Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
София разговаривала с Жанетт, а Виктория думала о своей дочери.
Скоро пришел повар с двумя тарелками. Он хромал и гримасничал от боли, казалось, каждый шаг причинял ему мучения и он ожидал сочувствия.
– Бедренные суставы, – пожаловался он. – Хрящи стерлись после стольких лет на кухне. И теперь кость касается кости.
София выразила сочувствие, повар глянул на нее, пожелал им приятного аппетита и захромал обратно на кухню.
Виктория задумалась, не пришла ли ее очередь умереть. В живых остались только она и Аннет.
И Вигго Дюрер, этот загадочный и вечно ускользающий человек, про которого, казалось, никто не знал, кто он и чем занимается. Никто, кроме нее.
Состояние синхронизации внезапно оборвалось. София снова полностью сосредоточилась на Жанетт и почувствовала, что готова говорить о психологическом профиле преступника. Однако с теориями о кастрации и каннибализме она собиралась повременить, пока еда на столе.
Лучше начать с позора и желания убийцы быть увиденным.
София огляделась. Ближайший к ним столик пуст, и никто не услышит их разговора.
– Мне кажется, я кое до чего додумалась, насчет убийцы мальчиков-иммигрантов, – сказала она, когда Жанетт приступила к еде. – Я могу ошибаться, но, по-моему, кое-что важное насчет психики преступника мы упустили.
– О’кей?.. – Жанетт с интересом поглядела на нее.
– Я думаю, что эта необычная комбинация кастрации и бальзамирования на самом деле вполне укладывается в логику преступника. Юность мальчиков благодаря бальзамированию сохраняется навсегда. Убийца видит себя художником, и трупы – его автопортрет. Это серия работ, где главный мотив – человек стыдится своей сексуальности. Он хочет показать, кто он, и отсутствие полового органа подчеркивает это.
Обдумав сказанное, София поняла, что была несколько категорична.
“Он? – подумала она. – Убийцей может оказаться и женщина.
Но проще говорить о преступнике – он”.
Жанетт отложила нож и вилку, вытерла рот салфеткой и впилась взглядом в Софию.
– Может, убийца хотел, чтобы тела нашли? Он ведь не особенно старался спрятать их. А художник хочет, чтобы его заметили и оценили, верно? Я сама была замужем за одним.
Она меня понимает, подумала София и кивнула.
– Преступник хочет выставку, хочет, чтобы его заметили. И я думаю, что он еще не закончил. Он не закончит, пока его не обнаружат…
– …потому что к этому он и стремится, – подхватила Жанетт. – Бессознательно. Ему есть что сказать миру, и он больше не может молчать.
– Вроде того, – согласилась София. – Еще мне кажется, что убийца документально фиксирует свои действия. – Она подумала о собственной дикой художественной галерее, устроенной дома. – Фотографии, рисунки, невольная коллекция. Кстати, тебе известно понятие l’homme du petit papier?
Жанетт задумалась, снова принимаясь за пирог.
– В общем, да, – сказала она. – Когда я училась, я читала материалы бельгийского расследования по делу одного мужчины, который убил своего брата. В газетах его называли l’homme du petit papier – “человек с бумажками”. Во время обыска полицейские наткнулись на гору бумаги, которая кое-где достигала потолка.
У Софии пересохло во рту, и она отодвинула пирог, не съеденный и наполовину.
– Тогда ты понимаешь, что я имею в виду. Собиратель себя самого, если можно так выразиться.
– Да, что-то в этом духе. Каждое слово, каждая фраза, каждый листочек бумаги имели для него крайне важное значение, и, помню, доказательный материал был столь обширным, что едва удалось сформулировать внятное обвинение. Хотя все, что было нужно полицейским, находилось в его квартирке, прямо у них перед глазами.
София сделала еще глоток крепкого темного, горького пива и медленно поставила бокал.
– Нездоровое или подавленное либидо, согласно теории, проявляется в форме разнообразных отклонений. Например, в перверсивных сексуальных фантазиях. Если либидо направлено внутрь, на самого человека, это ведет к нарциссизму…
– Стоп, – перебила Жанетт. – Я знаю, что такое либидо, но не могла бы ты немного развить мысль?
София почувствовала, что проваливается в холодность и желание дистанцироваться. Если бы только Жанетт знала, насколько это тяжело для нее. Сколько сил надо, чтобы рассказать о человеке, который наслаждается, мучая других, и который может достичь удовлетворения, только видя смертельный страх своей жертвы. София говорила не только о людях вообще – она говорила и о себе тоже.
О той себе, которой, как она думала, она была. О том, в чем она сама нуждалась.
– Либидо – это движущая сила, то, чего человеку не хватает, чего он страстно желает и что хочет иметь. Без него жизнь невозможна. Если бы мы не стремились к тому или другому, нам оставалось бы только лечь и умереть.
София покосилась на свой полусъеденный пирог. Если до этого аппетит еле теплился, то теперь он и вовсе пропал.
– По распространенному представлению, – механически продолжала она, – либидо может быть повреждено деструктивными отношениями, в особенности – с матерью и отцом в детстве. Вспомни иррациональное поведение вроде страха перед микробами, когда человек моет руки, как маньяк. Здесь самое важное в жизни, мечты и желания превратились в чистоплотность.
София замолчала. Все хотят быть чистыми, подумала она.
И Виктория всю жизнь за это борется.
– И что? – Жанетт откусила большой кусок пирога. – Не все же становятся серийными убийцами из-за дурных отношений с родителями.
Виктория улыбнулась жадности Жанетт, думая о том, что она видит: человек с аппетитом к еде и не только. С аппетитом к знаниям и ощущениям. Цельный человек со здоровым либидо. Человек, которому можно позавидовать.
– Не люблю Фрейда, но согласна с ним в том, что он говорит о сублимации. – Виктория взглянула на озадаченную физиономию Жанетт и продолжила: – Это защитный механизм – выражать подавленные потребности через творчество, созидание и…
Она сбилась, когда Жанетт, расхохотавшись, обернулась и указала на латунную табличку у себя за спиной, над диваном. – Так вы с Фрейдом считаете, что человек, который пишет книжки о зверских убийствах, на самом деле мог бы сам быть серийным убийцей?
Виктория заразилась ее смехом. Они смотрели друг другу в глаза. Долгий глубокий взгляд с узнаванием – их смех понемногу затих и превратился в удивление.
– Продолжай, – попросила Жанетт, когда они успокоились и мгновение завершилось.
– Будет проще, если я прочитаю свои записи, – сказала София. – Скажи, когда захочешь, чтобы я остановилась на чем-нибудь подробнее.
Жанетт кивнула, все еще с улыбкой на губах.
Смех – хорошая защита от всякого дерьма, подумала София. Она открыла сумку, достала блокнот и отодвинула тарелку, чтобы освободить место.
– Преступник во многих отношениях все еще ребенок, – начала она. – Его половая самоидентификация не сформирована, и он, скорее всего, клинический импотент. Импотент означает “не имеющий силы”, и этот человек с детских лет ощущал себя бессильным. Он мог быть посмешищем, возможно, часто подвергался издевательствам. Возможно, над ним смеялись, не хотели с ним дружить. В своем одиночестве он выстроил образ себя как гения, чью гениальность прочие не в состоянии оценить. Он считает, что его предназначение – великие дела. В один прекрасный день он повергнет весь мир в изумление, и остальные поймут, сколь он велик. Им движет жажда реванша, но так как этот день все никак не настанет, он начинает плохо чувствовать себя физически, видя, как все его окружение живет и любит. Вещи, которые его импотенция делает для него недоступными. Ему это непонятно. Ведь это он гений. Фрустрация переходит в озлобленность. Рано или поздно в нем просыпается жажда насилия, он приходит в сексуальное возбуждение, видя бессилие другого человека. То самое бессилие, в котором он сам пребывает, а это, в свою очередь, ведет к убийствам. – София отложила блокнот. – Вопросы, шеф?
Жанетт сидела молча, глядя прямо перед собой.
– Молодец, пять, – сказала она наконец. – Шеф доволен. Очень доволен.
Волльмар-Икскулльсгатан
Ренстирнас-гата, которая на составленной в XVIII веке Петрусом Тиллеусом карте называется переулком Ренстирнас, имеет такое же отношение к Голландии, как и Harvest Home. Эта улица в километр длиной получила свое название в честь трех братьев-голландцев – Вильгельма, Абрахама и Якоба Момма, которые в 1600-х годах перебрались из Голландии в Швецию. Они владели торговым предприятием, типографией и имели привилегию вести разработки в шахте в Сваппаваара. Со временем они стали самыми процветающими шведскими дельцами. К тому же энергичные братья построили несколько фабрик и основали некоторое количество успешных торговых предприятий. В благодарность за их труд на благо нации им было даровано дворянство, и они приняли фамилию Реенстир.
