Призраки - Эван Хантер
«А он смог бы?»
«Он сказал, что принял её за меня. Он сказал, что она его полностью одурачила.»
«Что вы об этом думаете?»
«Думаю, он знал.»
«Но сейчас вы здесь, с ней.»
«Что?»
«Вы остаётесь с ней. Даже после того, что случилось.»
«Я не разговаривала с ней несколько недель. Потом она позвонила однажды в слезах и… Она моя сестра. Мы ближе, чем любые два человека в мире. Мы близнецы. Что я могла сделать?»
Он это прекрасно понимал. Несмотря на постоянные препирательства, его собственные близнецы были неразлучны.
Слушать их беглые диалоги было всё равно что слушать, как один человек разговаривает вслух сам с собой. Когда они оба вместе занимались выдумкой, порой невозможно было не задуматься над тем, что это похоже на тандемный поток сознания. Где-то он прочитал, что близнецы — это банда в миниатюре; он сразу понял намёк автора. Однажды он отругал Марка за то, что тот по неосторожности разбил дорогую вазу, и наказал его, отправив в свою комнату. Через десять минут он застал Эйприл в её комнате. Когда он сказал ей, что это не её наказывают, Эйприл ответила: «Ну, я просто решила ему помочь.» Если в поговорке о том, что кровь гуще воды, и была доля правды, то между близнецами она была вдвойне гуще.
Хиллари застала сестру в постели с Грегори Крейгом, но Крейг был чужаком, а Дениз — её близнецом. А теперь Крейг был мёртв.
«Как это повлияло на ваши с ним отношения?», — спросил Карелла.
«Я меньше доверяла ему. Но я всё ещё любила его. Если ты любишь кого-то, ты готов простить пару промахов.»
Карелла кивнул. Он полагал, что она говорит правду, но в то же время задавался вопросом, как бы он себя чувствовал, если бы обнаружил Тедди в постели с братом-близнецом, если бы у него был брат-близнец или вообще какой-либо брат, которого у него не было.
«Что это за вода?» — спросил он. «Вы сказали мне по телефону…»
«Кто-то говорил вам о воде, я права?»
«Да, кое-кто говорил это.»
«Что-то про воду. И укусы.»
«Она утонула в бухте», — как сказала ему Эбигейл Крейг, «в двух милях от того места, где мой отец арендовал свой знаменитый дом с привидениями.»
«Что ещё?», — спросил Карелла.
«Укус», — сказала она.
«Да, и что об этом?»
«Дайте мне свои руки.»
Он протянул ей руки. Они стояли в двух шагах друг от друга, лицом друг к другу, сцепив руки. Она закрыла глаза.
«Кто-то плавает», — сказала она. «Женщина. Лента. Такая прочная. Я чувствую, как она пульсирует в ваших руках. Лента.
Нет, я теряю это.», — резко сказала она и широко раскрыла глаза. «Сконцентрируйтесь! Вы — источник!» Она крепко сжала его руки и снова закрыла глаза. «Да», — сказала она, и это слово прозвучало как шипение. Она тяжело дышала, её руки в его руках дрожали. «Утопление. Лента. Утопление, утопление», — сказала она и вдруг выпустила его руки и обхватила его, глаза её были по-прежнему закрыты, а руки обхватили его за шею.
Он попытался отстраниться от неё, но её губы нашли его губы, и ртом стала притягивать его к себе, словно пытаясь высосать дыхание из его тела. Вскрикнув, она вцепилась зубами в его нижнюю губу, и он тут же оттолкнул её. Она стояла с закрытыми глазами, всё её тело дрожало. Казалось, теперь она не замечала его. Она начала раскачиваться, а потом вдруг заговорила голосом, совершенно не похожим на её собственный, — пустым могильным голосом, который, казалось, доносился из глубин какого-то забытого болота, подгоняемый клочьями тумана и холодным, как могила, ветром.
«Ты украл», — сказала она. «Я знаю, я слышал, ты украл, я знаю, я скажу», — сказала она, — «ты украл, ты украл…»
Её голос прервался. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Она стояла, покачиваясь, с закрытыми глазами, но дрожь уже прошла, качание наконец тоже прекратилось, и несколько мгновений она оставалась совершенно неподвижной. Затем она открыла глаза и, казалось, удивилась, обнаружив его рядом.
«Мне… нужно отдохнуть», — сказала она. «Пожалуйста, уходите.»
Она оставила его одного в комнате. Дверь в спальню мягко закрылась за ней. Он постоял немного, глядя на закрытую дверь, а потом надел пальто и вышел из квартиры.
Дом Кареллы в Риверхеде был огромным «белым слоном», который они купили за песню — точнее, за оперу на пять актов — вскоре после рождения близнецов. Отец Тедди подарил им дипломированную медсестру на месяц, пока Тедди восстанавливалась после родов, а Фанни Ноулз решила остаться с ними и позже, получая зарплату, которую они могли себе позволить, сказав, что ей надоело постоянно ухаживать за больными стариками. Без неё они никогда бы не справились с большим старым домом — да и с близнецами тоже, если уж на то пошло. Фанни было «за пятьдесят», как она выражалась, у неё были синие волосы, она носила пенсне, весила 150 фунтов и управляла хозяйством Кареллы с той же ирландской твердолобостью, что и бригадиры строительных бригад, когда иммигранты копали городское метро на рубеже веков. Именно Фанни категорически отказалась взять в дом бездомного лабрадора-ретривера, которого Карелла приютил, расследуя убийство слепого мужчины и его жены. Она просто и категорично заявила ему, что в доме и так хватает дел, без того чтобы убирать за большой старой гончей. Она любила говорить, пророчески в данном случае: «Я не терплю дерьма ни от человека, ни от зверя», — выражение, которое десятилетние близнецы подхватили, когда ещё только учились говорить, и которое Марк теперь использовал чаще, чем Эйприл. Речь близнецов, к великому огорчению Кареллы, была больше похожа на речь Фанни, чем на чью-либо ещё; этот голос они слышали по всему дому, когда Кареллы не было дома.
Когда он отпер входную дверь, дома, похоже, никого не было.
Поездка из Стюарт-Сити в Риверхед заняла полтора часа по коварным дорогам, занесённым снегом; обычно на это уходило минут сорок. Он с трудом завёл машину на подъездную дорожку, сдался после шести попыток, и в конце концов припарковал её у обочины, за соседней машиной мистера Хендерсона, уже частично занесённой сугробами. Теперь он стоял у входной двери и счищал снег с ботинок, прежде чем войти в дом. В доме царила тишина. Он включил свет в прихожей, повесил пальто на вешалку из грушёвого дерева прямо перед дверью и крикнул: «Привет, есть кто дома?»
Ответа не последовало.
Дедушкины часы, подаренные отцом Тедди, пробили полчаса.
Было 18:30. Он знал, что Тедди и Фанни отвозили близнецов к Санте — она должна была сделать это сегодня, — но они уже должны были быть дома, даже несмотря на бурю. Он включил торшер возле пианино и лампу в стиле Тиффани на торцевом столике возле
