Джесси Келлерман - Беда
Вот что мне представляется, когда я гляжу на этот дом.
Молчание. Джону передернуло.
— Тут жарко, — сказала она. — Или ты замерз?
— Нет, — ответил он.
— Я всегда мерзну. — Она натянула свой шерстяной свитер. — Плохое кровообращение.
— Я должен был бы посоветовать тебе обратиться к врачу, — сказал он, — но мы такое не лечим. Обратись к иглоукалывателю.
Позже, намного позже, когда они спустились по пожарной лестнице и вернулись в квартиру, из третьей комнаты, служившей Лансу студией, донесся какой-то звук: семисекундная песня под душем, повторявшаяся снова и снова. Джона подмигнул Ив, та захихикала:
— Не будем мешать маэстро.
— Я провожу тебя до метро.
У остановки он сказал:
— На этот раз не забуду: твой телефон.
— Не поверишь, я последний житель Запада, обходящийся без мобильника.
— Потрясающе.
— Экономия, Джона Стэм. Экономия.
Вместо телефона она дала ему адрес электронной почты:
— Честно, это самый надежный вид связи. Как только освобожусь от работы, сразу тебе позвоню.
Он продиктовал ей номер мобильного, пейджера, домашнего телефона, адрес электронной почты.
— И ты знаешь, где я живу.
Она поцеловала его в подбородок:
— Я знаю, где ты живешь.
Все тот же музыкальный отрывок еще звучал, когда Джона вернулся в квартиру. Он решил дать Лансу пять минут, а потом сказать, чтоб выключал: пора спать. Но жесткие меры принимать не потребовалось, оглушительный грохот и наступившая затем тишина решили проблему за Джона.
Вздохнув, Джона, как преданный друг, поплелся в студию.
Ланс держал в студии первоклассное аудиовизуальное оборудование. Сейчас оно валялось грудой на полу, словно после катастрофы. Ланс, в полной боевой форме, с «Галуаз» во рту, открыл дверь и поскреб подбородок:
— Поможешь найти линзу?
Джона оглядел его в изумлении:
— Я думал, ты пацифист.
— Мы с Руби в лазерную войнушку рубимся, — пояснил Ланс. — Хочешь?
Джона вежливо отказался и убрел в гостиную.
— Мне нужно отдохнуть, — сказал ему вслед Ланс. — Надрываюсь тут. Классная штука — Интернет. С каждой минутой все больше подписчиков на сайте.
— У тебя подписчики?
— Уже шестнадцать. По большей части друзья из реала, а еще мама, но есть парочка из Канады и один из Куала-Лумпура.
— Поди-ка.
— Доллар девяносто девять с каждого, — продолжал Ланс. — Тридцать баксов в месяц за то, что люди смотрят, как я какаю.
— Только не говори, что ты в туалете камеру присобачил.
— Это часть месседжа. Откровенность. Вот что привлекает зрителей.
— Должно быть, так.
— Я частично прикрываю изображение. Мое орудие не видно. Так и надо: нельзя показывать все, иначе не клюнут. Щепотка тайны действует покруче девятисот тройских унций секса. Посмотри для примера на мою мачеху. (Очередная супруга Эдуарда Депо, силиконовая риелторша вдвое его моложе, познакомилась с ним, когда он подыскивал пентхауз после разрыва с первой миссис Депо.) Она знает, что почем, — продолжал Ланс. — Умеет ухватить мужика за член. Пока не убедилась, что все заполучит, ни на что не пошла.
У Джоны эта теория вызывала кое-какие сомнения, однако он кивнул.
— И кстати, у мамы тоже появился новый дружок.
— В самом деле?
— Граф.
Джона чуть не рассмеялся:
— В мантии?
— Ей-богу, чувак.
— Четыре, четыре мужа, ха-ха-ха![12]
— Вроде бы не такой придурок, как предыдущий. Приглашает нас посмотреть его замок. Поедем на День благодарения. Как думаешь, там и ров есть?
— А где замок-то?
— Кажется, в Венеции.
В Венеции все замки окружены каналами, напомнил Джона.
Ланс просиял:
— До чего ж ты образован, мой друг! За то я тебя и ценю. — Он уселся на пол и разложил вокруг все ингредиенты для косячка. — А что припозднился?
— Встретил друга.
— Кого?
— Ив Жжонс.
Ланс кивнул, словно это имя ничего ему не говорило.
— Ты должен ее знать, — сказал Джона. — Ты сам впустил ее в нашу квартиру несколько дней тому назад — помнишь?
— Я?
— Так она мне сказала.
Ланс отложил закрутку, наморщился.
— Какой это был день?
— Суббота. Она сказала, ты разрешил ей подождать меня.
— Наверное, так и есть.
— Ты был под кайфом?
— Под кайфом? Был ли я под кайфом? В субботу? Был ли я — хооо! Да. Да! Думаю, был.
— И сильно под кайфом?
— Вдрабадан.
— Даже не помнишь, видел ли ты ее, — подытожил Джона.
— Со мной такое не в первый раз.
— На семейных встречах не мешает?
— Мы не проводим семейные встречи, чувак. Мои родители друг с другом не разговаривают. — Ланс лизнул бумажку и свернул косяк. — Значит, она решила тебя поблагодарить, очень мило. И как? Оттрахала тебя?
— Что?!
— Орать-то к чему?
— Почему ты так говоришь?
— Потому что надо было бы. — Он присмотрелся к Джоне, вскочил, рассыпав марихуану по ковру. — Что, в самом деле? Она это сделала? Сделала?
В этот момент Джона познал паранойю, клиническую, со справкой: заговор мерещится повсюду. Ланс подглядывал за ними, уверился он, нацелил свою спутниково-шпионскую, нарушающую частную жизнь технику, что прежде использовалась только в армии и запрещена в сорока семи штатах и в Пуэрто-Рико.
Тут он одернул себя: это же Ланс.
И словно подтверждая — да, это я, — Ланс протянул:
— Чууууувак… — И вытаращил глаза так, что оставалось лишь рассмеяться над собственными подозрениями.
Джона рассмеялся и снова начал дышать, собрал учебники и потащил их к себе в комнату. Закрывая дверь, он услышал:
— Ах ты, зверюга похотливая, я тебе еще один кубок закажу!
9
На следующей неделе они с Ив виделись ежедневно.
Через рабочий день Джона брел вслепую, то и дело компульсивно сверяясь с часами, пока его не отпускали на волю. Потом толкучка в метро, бегом по 14-й, за угол — и вот она стоит на крыльце или под обкорнанным вязом. По ступенькам, тискаясь на ходу, пять пролетов за девяносто секунд, ни прелюдии, ни игры в соблазнение. Ни разу не удалось полностью ее раздеть, она всегда оставляла топ, и это придавало совокуплению перчинку недозволенности, словно они по-быстрому в туалете на борту самолета.
Пока Ланса не было, они освоили квартиру: кухню, диван, коридор, ванную, ванну, туалет, кладовку, студию — каждый уголок раскрывал свой потенциал. Их акты были архитектурны, изыски биомеханической грации, изгибы и арки, рушившиеся, когда, вдохнув чужое дыхание, они порывались к чужому согнутому колену, к чужой запрокинутой шее, еще и еще жадные прикосновения рук. Нет предела формам, которые способны принять два тела с юными сочленениями и вольным воображением.
Они ставили рекорды и стремились их побить: сколько раз в час, как далеко удастся оттянуть ногу, как сильно, прежде чем станет больно, и как сильно, когда уже больно. В час ночи она целовала его и исчезала, оставляя ему три с половиной часа на сон.
Порой он сожалел, что не может отказать ей, — сожалел утром понедельника, лунатически продираясь сквозь отчет под удивленным взглядом Иокогавы и злорадным — Нелгрейва; сожалел ночью вторника, после того как она пять раз за вечер довела его до завершения, а потом он едва полз в туалет.
Но как отказать? Она была тем, в чем он нуждался, — передышкой. Отдыхом от постылой обязанности быть все время хорошим. Быть все время умным. Быть на глазах. Быть под судом. За недолгое время с момента их встречи лето успело закончиться — бац! захлопнулась мышеловка, — и он чувствовал, как убывают дни. Уже три недели он уходил на работу в темноте и в темноте возвращался; утомительно жить в мире без солнечного света.
В этом водовороте часы, проведенные с Ив, оставались его связью с реальностью, напоминанием о том, что не весь мир охвачен безумием операционной, — об этом нетрудно забыть, проведя смену под прицелом начальства.
Секс был отличным противоядием, но еще более он ценил в Ив собеседницу. Выслушивательницу. Будто один конец кабеля подключался к его мозгу, другой к ее, и пошло качать: прямая загрузка. Ни в одной компании Джона не бывал говоруном, а тут вдруг слова хлынули неудержимо, и чем больше он говорил, тем больше нарастала потребность: снежный ком исповедей. Словно юнец, он весь день копил наблюдения, мысли, остроты, чтобы вечером разделить их с ней, когда они будут лежать рядом, опустошенные, в кружеве смятых простыней.
Он признался Ив в том, что пока не выбрал свою область медицины. Сперва думал, что будет лечить рак, но, когда Ханна заболела, его, само собой, потянуло в психиатрию. Это был Долг, Длань Божья, спустившая с небес, чтобы подтолкнуть Джону в верном направлении (правда, в Бога он не верил, тут же оговаривался он, и она сказала, что не верит, вот и еще объединяющее их звено). Разве не смешно? Как определиться с выбором профессии на всю жизнь за считанные недели бессистемной практики? Право, жаловался он ей, в медицине очень странные представления о том, как студенты должны принимать жизненно важные решения.
