым, окутавший его лицо, он устремил пронзительный взгляд на Витторио.
— Прошу вас. Мы, как вы знаете, сделали все от нас зависящее. Как вы сами изволили заметить — и, полагаю, справедливо, — мы спасли вам жизнь. Мы послали своих лучших людей, мы оплатили услуги тысяч корсиканцев, мы пустились на рискованные маневры с подводной лодкой — которых у нас не хватает — в штормовом море, в опасной зоне, и активизировали секретный, практически еще не апробированный воздушный коридор. Только чтобы спасти вас. — Тиг замолчал, вытащил сигарету изо рта и чуть улыбнулся. — Любая человеческая жизнь священна, разумеется, но есть пределы расходов, необходимых для ее продления.
— Что касается флота, — сказал Хэкет со сдержанным раздражением, — мы слепо повиновались приказам, располагая лишь самыми скудными сведениями, пойдя навстречу наиболее авторитетным членам правительства. Мы подвергли риску жизненно важную агентурную цепь — это решение могло повлечь за собой множество жертв в самое ближайшее время. Мы понесли существенные расходы! И, если угодно, еще предстоит выяснить, во что нам обошлась эта операция.
— Эти джентльмены — члены правительства — действовали согласно моим самым настоятельным просьбам, — сказал посол Энтони Бревурт, каждое его слово было точно выверено. — Я не сомневался, что, какова бы ни была цена, нам необходимо вывезти вас из Италии. Говоря совершенно откровенно, синьор Фонтини-Кристи, дело не в вашей жизни как таковой. Дело в информации, касающейся Константинской патриархии, которой вы владеете. А теперь, будьте любезны, укажите нам местонахождение груза. Где ларец?
Витторио выдержал взгляд Бревурта, пока у него не зарябило в глазах. Никто не проронил ни слова; тишина была напряженной. Они намекнули на то, что решение принималось на высшем уровне государственной власти, и Фонтини-Кристи знал, что решение принималось ради него. Но больше он не знал ничего.
— Я не могу сказать вам того, чего не знаю.
— Грузовой состав из Салоник. — Голос Бревурта едва не сорвался. Он слегка ударил ладонью по столу: хлопок был столь же неожиданным, сколь резким. — Двое мертвых на территории сортировочной станции Милана. Один из них священник. Где-то около Баня-Луки, к северу от Триеста, неподалеку от Монфальконе, то ли в Италии, то ли в Швейцарии, вы встретили этот поезд. Теперь вы скажете нам где?
— Я не встречал никакого поезда, синьоры. Я ничего не знаю ни о Баня-Луке, ни о Триесте. Монфальконе — да, это мне знакомо, но я припоминаю только одну фразу, смысл которой остался мне совершенно непонятен. Вблизи Монфальконе должно было что-то произойти. Вот и все. Отец не стал ничего пояснять. Он сказал только, что я все узнаю после событий в Монфальконе. Не ранее того.
— А что с двумя мертвыми в Милане? На сортировочной? — Бревурт не ослаблял натиска, он готов был взорваться.
— Я читал о двух людях, о которых вы говорите, — убитых в Милане на сортировочной станции. Об этом писали газеты. Но мне это не показалось чем-то заслуживающим внимания.
— Это были греки!
— Я понимаю.
— Вы же видели их! Они доставили вам груз!
— Я не видел никаких греков. И мне никто не доставлял груз.
— О Боже! — страдальчески прошептал Бревурт. Всем присутствующим стало ясно, что его внезапно охватил неподдельный страх, это была не дипломатическая уловка.
— Спокойно! — зачем-то произнес адмирал Хэкет.
Дипломат снова заговорил — спокойно, медленно, осторожно подбирая слова, точно проверяя собственные мысли.
— Между старцами Ксенопского ордена и семейством Фонтини-Кристи было заключено соглашение. Соглашение беспрецедентной важности. Между девятым и шестнадцатым декабря — это даты отбытия поезда из Салоник и его прибытия в Милан — поезд был встречен, из третьего вагона вынесли большой продуктовый ящик. Груз был настолько ценным, что маршрут движения поезда готовился по частям. Существовал единственный план полного маршрута, представлявший собой совокупность проездных документов, которые находились у одного человека — ксенопского священника. Эти документы были уничтожены перед тем, как священник покончил с собой, предварительно убив машиниста. Только он знал, где надо менять ветки, куда следует доставить груз. Только он и те, кому предстояло принять этот груз, — Фонтини-Кристи. — Бревурт сделал паузу, пристально глядя на Витторио. — Таковы факты, сэр, изложенные мне моим источником из патриархии. Учитывая к тому же усилия, предпринятые моим правительством, я полагаю, всего этого будет достаточно, чтобы убедить вас сообщить нам интересующую нас информацию.
