Антти Туомайнен - Целитель

Все то, что она говорила в ту ночь, теперь приобрело какой-то хитрый двойной подтекст: Паси Таркиайнен. Это был змей, который проник в мои мысли, отыскав там микроскопическую щель, и теперь он отравлял все мои воспоминания. Я собрался с силами и вышвырнул его вон, а потом снова увидел перед собой Йоханну.

Она подняла голову и заглянула мне в глаза с такого близкого расстояния, что было сложно различить цветные крапинки в ее глазах, черные зрачки и то, каким было выражение на ее лице.

— У нас было так много, — произнесла она, — но в то же время так много уже осталось позади.

Я взял ее руку. Йоханна ответила легким пожатием.

— Если я тебя правильно понял, мы не переезжаем.

На секунду на ее лицо легла темная тень, промелькнувшая быстро, подобно молнии, потом все прошло. Она улыбнулась:

— Пожалуй нет. — Йоханна медленно приподнялась, положила руку на подушку у моего уха и, наклонившись, поцеловала меня теплыми мягкими губами. — Пожалуй нет, — снова проговорила она.

На пересечении улицы Урхо Кеккосена и Фредрикинкату появилась глубокая яма. Вокруг нее столпилось несколько человек, а по другую сторону замер экскаватор с поднятым ковшом. Кабинами в сторону Фредрикинкату выстроились грузовики управления по электро- и водоснабжению, будто собирались направиться прямо в яму. Поток автомобилей объезжал ее, прижимаясь к обочине.

Я встал на углу. Потом плотнее обмотал вокруг шеи шарф, застегнул куртку-парку наглухо, поправил на голове вязаную шапку и тщательно натянул перчатки на края рукавов. Когда один из водителей, краснолицый мужчина в зимнем комбинезоне, похожий на школьника-переростка, подошел ко мне, я спросил, что случилось. «Сами видите, — ответил он, — появилась промоина». Я не смог вытянуть из него больше никакой информации, но мне этого и не нужно было.

Я обошел перекресток и посмотрел сначала на церковь Темппелиаукио, потом в сторону улиц Малминкату, Фредрикинкату, Урхо Кеккосена, потом снова на церковь. Мой взгляд то и дело возвращался к промоине на перекрестке. Поскольку в любом направлении не было ничего интересного, кроме этой ямы, и поскольку ветер, казалось, стал пронизывать меня насквозь, до внутренностей, я решил отказаться от первоначального плана и отправился в направлении Тёлё, к дому Ахти и Эллины.

Когда приходит понимание, что знаешь кого-то из давних знакомых совсем не так хорошо, как думал еще минуту назад? — задал я себе вопрос.

Я постарался как можно более беспристрастно систематизировать в уме известные мне факты, отделить правду от вымысла. Попытался отделить мои самые худшие опасения от тех фактов, в которых я на сто процентов был уверен, что это правда. Было нелегко признать это, но они касались женщины, которую я любил. Как я ни старался, я не смог припомнить, чтобы Йоханна хотя бы упоминала что-то о Паси Таркиайнене или хоть словом обмолвилась о домике в Кивинокке. Но я не мог не признать, что для этого не было подходящего случая. Ей же вовсе не было никакого резона делать это. Кто мог предполагать, что пути Таркиайнена и Йоханны вновь пересекутся?

Я перешел через мост между улицами Этеляйсена и Похьойсен Раутатиекату и посмотрел вниз. Под мостом сновали машины, здесь же были видны брошенные когда-то небольшие домики, теперь давшие кому-то приют. Узкий проход под мостом за несколько лет стал намного шире и теперь сливался с соседней улицей. Я видел поднимающийся дым, пар, чувствовал запахи жарящегося мяса, бензина и, конечно, самодельного спиртного. Здесь и там слышались крики детей. Было непонятно, играли ли они или их крики были вызваны другими причинами.

Я посмотрел на часы. Казалось, минуты и часы опережают само время. Я прошел на Аркадианкату, вынул телефон и попытался позвонить Йоханне, но результат не изменился. Сколько раз еще я буду пробовать звонить ей? Сколько раз мне еще предстоит выслушивать безжизненный женский голос автоответчика, снова и снова сообщавший мне то, что я и так хорошо знаю? Я не мог представить этого.

В двух метрах от меня прогрохотал битком набитый пассажирами трамвай. Пассажиры толпились у дверей. Трамвай с грохотом покатил дальше, к остановке, а я продолжал идти пешком под холодным ветром, а запах подгоревшего мяса и вонь этанола преследовали меня со спины.

Я дошел до дома Ахти и Эллины, нажал на звонок и немного подождал. Камера повернулась в своем гнезде, как глаз насекомого, и сделала небольшую петлю над входом. Удостоверившись, что я не представляю угрозы, она остановилась, щелкнул дверной замок, и я вошел внутрь. Я решил пойти по лестнице, несмотря на то что кабина лифта ждала меня внизу. В тишине здания мои шаги по каменной лестнице отдавались барабанным грохотом.

Подойдя к нужной квартире, я сразу же почувствовал запах больницы. При электрическом свете лицо появившейся в дверях Эллины казалось маленьким и бледным. Она кивнула, здороваясь, повернулась и пошла в комнату. Я захлопнул за собой дверь, снял куртку и ботинки и прошел вслед за ней в гостиную. Проходя мимо спальни, я услышал храп Ахти и увидел его ноги, укрытые чем-то. Сначала я хотел войти в комнату, но передумал.

Эллина села на диван, подложив под себя ногу, ее нерасчесанные длинные волосы копной падали ей на левое плечо. И снова мягкий свет комнаты создавал впечатление, что время здесь замерло на месте, вызывая ложное чувство домашнего уюта. Это раздражало меня, как будто это была фантастическая попытка вернуться в прошлое.

Я уселся во внушительное кресло, покрытое грубой черной тканью. Мгновенно согрелся, и мое утомленное тело сразу же расслабилось. Я понял, как устал, и проголодался, и как мало думал о том, чтобы поесть или отдохнуть.

— К счастью, он снова спит, — сказала Эллина, — потому что, когда он просыпается, это нельзя назвать настоящим бодрствованием. Он путается, даже когда говорит о вещах, случившихся совсем недавно. И это пугает меня.

— Прости. Ахти болен. Жаль, что ваша поездка откладывается.

Эллина издала лающий смешок, но в нем не было радости. Она вздохнула, быстро выдохнула и поднесла левую руку ко лбу, будто вспоминая о чем-то.

— Извини. Я немного устала, — пояснила она, — устала от всего.

— Ничего, — ответил я. — Это только временная слабость. Мы что-нибудь придумаем.

Эллина ничего не ответила и посмотрела в сторону спальни. На минуту показалось, что она внимательно к чему-то прислушивается, но не может услышать.

— Эллина, нам нужно поговорить, — начал я.

Она снова посмотрела на меня, на этот раз более холодно.

— О Паси Таркиайнене?

Я кивнул. Да, именно о Паси Таркиайнене.

— Какое он имеет отношение ко всему этому? — спросила Эллина. — Как это поможет найти Йоханну? Это было так давно, примерно пятнадцать лет назад. Какое теперь это имеет значение?

— Я думаю, что Паси Таркиайнен имеет какое-то отношение к тому, что случилось.

Одной рукой она пригладила волосы, а другой потянула себя за полу свитера, будто пытаясь растянуть его.

— Йоханна с Паси жили в Кивинокке, не так ли?

Эллина кивнула, пусть и не сразу.

— Вряд ли, копаясь в прошлом, ты облегчишь поиски Йоханны, — предположила Эллина. — Впрочем, как хочешь. Делай как знаешь.

Она вздохнула и поглубже задвинула под себя ногу.

— Тогда мы жили другой жизнью, — пояснила она. — Мы были молодыми и наивными. Студентками. Мы все делали вместе. Даже некоторые вещи, которых делать не следовало.

— Например?

— Например, те вещи, которые придумывал Паси. — Эллина быстро взглянула на меня, увидела выражение моего лица и снова рассмеялась. В отличие от прежней попытки этот смех выглядел куда более естественным. — Это не то, о чем ты подумал. Паси был ярым сторонником теории возврата к природе. Я имела в виду это.

— Я понял, — произнес я, почувствовав, что краснею.

— А ты ревнивец, — заметила Эллина.

Я неохотно кивнул, все еще чувствуя жар на щеках.

— Все это было очень давно. Я уверена, что и у тебя есть прошлое.

— Конечно есть, — согласился я, чувствуя, как жар с лица опускается к шее, и мечтая, чтобы он поскорее пропал. — А какими были эти идеи Паси?

— Он был упертым консерватором. У него были контакты во всех этих группах, что начинали отстреливать владельцев компаний и политиков — любого, кто был виновен в разрушении окружающей среды или не предпринял достаточных шагов, чтобы замедлить этот процесс. Это было типично черно-белое мышление молодежи: если вы не с нами, то, значит, вы против нас и не заслуживаете того, чтобы жить. Мы с Йоханной тогда тоже были под теми знаменами. Конечно, мы держали это в секрете. Но мы верили в это.

— Я и не знал, что вы такие радикалки, — промолвил я. — То есть я, конечно, знал, что Йоханна была активисткой, но не представлял, что ей пришлось жить с террористом.