Юхан Теорин - Мертвая зыбь
На Эланд, как всегда неожиданно, пришла весна и вместе с ней — перемены. Нильс Кант это чувствовал. Ему сейчас было почти двадцать лет. Он уже по-настоящему взрослый и, что действительно важно, по-настоящему свободен. Перед ним — целая жизнь и надвигаются грандиозные события. Он ощущал это всем своим существом.
Нильс уже вырос из того возраста, когда довольствовался тем, что бродил в тишине по пустоши и охотился на кроликов. У Нильса теперь имелись другие планы. Война закончилась, и он может странствовать по всему свету, поехать куда заблагорассудится. Конечно, Нильс бы охотно взял с собой и Майю Нюман — девушку, которая жила в Стэнвике в доме у холма. Он часто думал о Майе и, закрывая глаза, видел ее как наяву. Но им толком так ни разу и не довелось поговорить, Нильс и Майя просто здоровались, если, конечно, она была одна. Но если с Майей так и не сложится, то что ж — тогда он отправится путешествовать один.
Сегодня Нильс почему-то забрел дальше, чем обычно. Он почти дошел до восточного побережья Эланда. Нильсу повезло: еще прежде чем пересечь дорогу, он подстрелил двух кроликов. Нильс припрятал их в тени под кустами, чтобы забрать на обратном пути. Он планировал шлепнуть еще парочку ушастых и пострелять по ласточкам — попрактиковаться.
Талая вода, оставшаяся от зимнего снега, все еще стояла в широких мелких лужах на всей пустоши, и Нильсу казалось, что он идет по затянутой мхом тундре, поблескивающей несчетным количеством озер. Солнце быстро выпивало воду. Нильс надел высокие сапоги на толстой подошве и время от времени, когда хотел, шел прямо по лужам — так интереснее. Весь мир у него в кармане. Он, Нильс Кант, властелин мира, и он свободен, совершенно свободен.
Адольф Гитлер попытался завоевать мир — и не смог. Он застрелился в Берлине неделю назад. Ну а потом, ясное дело, и вся Германия рухнула. Капут. Никому уже не хотелось бодаться с русскими и американцами.
Нильс прошлепал по очередной луже и пошел дальше, в лабиринт можжевеловых кустов. Он думал о том, как ему прежде нравился Гитлер; как бы то ни было, Нильс очень уважал фюрера за сильную волю.
У матушки в гостиной стоял приемник, и Нильс, затаив дыхание, слушал, как Гитлер на весь мир орал из Германии свои речи. Каждый день Нильс ждал, что, прежде чем закончится война, армада немецких бомбардировщиков повиснет над Эландом. Но теперь Гитлера нет, и из его тысячелетнего Третьего рейха королевские ВВС сделали пепельницу с дымящимися окурками.
Германия накрылась — и, похоже, надолго. А вот в Англию-то как раз и стоит съездить, а еще — в Америку. Здоровая, говорят, страна, как это там — «обещающая любые возможности». Но туда уж что-то слишком много эландцев уже уехало, и никто не вернулся. Эмигрировали тысячи, почему-то бесследно исчезали. Нет, это не для Нильса. Он уедет, чтобы возвратиться на Эланд как король.
Неожиданно он что-то услышал — негромкий, но отчетливый звук — и остановился.
Кроликов не было видно, и все же Нильсу казалось, казалось…
Он не один.
Там кто-то есть.
Точно, порыв ветра донес до него звук… нет, это не волк, не птица, на стрекот насекомых тоже непохоже. Нильс много лет бродил по пустоши и знал здесь все и всех. В том числе, конечно, где какая живность может быть, а где нет. Очень странно, что-то не сходилось. Там абсолютно ничего не должно быть. Непорядок в его владениях. От внезапного раздражения у Нильса заломило и свело судорогой шею и плечи.
Если не кролик, тогда кто?
Волки? Много лет назад, когда еще была жива бабушка, она рассказывала про эландских волков. Но они давно перевелись.
Люди?
Да, его кто-то выслеживает.
Нильс осторожно снял с плеча дробовик, взял на изготовку и большим пальцем снял предохранитель. Два дробовых патрона уже были заряжены в «хускварну» и готовы выстрелить в любую секунду.
Он огляделся по сторонам. Почти повсюду сплошные заросли можжевельника, по большей части не выше метра, побитые и пригнутые ветром. Но все же очень густые. Сквозь них ничего не видно. Но если Нильс немного приподнимется, то сможет совершенно незаметно посмотреть, кто за ним шпионит. Значит, так: быстро глянуть и нырнуть обратно в кусты, они скроют его с головой.
Теперь он не слышал ни малейшего шороха, если и было к чему прислушиваться. Может, почудилось. У Нильса и прежде иногда звенело в ушах от одиночества.
Нильс затаился в траве. Он даже дышал бесшумно. Нильс ждал: куда торопиться — у него впереди вечность. Он знал по опыту: надо потерпеть и дождаться, кролики всегда сами выскакивали из своих убежищ, потому что не умели ждать. Они не выдерживали сами, выбегали прямо на него, высоко подпрыгивая в воздухе, и пытаясь удрать. Тогда бы только и требовалось, что вскинуть дробовик, прижать коричневый деревянный приклад к плечу, прицелиться и нажать на курок — дело техники. Потом идешь и подбираешь дергающуюся в агонии тушку.
Нильс затаил дыхание. Он слушал.
Тихо. Но ветер дул в его сторону, и неожиданно в ноздрях засвербело от запаха застарелого пота и давно не стиранной одежды. Яснее ясного — человек или, может, несколько людей. Кто еще может так сильно пахнуть?
Значит, люди, и совсем близко.
Нильс пополз вправо, держа палец на курке.
И вдруг заметил, как кто-то испуганно посмотрел из-за куста всего в нескольких метрах поодаль.
Они буквально столкнулись взглядами.
Обычное человеческое лицо, полускрытое тенью густого можжевелового куста с беспорядочно повисшими нечесаными волосами и здорово перепачканное грязью. А дальше все как положено: тело, плотно приникшее к земле, одетое в мятую зеленую одежду. «Наверное, это форма», — подумал Нильс.
«Похоже, солдат, — решил Нильс. — Чужой солдат без каски и оружия».
Нильс крепко сжал в руках дробовик и выставил его перед собой. Его сердце колотилось так сильно, что он чувствовал его биение даже в кончиках пальцев. Нильс немного приподнял ствол «хускварны».
— Выходи, — приказал он громким голосом.
Солдат открыл рот и что-то сказал. Это не шведский. Такого Нильсу слышать не довелось. Это иностранный язык. И больше всего похож на немецкий.
— Что? — быстро спросил Нильс. — Что ты сказал?
Солдат медленно поднял руки вверх. Они были грязные и в ссадинах. И в ту же секунду Нильс увидел, что он прятался здесь не один. За другим кустом лежал в траве и смотрел на них еще один солдат в такой же форме. Оба солдата казались какими-то затравленными, будто за ними гналось что-то кошмарное.
— Bitte nicht schieben,[35] — прошептал Нильсу солдат.
8
Джулия позвонила Йерлофу из дома Эрнста Адольфссона и рассказала о том, что произошло — как она нашла Эрнста, где он лежит и что он мертв.
Йерлоф, похоже, ее отлично понял, хотя Джулию безумно раздражало то, что он просто молча очень внимательно слушал ее, не перебивая догадками или предположениями и никак не выказывая свои чувства. Джулии, конечно, нелегко было держать себя в руках, по крайней мере, голос у нее не дрожал.
— Значит, Эрнст мертв, — констатировал Йерлоф. Потом помолчал. — Ты в этом уверена?
— Я же все-таки медсестра, — ответила Джулия.
— Ты в полицию уже звонила? — Йерлоф задал очередной вопрос.
— Я звонила в неотложку, — сказала в ответ Джулия. — Они кого-нибудь пришлют. Но Эрнсту скорая помощь уже не нужна… Слишком поздно… — Несколько секунд Джулия помолчала. — Но полиция точно будет, даже если это был несчастный случай. Эрнст…
— Я к тебе сейчас приеду, — ответил Йерлоф. Это решение пришло неожиданно. — Я уверен, полиция скоро будет, но и я тоже подъеду. Так что сиди и жди.
— Да, так я и сделаю. Я тебя дождусь, — пообещала Джулия.
Она пока еще могла держать себя в руках.
Разговор закончился, но Йерлоф, положа трубку, продолжал сидеть за письменным столом. Он собирался с силами.
Эрнст. Эрнст мертв. Йерлоф признал этот факт. У него в жизни оставались два друга — Йон и Эрнст. А теперь — только один.
Йерлоф взял трость и встал из-за стола уже другим, решительным человеком. Хотя именно сейчас ему было особенно трудно, как никогда прежде.
Непонятно лишь, от чего больше — из-за боли за Эрнста или ревматизма. Йерлоф вышел в коридор, услышал доносящийся со стороны кухни смех и направился туда.
Буэль стояла в дверях и, судя по всему, инструктировала какую-то новую девчонку насчет того, как правильно обращаться с посудомоечной машиной. Они заметили Йерлофа. Буэль заулыбалась, но тут же посерьезнела, вглядевшись в его лицо.
— Буэль, мне необходимо поехать в Стэнвик. Там случилась беда. Умер мой лучший друг, — сказал Йерлоф твердым, совсем не старческим голосом. — Мне необходимо, чтобы кто-нибудь меня туда отвез.
Йерлоф некоторое время смотрел в глаза Буэль, и наконец она кивнула, соглашаясь. Буэль не любила менять заведенные в приюте порядки, но на этот раз возражать не стала.
