Питер Джеймс - Пока еще жив
Составьте свой собственный план по управлению и снижению гнева и постоянно носите его с собой».
Носить с собой? Где? В чем? В портфеле? В чемодане? В миске на голове? Привязать к мошонке?
«Отмечайте, когда именно вы более всего склонны к гневу. Например, после напряженного рабочего дня или употребления алкоголя».
Или после того, как жизнь в очередной раз насрет на тебя с большой высоты?
Он чувствовал, как в нем снова начинает подниматься злость. Сосед снова захрапел, громко, как цепная пила. Он ткнул его в бок, сильно, по-настоящему, и, повернувшись, процедил:
— Заткнись на хрен, ты понял?
Сосед сонно моргнул, не понимая, в чем дело.
Он поднял руку со скрюченными пальцами.
— Захрапишь еще раз — язык вырву.
Секунду-другую сосед смотрел на него так, будто хотел что-то сказать, но потом передумал, похоже поняв, что это не пустая угроза. Глаза его беспокойно забегали. После недолгого колебания он расстегнул пояс, поднялся и пошел по проходу.
Он вернулся к книге.
«Я знаю, когда начинаю злиться, потому что отслеживаю ранние предупреждающие знаки. Такие, например, как ощущение дрожи, сжатые кулаки».
Да, его уже трясло, и пальцы уже сжались в кулаки. В том-то и дело, что мог бы не только вырвать храпуну язык, но и получил бы от этого удовольствие, как те люди, что в давние времена вырывали языки раскаленными щипцами. Придурок это заслужил. Люди не имеют права так храпеть.
«Когда я злюсь, я думаю или говорю себе так…»
Дальше шли пустые строчки, которые следовало заполнить. Но он ничего заполнять не собирался, потому что и так знал, какие мысли приходят в голову.
«Причины, по которым я хотел бы измениться:
Последствия несдержанности?
Потому что я плохо чувствую себя потом?
Потому что я нездоров, и злость не помогает выздоровлению?»
Он захлопнул книжку, чувствуя в себе гнев. Если гнев вырвется, унять его будет уже невозможно, останется только ждать, пока он уймется сам. Гнев походил на змей, дремлющих ядовитых змей, которые проснулись, развернули кольца и уже готовятся к броску.
В том-то и дело, что ему нравилось это чувство.
Гнев освобождал. Гнев придавал сил.
Слишком многие слушали слова того придурка Матфея: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».
Вот так. Без дураков.
Он пообещал прочитать книжку и заполнить все пробелы. Таким было одно из предложений доктора. Постараться перефокусировать свой гнев во что-то позитивное. Ха! В чем тут смысл? Да, он делал в прошлом плохие вещи, но во всем были виноваты змеи. Не он виноват, что люди будят змей.
И эти змеи бодрствовали уже несколько дней.
26
Что облегчает полиции работу, размышлял Рой Грейс, так это предсказуемость некоторых преступников. Злоумышленники старой школы привязаны к определенной территории и не способны расстаться с привычками, например с выпивкой.
Но, как и все в жизни, ничто не стоит на месте, и прежние мошенники, с которыми опытные полицейские могли завязать своего рода доверительные отношения за кружкой пива в пабе и у которых вытягивали порой ценную информацию, вымирали как динозавры. На смену им приходило новое поколение, более жадное, вульгарное, злобное и куда менее склонное к общению.
Нужный осколок уходящей эпохи Грейс нашел в четвертом пабе, куда вошел незадолго до полудня. Терри Биглоу сидел сгорбившись в мрачноватом пустом зале, изучая расписание скачек. На столе перед ним стоял наполовину пустой стакан в полпинты. Рядом привалилась к стене палка. Никого больше в зале не было, если не считать бритоголового, в татуировках крепыша за стойкой, который, за неимением более увлекательного занятия, протирал стаканы.
Как и Эмис Смолбоун, Биглоу был наследником одной из самых больших в городе криминальных семей. На протяжении трех первых послевоенных десятилетий Биглоу заправляли в Брайтоне наравне со Смолбоунами: крышевали бизнес, контролировали значительную часть наркоторговли, отмывали деньги через сеть магазинов по продаже антикварной мебели и ювелирных украшений. В те дни связываться с Биглоу рискнул бы далеко не каждый, смельчаку же могли запросто попортить карточку — бритвой или кислотой. Когда-то он слыл модником и любил хорошо и дорого одеваться, но та пора миновала — и уже давно.
Последний раз Рой Грейс видел его несколько месяцев назад, и тогда Биглоу сказал, что заболел. Произошедшая с ним за это время перемена поразила суперинтендента. Сухое, кожа да кости, лицо, неухоженные, торчащие клоками волосы, содержавшиеся когда-то в безупречном виде, потрепанный коричневый костюм и кремовая рубашка — без галстука, застегнутая на все, до самого верха, пуговицы. Одежда сидела мешковато, словно старик уменьшился на три размера.
Биглоу уставился на подошедшего к столику Грейса глазами испуганного грызуна, потом тонкие, влажные губы расщепились в невеселой улыбке.
— Инспектор Грейс, рад видеть! — Голос у него был слабый, дрожащий, с присвистом, как будто сам акт речи давался ему с трудом и отнимал слишком много сил. Лежавшие на столе руки исхудали до такой степени, что напоминали птичьи лапки. Браслет золотых часов болтался на тонком запястье.
— Вообще-то, Терри, детектив-суперинтендент, — поправил старого знакомца Грейс, опускаясь на стул напротив.
От Биглоу исходил неприятный запах, словно он спал одетый.
— Да, вы же пошли на повышение. Теперь вспомнил, вы же сами мне и говорили. Поздравляю. — Он нахмурился. — Или я уже поздравлял?
Грейс кивнул:
— Да, в прошлый раз. — Он кивком указал на стакан. — Могу угостить?
— Пить-то мне не полагается. Больной. Вы и сами видите, инспектор… извините, детектив-суперинтендент. Заработал рак. Держусь на лекарствах, а с ними пить не положено. Да только какая теперь разница, верно? — Он посмотрел Грейсу в глаза, словно надеясь услышать слова поддержки от старого противника.
Как реагировать? Грейс не знал. Если бы предложили пари, он не дал бы Биглоу больше нескольких недель, в лучшем случае пары месяцев.
— Медицина, как говорят, наука неточная. Что и как, этого никто не знает. — Он улыбнулся.
Биглоу не ответил, только смотрел. «Боится», — подумал Грейс. А ведь он и вправду боится.
А ведь когда заправлял половиной города, не боялся, так, Терри? О чем будешь думать в последние секунды? О тех, чью жизнь поломал наркотиками? О ни в чем не повинных владельцах магазинов, чьи заведения поджигал, потому что они отказывались платить за «крышу»? О беспомощных стариках, у которых твои молодчики отбирали самое ценное? Как ты будешь чувствовать себя, отправляясь на встречу с Творцом со всем этим?
— Так чем могу помочь, мистер Грейс? — просипел Биглоу. — Вы ж сюда не ради доброго пива пришли и не за приятной компанией.
Задавая вопрос, Грейс внимательно следил за глазами собеседника.
— Слышал, Эмис Смолбоун вышел?
Биглоу отреагировал не сразу.
— Так, значит, вышел? — прохрипел он наконец. — Долгонько его тут не было. Оно и к лучшему, я так скажу.
Грейс знал, что эти двое никогда теплых чувств друг к другу не питали.
27
Детективы ушли, а Гея Лафайет — в голубых джинсах и свободном черном топе — бессильно опустилась на край белой софы в гостиной своего дома в Бель-Эйр и снова расплакалась. За последние три дня полиция навещала ее трижды. Подозреваемых у них по-прежнему не было, но они получили смазанный снимок с камеры наблюдения, который отправили в лабораторию. Баллистическую экспертизу уже провели, но подходящего оружия в полицейских базах данных не нашлось.
Детективы снова прошлись по возможным мотивам убийства и снова расспрашивали ее о возможных врагах. В списке мотивов значились деньги, зависть, личная месть. Не исключено, что преступником мог быть случайный сумасшедший. Впрочем, судя по тому немногому, чем располагали детективы, последняя версия представлялась им маловероятной. Скорее всего, целью убийцы была она, но он ошибся, приняв за нее другую.
Провожавшая полицейских ее ассистентка Саша вернулась в комнату. Саша постриглась и перекрасила волосы в черный цвет. Ошибок больше не будет, никто уже не спутает ее девушек с ней. Гея не стала слушать ни главу своей службы безопасности Эндрю Галли, стоявшего на том, что убийство Марлы — еще одна причина придерживаться прежней линии и требовать, чтобы ассистентки копировали ее прическу и одежду, ни своего нынешнего бойфренда Тодда, говорившего о том же.
Но Гея отказалась подвергать девушек такому риску. Двойники были игрой, шуткой, пусть даже не самого лучшего вкуса. Разве могла она подумать, что забава обернется смертью.
— Ты почему плачешь, мама?
Завернувшийся в полотенце, с мокрыми после бассейна волосами, Роан шел к ней через комнату.