Дом в соснах - Ана Рейес

Но в 1944 году народ Гватемалы избавился от правительства, лояльного к фруктовой компании, и избрал президента, который, помимо прочего, хотел забрать часть земли компании и вернуть ее тем, кто на ней жил. Эта земля считалась священной. Густые джунгли и туманные высокогорья. Вулканы и сеноты.

Новоизбранный президент, а затем и его преемник верили, что люди сто́ят больше, чем деньги, больше, чем дешевые бананы. «United Fruit Company» с этим не согласилась. Она жаждала заполучить эту землю. Фруктовая компания была родоначальницей современной пиар-кампании, и точно так же, как она убедила американцев покупать больше бананов, она убедила президента Америки в том, что новый президент Гватемалы – коммунист. Это было в 1950-х годах, когда холодная война нарастала как снежный ком. В двенадцать лет Майя ничего не знала о холодной войне, но по тону своей мамы почувствовала, что это было мрачно и опасно.

Президент Эйзенхауэр прислушался к мнению фруктовой компании. Он направил в Гватемалу представителей ЦРУ, чтобы они тайно расшевелили небольшую гватемальскую оппозицию. США обучили их и дали им оружие. И в 1954 году эта оппозиция, при серьезной поддержке со стороны США, свергла демократически избранного президента. Они назначили на его место военного офицера, человека, который был рад позволить фруктовой компании выращивать свои бананы.

Тогда народу майя стало очень тяжело, особенно крестьянам, а также всем, кто их поддерживал. Студенты, учителя, художники, писатели, просто соседи. Эти люди составляли бо́льшую часть страны, но вся власть принадлежала небольшой кучке. Часть населения оказалась настолько разгневана, что убежала в горы воевать, вербуя на свою сторону голодающих детей. Гражданская война длилась тридцать шесть лет, и в ней погибли двести тысяч человек. Многих пытали, тысячи и тысячи пропали без вести – термин, которого двенадцатилетняя Майя не понимала.

«Это значит, что полиция тайно арестовала их, – объяснила мама, – и больше их никто не видел».

Двенадцатилетняя Майя к этому моменту уже начинала жалеть, что спросила об этом. Сколько она себя помнила, приставала к своей маме с просьбой открыть, почему умер ее отец. И как? И где? И когда? Но как только мама начала рассказывать, девочка почувствовала, как у нее сжалось горло.

Ее отец был студентом колледжа, изучавшим литературу. Еще он был писателем – но это была другая история, о которой Майе уже было известно.

Такова была история его смерти, которую она наконец-то узнала. И в то же время – слишком рано для своих лет.

Ее отец был членом студенческой организации, которая отправилась в маленькую деревню в высокогорье. Незадолго до этого армия устроила там резню, и отец Майи вместе с другими студентами и несколькими профессорами вышел на марш с выжившими, требуя прекратить присутствие армии в деревне. Сердце Майи при этом наполнилось гордостью, а затем сжалось от страха, когда мама объяснила, что кто-то сфотографировал его там.

В те дни это было все, что требовалось.

Мир начал замечать то, что впоследствии назовут Молчаливым холокостом, но в 1990 году армии все еще сходили с рук убийства людей, которые с ними не соглашались.

Таких, как отец Майи.

Вот в чем была причина того, что с ним случилось.

Ответом на протест стала пуля в голову.

Это произошло через два месяца после акции, во время которой Хайро сфотографировали марширующим рядом с известным профессором истории, вскоре пропавшим без вести. А кроме него – еще трое его друзей. Пекарь. Учитель. Священник. В те дни достаточно было быть связанным с определенным профессором истории.

Убийца никогда не будет назван, не говоря уже о том, чтобы предстать перед судом. Он мог служить в армии, или подрабатывать на них, или, возможно, быть членом печально известных гватемальских эскадронов смерти. Субботним утром он подошел прямо к двери Хайро.

Мать Хайро была за домом и полоскала в корыте скатерть в красный цветочек. Его отец – в гостиной, читал газету, сидя на диване.

Мама Майи находилась на кухне.

Бренда готовила себе чашку растворимого кофе – одну ложку «Нескафе», одну ложку сахара и две ложки сухого молока. Она пробыла в Гватемале чуть больше месяца, была беременна, но еще не знала об этом, и это было частью ее распорядка дня: ей нравилось пить кофе на улице и подниматься по шаткой металлической лестнице на крышу солнечным утром, таким, как это.

(Но это тоже была другая история.)

Она помешивала растворимый кофе в дымящейся кружке, когда услышала выстрел. Она никогда этого не забудет.

Она пристально смотрит на свою дочь.

– Я хочу поехать на похороны, – снова говорит Майя, словно не помнит, что мать рассказывала все это, когда ей было двенадцать.

– Ты же знаешь, что это слишком опасно. – Бренда обещала отвезти дочь в Гватемалу, как только там станет достаточно спокойно, но по сей день этого не произошло.

– Я буду осторожна, – настаивает Майя, хотя мама качает головой. – В августе мне исполнится восемнадцать!

В глазах матери вспыхивает гнев.

Майя никогда не встречалась со своей бабушкой, а теперь никогда и не встретится. И все, что у нее есть от отца, – это несколько фотографий и несколько историй, рассказанных ее мамой, которая сама познакомилась с ним лишь за месяц до его смерти.

Внезапно на Майю обрушивается груз всего того, чего она не знает о своей собственной семье.

– Я поеду, – говорит она. Ее глаза сверкают.

Десять

Теперь Бренда приступает к работе в пять утра, выпекая хлеб, печенья и десерты, с учетом множества диетических ограничений пациентов Lakeside Serenity Center. По ее словам, они очень разборчивы, и, учитывая, сколько платят, считают, что заслуживают многообразия вариантов: макробиотических, веганских, безглютеновых. У них также есть выбор из занятий рисованием и йогой, музыкальной терапии и прогулок по лесу. Они плавают в бассейне, расслабляются в сауне и проходят курс иглоукалывания. Центр находился в нескольких городах от них, окруженный пейзажем, всплывающим в памяти у туристов, когда они думают о Беркшире. Горы, покрытые лесами, которые осенью вспыхивают красной, оранжевой и золотой листвой.

Бренда вставала каждый день в четыре утра и обычно ложилась в постель к восьми, а сейчас было 8:30. Ее голова то и дело клонилась вперед, но она резко поднимала ее обратно, изо всех сил стараясь не заснуть, сидя со своей дочерью в маленькой, опрятной гостиной.

Майя ждала, устроившись на другом конце дивана. Как только мама уснет, она возьмет ключи и