Гиллиан Флинн - Исчезнувшая
Ник Данн
Один день спустя.
Полыхнули фотовспышки. Я стер с лица улыбку, но недостаточно проворно. Жар охватил шею, капельки пота выступили на носу.
«Ты дурак, Ник, дурак».
К тому времени, как я окончательно взял себя в руки, пресс-конференция завершилась. Выходя вслед за Эллиотами под участившимися вспышками, я опустил голову пониже. Едва ли не у самого выхода я заметил, что Джилпин рысит через зал и машет мне рукой:
— Всего на минутку, Ник!
Ведомый им, я вернулся в полицейский участок.
— Мы проверили все дома поблизости от вашего и нашли один взломанный. Похоже, ночевали бродяги. Сейчас мы ищем там возможные следы. Да, и еще в одном доме, на окраине вашего квартала, обитали незаконные жильцы.
— Я хотел сказать, что это и меня волновало, — признался я. — Бездомные сейчас где угодно ночуют. Почти весь город оказался без средств к существованию. Люди обозлены.
До прошлого года компания «Риверуэй молл» оставалась градообразующим предприятием Карфагена. Она сама по себе представляла город в миниатюре. Там работали четыре тысячи человек — пятая часть населения. Основали ее в 1985 году, чтобы привлечь покупателей со всего Среднего Запада. До сих пор помню день открытия компании. Мы с Го, мамой и папой наблюдали за праздником из задних рядов толпы, стараясь не отходить далеко от стоянки. Где бы папа ни находился, он должен был иметь возможность быстро убраться. Даже на бейсбольных матчах мы парковались у самого входа и уходили после восьмой подачи, из-за чего мы с Го всегда капризничали, обиженные и перегревшиеся на солнце. Нам никогда не удавалось посмотреть окончание матча.
Но на этот раз удаленное расположение нашей семьи сыграло на пользу, поскольку позволяло видеть всю картину праздника целиком. Нетерпеливо переминающаяся толпа, мэр, взобравшийся на бело-голубой помост. Летели громкие слова: гордость, прибыль, процветание, успех. Все мы стали солдатами на поле битвы за права потребителя, вооруженными чековыми книжками в виниловых обложках и стегаными кошелками. И вот двери распахнулись. Рывок в охлажденную кондиционерам и атмосферу. Музыка, улыбающиеся продавцы, многие из которых были нашими соседями. Мой отец превзошел самого себя в этот день, отстояв очередь, чтобы купить нам по запотевшему бумажному стаканчику с напитком «Оранж Джулиус».
На протяжении четверти века «Риверуэй молл» оставался местом для прогулок и отдыха. А потом обрушился кризис, уничтожая один за другим торговые центры, пока целый городок магазинов не обанкротился. Сейчас на двадцати миллионах квадратных футов живет только эхо минувших дней. Ни одна фирма не претендовала на освободившиеся площади, ни один бизнесмен не рискнул вложить деньги в возрождение комплекса, никому не нужны стали люди, некогда там работавшие. Включая мою мать, потерявшую место в «Шу-би-ду-би». Два десятка лет, проведенные на коленях за сортировкой коробок и примеркой обуви на влажные ноги, а потом увольнение без всяких церемоний.
Крушение, постигшее торгово-развлекательный центр, обанкротило и весь Карфаген. Люди теряли не только рабочие места, но и жилье. И никто не предвидел улучшения в обозримом будущем. Никто не взялся бы предсказать, чем все закончится. В детстве нам с Го никогда не удавалось увидеть финал, но теперь, похоже, получится. У всех получится.
Всеобщее банкротство как нельзя лучше соответствовало состоянию моей души. Вот уже несколько лет я маялся от скуки. И было это не временной скукой непоседливого ребенка (хотя я немногим и отличался от него), а всеобъемлющей, всепоглощающей безнадегой. Казалось, я никогда не увижу ничего нового и интересного. Эпоха открытий миновала. У нас совершенно деривативное общество (хотя употребление слова «деривативное» в критическом значении само по себе дериватив). Мы первое поколение, которое никогда ничего не увидит в первый раз. Таращимся на чудеса света, но замылившийся глаз не позволяет восхищаться ими по-настоящему. Мона Лиза, пирамиды, Эмпайр-стейт-билдинг. Звери в джунглях охотятся, айсберги тают, вулканы извергаются. Но я не могу припомнить ни одного по-настоящему удивительного события, которое видел бы своими глазами, а не в кино или по телевизору. Проклятые рекламные ролики. Вы помните эту кошмарную слащавую песенку «Se-e-en It All»? Я-то как раз все вижу. И самое страшное — отчего буквально едет крыша — это то, что вторичное восприятие всегда кажется благом. Картинка ярче, угол зрения самый выгодный, ракурс камеры и саундтрек управляют эмоциями особым образом, который недоступен в реальной жизни. Не знаю, являемся ли мы в тот момент людьми, все те, кто составляет обычное большинство, выросшее перед телевизором, а теперь окунувшееся в Интернет. Если нас предают, мы знаем, что должны сказать. Если умирает любимый человек, мы знаем, что должны сказать. Если хотим изобразить остряка, или дурака, или жуткого умника, мы знаем, что должны сказать.
Все мы работаем по одному старому заезженному сценарию.
Очень трудно в наше время быть личностью, просто реальной, настоящей личностью. Каждый из нас собирает по штриху от разных образов, коим несть числа, — вместо того, чтобы оставаться самим собой.
И среди всеобщего притворства как можно говорить о родстве душ? Ведь у нас нет настоящих душ.
Доходило до того, что я порой задавался вопросом: реальный ли я человек или нечто иное? Я бы что угодно совершил, чтобы снова почувствовать себя настоящим человеком.
Джилпин, открыв дверь, впустил меня в ту самую комнату, где мы беседовали ночью. Посреди стола стояла коробка в серебристой упаковке — подарок Эми.
Я опешил, уставившись на нее, настолько зловещей показалась мне эта вещь в новой обстановке. В сердце закрался страх. Почему я не обнаружил ее раньше? Я должен был обнаружить ее раньше.
— Пройдите, пожалуйста, — сказал детектив. — Нам бы хотелось, чтобы вы взглянули на это.
Я развернул упаковку так осторожно, будто ожидал обнаружить там отрезанную голову. Но нашел только конверт из плотной синей бумаги. Первый ключ.
— Представьте себе наше замешательство, — усмехнулся Джилпин. — Разыскиваем пропавшего человека и вдруг находим тут записку с загадкой.
— Моя жена любила играть в охоту за сокровищами…
— Точно! В годовщины вашей свадьбы. Ваш тесть упоминал об этом.
Я открыл конверт и вынул лазурный листок бумаги — из письменных принадлежностей Эми, — сложенный пополам. Горечь подступила к горлу. Все эти охоты за сокровищами в конечном итоге сводились к одному-единственному вопросу: «Кто же такая Эми?» (О чем думает моя жена? Какие события истекшего года показались для нее значимыми? Какие случаи осчастливили ее? Эми, Эми, Эми… Думать нужно только об Эми.)
Первый ключ я читал со стиснутыми зубами. И без того небось кошмарно выгляжу, а тут еще воспоминания об атмосфере, в которой прошел последний год нашей супружеской жизни.
Хочу быть твоей ученицей,Учитель, красавец, мудрец.Отдам тебе разум и тело,Не нужно букетов, за дело.Зови на ковер в кабинетСкорей, доказать я хочу —Чему-то и я научу.
Как привет из другой жизни. Если бы дела разворачивались по замыслу моей жены, то вчера она вертелась бы неподалеку от меня, пока я читал бы эти стишки, и сгорала от нетерпения, как от лихорадки. «Ну, разгадай… Ну, разгадай меня».
И в завершение она непременно спросила бы: «Итак?»
— О! Я, кажется, разгадал загадку! — воскликнул я. — Скорее всего, она имеет в виду мой рабочий кабинет в колледже. Я там преподаю. Ха! Думаю, это правильный ответ. — Прищурившись, я перечитал записку. — В этом году она решила не слишком мудрить с заданием.
— Если хотите, я вас отвезу, — сказал Джилпин.
— Не стоит, я взял машину Го.
— Тогда я поеду следом.
— По-вашему, это важно?
— Конечно. Нам нужно узнать о ее передвижениях за день-два до исчезновения. Это совершенно необходимое дело. — Он взглянул на бумагу. — А знаете, это, должно быть, приятно. Как в кино — поиски клада. Мы с женой дарим друг другу открытки и что-нибудь вкусное. Но в вашей семье, похоже, все обстоит куда лучше. Вы не теряете романтику в отношениях.
После этого Джилпин потупился и, глядя на носки туфель, позвенел ключами от автомобиля.
Руководство колледжа выделило мне кабинет размером с гроб, где с трудом помещались письменный стол, два стула и несколько полок. Мы с детективом пробирались туда сквозь толпу студентов с летних курсов — и совсем юных (скучающих, но деловых, живо нажимающих кнопки телефонов, вводя сообщения или скачивая музыку), и людей взрослых, серьезных, — должно быть, уволенные сотрудники молла пытались строить новую карьеру.
— А что вы преподаете? — спросил Джилпин.
