Петер Демпф - Тайна Иеронима Босха
Патер небрежным жестом с презрением указал туда, где смешались торговля и проповедь. Счетовод шел по рядам молящихся и громко восхвалял свою бумагу с «чудодейственным воздушным знаком».
Петрониус обратился к патеру Иоганнесу. Он мог сейчас говорить начистоту и знал это. А разве можно промолчать, услышав такое? Художник не мог позволить сравнивать своеобразное искусство мастера Босха с нечистыми делами ростовщиков и торговцев голубями.
— Вы забываете, что мир отражается в этой церкви как в зеркале. Внутри все выглядит так же, как и снаружи. В вашей власти выбросить отсюда торговцев, как сделал Иисус. Почему вы не поступите так же? Потому что зарабатываете на них. Так легче найти доступ к вашей «овечке» или, правильнее сказать, к вашим «овцам». Овец надо постригать.
Петрониус говорил с большим пылом, чем хотел. Патер переводил взгляд с картин на Петрониуса.
— Итак, вы оправдываете способ изображения сюжетов на этих картинах? Посмотрите внимательнее на Авигею перед Давидом. Разве женщина должна быть обнаженной? Разве должна стоять в такой развратной позе, порождающей похотливые фантазии? Где же вера и религиозный экстаз? Разве это картина не для похотливого зрителя?
Патер Иоганнес развел руками. Честно говоря, Петрониус тоже не очень хорошо понимал сцену с коленопреклонением Авигеи. Ясно, что нагота, то есть мысль о том, что Авигея открылась Давиду, была не главной для художника.
— У тех, кто думает так, как вы только что выразились, показное благоговение и слабая вера, и все их чувства находятся на грешной земле.
Петрониус знал, что близко подошел к пониманию зашифрованного в картине послания, ближе, чем патер Иоганнес со своей критикой. Инквизитор покраснел. Петрониус мягким голосом, с выражением невинности на лице продолжил:
— Разве Иисус не сказал, что все проникающее в человека извне не может замарать его? И лишь то, что исходит из него, может осквернить. Греховная фантазия при виде Авигеи рождается во мне, потому что я грешен!
Патер взволнованно расхаживал перед картиной, потирая подбородок и стараясь успокоиться.
— А если это послание горстки еретиков, потерпевших поражение? И нагота есть неверно истолкованный реликт рая? Что, если некоторые веруют, будто мы живем в раю, потому что Бог одновременно на равных правах создал добро и зло? Не существует древа жизни в центре Элизиума, не было изгнания из рая, не было херувима с пламенным мечом, охраняющего путь к древу жизни, чтобы человек не пошел к нему, и нет греха в этом мире?
Тирада священника поразила Петрониуса как гром. Конечно, так оно и есть! На первой части триптиха Босх изобразил рай. Древо жизни ушло с центрального места. Добро и зло уже были в раю.
— Кто же прав: еретик или слово Божье, дошедшее до нас через Библию?
Петрониус чувствовал, что патер Иоганнес расставляет ловушку, ловушку, которая может стоить ему жизни.
— Слово Божье появилось задолго до слова человека. Но там, где слово Божье толкуется двояко, разве не позволено человеку воспользоваться своим разумом и фантазией?
— Разумом и фантазией! Единственная фантазия, которая нужна верующему христианину, — это представление о великолепии той жизни, чтобы он смог вынести испытания этого скорбного мира. — В голосе патера звучала ненависть, глубочайшая ненависть. — А кто стоит на пути познания, тот заражен злом и должен быть просвещен. Veritas extinguit! Правда убивает. Мы предадим его очистительному огню, чтобы выгорело все плохое и остались лишь чистота и огонь веры.
Петрониус понимал, что не должен больше произносить ни слова. Любое замечание инквизитор может обратить против него, и на костре инквизиции станет одним поленом больше.
— Вы все грешники. Босх, Алмагин и Питер. Я видел страх в его глазах. Я видел его совесть, черную от греха и еретических мыслей. Он дрожал перед ликом смерти как осиновый лист. И ему не помогла его поганая вера!
Патер Иоганнес так близко подошел к Петрониусу, что запах лаванды, исходивший от сутаны, ударил подмастерью в нос и он чихнул. Глаза инквизитора горели, в то время как у художника все внутри похолодело.
— Вы защищаете своего мастера. А я думаю, что только из-за одних картин он заслуживает костра. Я убью его как дичь, затравлю на охоте и, нанося смертельный удар, посмотрю ему в глаза.
Отвернувшись, он продолжил так тихо, что Петрониус едва разобрал слова:
— И он умрет в страшных муках!
Патер зашагал сквозь толпу молящихся, которая расступилась перед ним. Потом резко вырвал из рук счетовода протянутый ему листок.
XXIV
На плечо Петрониуса опустилась чья-то рука. Он испуганно обернулся.
— Что ты здесь делаешь?
Позади него стояла Зита.
— Кого ты ждешь? — прошептала она и осторожно прикрыла рукой рот Петрониуса, когда тот собрался громко рассказать ей о цели своего прихода в собор.
— Эти колонны имеют уши, а окна — глаза. Даже небо подсматривает за тобой, — улыбнулась девушка. — А оставаться в соборе в сумерках безопасно только для старух.
Жизнь давно переместилась за стены собора. Замолкли молотки каменотесов. Торговцы и проститутки перебрались на улицы перед храмом. Лишь шаги немногочисленных молящихся раздавались под сводами храма и замирали перед одним из алтарей.
— Скоро придет мой учитель, и я должен предостеречь его.
Зита вскинула бровь:
— От кого?
Петрониус помедлил, но решил сказать хотя бы часть правды.
— От инквизитора. Он собирается травить учителя.
— Это делают многие, — прошептала она. — Но у твоего мастера влиятельные друзья, более влиятельные, чем доминиканцы. Поэтому патер его и пальцем не тронет. Ты можешь спокойно идти домой. Ляг в кровать, Петрониус, круги под глазами не красят тебя.
Художник ощутил аромат, исходивший от девушки.
— Сегодня нет брони против всех мужчин. Ты вышла на охоту и поэтому отправляешь меня спать.
В глазах Зиты вспыхнул лукавый огонек и тут же пропал в длинных ресницах. Она подошла к Петрониусу так близко, что он почувствовал ее дыхание и ощутил прикосновение ее платья. Зита потрепала его по щеке и с издевкой бросила:
— Не всякая одинокая женщина ищет себе женихов, Петрониус. А теперь иди домой, завтра у меня будет больше времени для тебя.
Зита оттолкнула его.
Что-то тут было не так, Петрониус почувствовал это. Почему Зита хочет избавиться от него?
— У тебя здесь назначена встреча? С мужчиной?
Прежде чем Петрониус успел договорить, прозвучал ответ, как удар хлыста:
— Не смей даже думать об этом! Я никому не принадлежу: ни тебе, ни кому-то еще. И если я разговариваю с мужчиной, то только потому, что я этого хочу! Исчезни!
Последние слова Зита произнесла так серьезно и настойчиво, что Петрониус подчинился ее воле. Он сделал несколько шагов к выходу и остановился за мощными колоннами. Нельзя уходить очень далеко, чтобы не пропустить мастера Босха и Якоба ван Алмагина. Он ждал. Петрониус слышал, как удалилась Зита. Неожиданно в другом конце собора тишину нарушил стук двери главного портала. Петрониус прислушался: ни шагов, ни дыхания. Кажется, кто-то вышел из собора. Когда Петрониус выглянул из-за колонны, Зиты не было видно.
Он тихо позвал:
— Зита! Покажись!
Никто не ответил. Он уже потерял надежду, когда услышал, как кто-то семенит по полу. Звук эхом разносился под сводами собора, и казалось, шаги слышатся со всех сторон. В свете полумесяца Петрониус заметил, как в северной части на хорах промелькнула чья-то голова и скрылась в тени за колоннами. Там находилась часовня, однако деревянная стена отделяла уже законченный крестовый свод собора от остальной церкви.
Петрониус решил посмотреть, что происходит, и стал осторожно пробираться в обход. Деревянные ворота были закрыты; юноша тихо отворил тяжелую дверь и действительно услышал доносившийся из дальней часовни стук, скрип дверных петель, далекий шепот. Он быстро скользнул в проход. Ниши между колоннами подмастерье использовал как укрытие.
В одной из часовен на прикрепленной цепями лампаде горел неугасимый огонь. От сквозняка люстра покачивалась. Очень осторожно Петрониус подкрался ближе. Открытое пространство было погружено в матовое мерцание красного света. Если Зита здесь, то куда же она пропала? Со своего места художник хорошо видел часовню, и в ней никого не было. Может, существует потайная дверь, ведущая в тайное помещение? И действительно, он заметил в нескольких шагах от колонны резную дверь в белой и зеленой раме, с красным квадратом посередине.
Петрониус подошел ближе и исследовал дверь, осмотрел толстые брусья, однако не обнаружил никакого механизма. Приложил ухо к двери… там тоже было тихо. Неожиданно подмастерье заметил на полу слабый луч света. Щель! Петрониус наклонился и заглянул в нее. В следующий миг он едва не потерял сознание — в центре маленькой комнаты стояла Зита. Помещение освещалось свечой, которую молодая женщина держала в руке. Петрониус едва не потерял дар речи, потому что Зита была обнажена, как Ева, которая не боялась рая. Упругая грудь с темными маленькими сосками была прекрасна, а распущенные черные волосы густыми прядями падали на плечи.
