Охотник - Френч Тана
— Ну, — отвечает Трей.
— Умничка девочка, — говорит Джонни. Трей кажется, что он ее похлопает по плечу, но Джонни передумывает и вместо этого подмигивает ей. — А теперь давай-ка поддадим блеска. Куколок вон тех отнеси к Аланне в комнату или к Мэв, чьи они там. А под стулом чьи кроссовки?
Трей собирает кукольные одежки, игрушечные машинки, пакеты из-под чипсов, носки. Тень горы уже скользит по двору, приближаясь к дому. Лиам и Аланна добыли ведро воды и плещут ее на землю, чтоб стала помягче и вилы втыкались получше. Шила кричит на них из кухни, чтобы шли мыться. Дети не обращают на нее внимания.
Джонни хлопочет в комнате, изящным движеньем кисти расставляет вместо пепельниц блюдца, кухонной тряпкой сметает со всех поверхностей пыль, отпрыгивает оценить свои успехи, а затем возвращается прыжком обратно, чтоб обустроить все еще точнее, а сам насвистывает сквозь зубы. В свисте слышится напряженное дребезжание, и Джонни двигается безостановочно. До Трей доходит, что отец-то не взбудоражен, он нервничает: а ну как не получится. Даже больше того: он боится.
Трей настраивается вежливо спрашивать у Макхью, как им нравятся их новые лавки для веранды. Хочет быть нужной отцу во всем этом. Второе, что она собиралась спросить у Кела, если он считает, что отцова затея может оказаться не фуфлом, — как ее потопить.
Мужчин в комнату постепенно набивается столько, что в ней, кажется, не осталось воздуха. И дело не в их размерах, в широких плечах и толстых ляжках, от которых потрескивают стулья, когда на них садятся, — дело в жаре, каким гости пышут, в дыме трубок и сигарет, в духе земли, пота и животных, какой исходит от их одежды, ширь полей в их низких голосах. Трей втиснута в угол у дивана, коленки подтянуты — подальше от здоровенных стоп. Банджо она оставила в кухне с матерью. Ему бы тут не понравилось.
Собрались они, когда длинный летний вечер уже утекал, креня тень горы далеко по полям и проталкивая путаницу света сквозь кроны деревьев. Все появлялись по отдельности, словно сборище было случайным. Сонни и Кон Макхью ввалились на волне гомона — спорили о решении, которое судья принял на матче по хёрлингу в прошлые выходные; Франси Ганнон проник в дом молча и устроился на стуле в углу. Десси Дугган развел крак насчет того, что не в силах определить, девочка Трей или мальчик, что ему показалось таким смешным, что он повторил это все для Джонни — в тех же самых словах и с тем же самым хихиканьем. Пи-Джей Фаллон дважды вытер ноги о коврик при входе и справился о Банджо. Март Лавин вручил Трей свою громадную соломенную шляпу и велел держать ее подальше от Сенана Магуайра. Сенан, пользуясь возможностью, громогласно сообщил Трей, что они с Келом ух как славно поработали, устранив разруху, какую Бобби Фини устроил из прогнившей оконной рамы у Магуайров, а Бобби у него за плечом надулся от обиды. На лицах у них вечная мина подспудного беспокойства — как у всех фермеров летом, — но сегодня вечером лица эти проясняются: хоть несколько часов думать они могут о чем-то помимо засухи. Их машины, поставленные под каким попало углом друг к другу, запруживают голый двор.
Трей наблюдает этих мужчин с тех пор, как была младенцем, но видела только, как они бросают на нее краткий невыразительный взгляд на дороге, или в лавке, или — в последние пару лет — обсуждая с Келом поверх ее головы всякую починку мебели. Такими она их не видела раньше никогда — расслабленными, в одной компании, чуть во хмелю. Она никогда не видела их здесь. Друзья отца до его отъезда были шустрыми мужчинами, впрягавшимися в мелкую подработку там и сям, на фермах или фабриках у других мужчин, или же не работавшими вообще. Эти же крепкие дядьки, фермеры, владеющие своей землей и добротно ее возделывающие, четыре года назад ни за что и не подумали бы забираться на горку и сидеть в гостиной у Джонни Редди. В одном ее папаша прав, как ни крути: перемены он с собой привез.
Туго взведенный посверкивающий дребезг, какой пер из отца сегодня днем, теперь весь вышел: Джонни беззаботен, как сама весна. Он щедро потчует гостей выпивкой и пододвигает пепельницы курильщикам под локоток. Расспрашивает о родителях — со всеми именами и хворями. Рассказывает байки о чудесах Лондона — и байки, от которых мужики ревут со смеху, и байки, в которых ему приходится опускать то и се, Джонни подмигивает гостям и, клоня голову, показывает на Трей. Выманивает из каждого гостя его байку — и зачарован ею, или потрясен, или сочувствует. Чувство Трей к нему, прежде чистый гнев, теперь оттенено презрением. Он как цирковая мартышка, ужимки и прыжки, а следом тянет шапку, прося орешков. Трей предпочитает, чтобы ярость ее оставалась неразбавленной.
Она со своими ужимками уже выступила, когда гости пришли, — в точности как отец хотел, проводила их в гостиную и расспросила про мебель, кивая и приговаривая: «Отлично, спасибо», когда они ее хвалили. Ее гнев на них остается неприкосновенным.
Джонни ждет до середины третьего стакана, когда все уже глубоко расслабились на стульях, но прежде чем в смехе послышится что-то неуправляемое, — и вправляет в разговор Киллиана Рашборо. По мере того как он излагает, настроение в комнате меняется. Возникает сосредоточенность. Лампочка под потолком недостаточно яркая, а абажур с бахромой придает этому свету мутный тон: когда мужчины замирают, слушая, свет оставляет у них на лицах густые обманчивые тени. Трей размышляет, насколько хорошо отец помнит этих людей, сколько всего глубинного и безмолвного он позабыл — или вообще не замечал.
— Ну, боже святый, — говорит Март Лавин, откидываясь на стуле. Вид у него такой, будто Рождество пришло загодя. — Я тебя, парнишка, недооценивал. Думал, ты какой-нибудь говенный музыкальный фестиваль нам тут предложишь или автобусные туры для америкашек. А ты Клондайк нам припас прямо у дверей наших.
— Иисус, Мария и Иосиф, — произносит потрясенный Бобби Фини. Бобби маленький и круглый, а когда глаза и рот у него тоже округляются, вид у него как у игрушки-неваляшки. — А я-то на полях этих всю мою жизнь что ни день. Мне б и в голову не пришло.
Пи-Джей Фаллон оплетает голенастыми ногами стул, чтоб ловчей было думать.
— Ты, значит, уверен? — спрашивает он у Джонни.
— Канешно, не уверен он, бля, — говорит Сенан Магуайр. — Бабкины сказки на ночь, вот и все. Я б ради такого и дорогу-то не перешел.
Сенан — здоровенный дядя с лицом-окороком и низкой терпимостью к херне. Трей прикидывает, что Сенан отцу — главное препятствие. Бобби Фини и Пи-Джея Фаллона уболтать легко, Франси Ганнон своим умом крепок, а остальные пусть дураками выставляются сколько влезет, Десси Дуггана никто не слушает, Сонни Макхью, как всем известно, за пару фунтов готов на что угодно, Кон же Макхью младший из всех восьмерых, а потому мнение его ни на что не влияет. Март Лавин не соглашается ни с чем, что ни подвернись, частенько просто ради удовольствия поспорить, но все к этому привыкли и не обращают внимания. У Сенана терпения никакого. Если решит, что это глупость, пожелает зарубить на корню.
— Я тоже так поначалу думал, — соглашается Джонни. — Какую-то там небылицу бабуля его послушала, а может, и запомнила неверно, а может, просто выдумала, чтоб ребенка развлечь; само собой, этого не хватит, чтоб за что-то браться. Да только парняга этот Рашборо не из тех, кого стоит со счетов списывать. Вот увидите, о чем я толкую. Он человек, какого воспринимаешь всерьез. Ну я и сказал ему, что сяду с ним и с картой округи и послушаю, что он мне скажет.
Джонни оглядывает мужиков. Костлявое лицо Франси не выражает ничего, на лице у Сенана недоверие, но все слушают.
— Дело в следующем, ребята. Что б там ни было на донце той истории, не с потолка ее взяли. А если и неправильно запомнили ее когда-то, чуднó, до чего точны ошибки-то. Места, про которые бабка Рашборо ему рассказала, — настоящие. Я с точностью до нескольких ярдов каждое могу показать. И они не просто где попало тут, куда ни кинь. Они по одной прямой более-менее — от подножья этой горы и через все ваши земли вплоть до самой реки. Рашборо считает, тут была когда-то еще одна река, но пересохла, и несла она золото с горы.
