Дневник - Генри Хопоу
В момент взрыва Вику придавило к стене горящим Козловым. Не сломай она шею, смогла бы выбраться из огненной кучи, но увы. Она умерла улыбаясь, с ножом в щеке, пробитым сквозь язык. Пока ее глаза не выгорели, в них было счастье: она умерла не зря, она умерла с чувством выполненного долга.
Взрывной волной выбило и дверь, за которой, прижав уши ладонями, скрывался Илья. Его отбросило под металлический стол в центре кухни. Он отделался ушибом позвоночника и синяком на затылке.
Огонь был всюду: стены, пол, потолок — горело все. Он поднимался по лестнице на второй этаж «Тру Стори» и уже по полной программе полыхал в гардеробной — своеобразном крематории для одинокой женщины. Пламя вырывалось через разбитые окна. Черная копоть поднималась по фасадам заведения и заполняла собой дождевые тучи. Капли шипели, попадая на одиноко горящего Аварию. Поднималась испарина.
Для всех, кто семнадцатого июня прошлого года находился в стенах «Тру Стори», все кончилось. Для всех, кроме одного, самого маленького посетителя, валяющегося под столом на кухне. Пламя уже проступило через прошибленную дверь и в два счета могло перекинуться на Илью даже по негорючим материалам. Пламя стирает все на своем пути, но оно не так страшно, как задымление. Илья мог надышаться угарным газом и задохнуться в любую секунду.
«Вставай. Пора уходить. Пора убираться», — твердил я, но он не слышал.
Он смотрел снизу вверх на блестящий металлический стол и слушал до глубины души въевшуюся в его память мелодию пожарной сирены и голос диктора, требующего немедленно покинуть помещение. Та же самая мелодия и тот же самый голос, что разрывали школьные коридоры. Все было абсолютно так же, только без огня и дыма. Если школьные коридоры гудели от криков, стонов и воплей учеников и учителей, то в «Тру Стори» стояло гробовое молчание, нарушаемое «ВНИМАНИЕ! ПОЖАРНАЯ ТРЕВОГА! ПРОСИМ ВСЕХ ПОКИНУТЬ ПОМЕЩЕНИЕ!!!»
«Илья, ты должен встать и уйти отсюда, если не собираешься умирать!» — настаивал я.
Илья задрал футболку и дотронулся до меня обеими руками.
— А они… они все… они все мертвы, да?
«К сожалению».
Если владелица «Тру Стори», столь заботящаяся о комфортном времяпрепровождении важных гостей третьего этажа, не пожалела денег на вентиляцию, чтобы те могли курить в две руки, то сэкономила — на чем-то же нужно экономить! — причем значительно, на системе автоматического пожаротушения. Дешевый порошковые модули, купленные с рук, сработали ровно в тот момент, когда Илья поднялся и посмотрел в дышащий огнем дверной проем. Модули сработали, когда было уже поздно. Огнетушащий порошок выстрелил из них из-под потолка и слегка подавил пламя. В это мгновение Илья заметил у стены холла два обугленных, присыпанных белым порошком тела. Вику и Козлова он узнал по росту.
Пламя заполыхало с былой силой.
— Мне больше незачем жить, — произнес Илья и направился в самое пекло.
«Послушай, друг… Они все мертвы. Мертв Козлов. Мертв Смайл. Разве не этого ты хотел? Разве не ты желал адского пламени этому уроду?»
— Я… хотел… это было давно… И потом, — он остановился. В его слезящихся глазах отражались переливающиеся яркие огоньки. Намоченная под дождем одежда высохла. Ресницы, брови и волосы подпалились. — Я не хотел, чтобы сгорели мои друзья. Не хотел, чтобы пострадали невинные. Я не хотел, чтоб все они умерли. Я не готов к такой жизни!
«В нашей войне, Илья, потери — обычное дело. Не будь потерь — не будет счастья. Не будет хорошей жизни. А ведь именно такую жизнь хотели для тебя твои друзья. И Витя, и Авария… И особенно — Вика. Она пожертвовала собой лишь бы спасти тебя, и у нее это получилось. Она променяла свою жизнь на твою… И ты говоришь, что не хочешь жить… Не хочешь жить дальше… Разве зря она спасла тебя ценой своей жизни? Разве так ты хочешь поплатиться с ней? Так хочешь сказать спасибо? Думаешь, она была бы рада знать, что все, что она для тебя сделала, было зря?»
— Нет.
«Она хотела для тебя новой, лучшей… может быть, нелегкой, но все-таки ЖИЗНИ. Жизни маленького мальчика, с которым ей повезло познакомиться. В которого повезло влюбиться. Ради нее, Илья, ради всех твоих друзей ты должен жить… Ты просто обязан жить…»
— Я обязан им, — произнес Илья и развернулся. — Только ради них. И ради тебя, Профессор.
«И ради меня».
Илья расплакался.
Тянуть времени не было — еще чуть-чуть и отравление угарным газом погубило бы моего носителя.
Илья задержал дыхание и через всю кухню побежал к двери, ведущей на задний двор «Тру Стори». К двери, через которую повара ходили курить, ходили набить свои легкие дымом. Сейчас же та дверь служила для обратного. Он была не заперта, а если бы даже на ней висел замок, Илья бы снес ее — в тот близкий к смерти момент ему слишком сильно захотелось жить.
Он вылетел на улицу, вдохнул свежего влажного воздуха и упал под дождь на мокрый асфальт заднего двора, плавно перетекающего в территорию промзоны.
Тяжелые капли били по его лицу, а где-то вдали завывала сирена пожарной машины.
«Надо уходить, Илья».
Он достал меня из-за пазухи, прижал к груди и поцеловал.
— Знаю, Профессор, знаю.
Илья скрылся раньше, чем первые зеваки приперлись поглазеть на пламя. Куда раньше, чем приехали пожарные. Илья скрылся незамеченным.
Что было дальше, ты уже знаешь.
На этом я закончу. А ты выполни работу, которую обещал, Генри.
Иначе…
ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ
На свалке времени сполна.
Утром и вечером каждого дня я проводил больше пяти часов за компьютером, тщательно перепечатывая то, что было в нем, в Профессоре, в той тетради, что попала мне в руки зимой двадцать второго. Поначалу давалось тяжело, но со временем я привык. Особенно трудно давалось понимание, когда начинал говорить Профессор. Я видел крупные, выбивающиеся из текста слова, но не мог поверить, что их написал не Илья. Я просто не мог в это поверить… Но потом тем же самым текстом, тем же самым почерком Профессор стал общаться и со мной. Все правильно: в это я тоже с трудом верил.
Я кропотливо переносил рукопись на экран монитора больше недели и вдруг замер, заметив первый рисунок. Рисунок Ильи. Я обшарил всю
