Дин Кунц - Странный Томас
Когда же последние черные призраки растворились в жаре пустыни Мохаве, я вернулся в гостиную. Осторожно.
Как минимум сотня бодэчей проскочила через эту комнату. Скорее всего не меньше ста пятидесяти.
Несмотря на такое интенсивное движение, ни одна страница книги или журнала не перевернулась. Не оставили бодэчи никаких следов и на ковре.
Подойдя к окну, я посмотрел на пожелтевшую лужайку, на прожаренную солнцем улицу. Насколько я мог видеть, ни один из своры, покинувшей дом, не остался в ближайших его окрестностях.
Неестественный холод, ранее царивший в доме, исчез вместе с бодэчами. Жаркий день пустыни «пробивал» тонкие стены, так что создавалось ощущение, будто в гостиной установили несколько мощных нагревателей.
Пробегая по дому, эти черные тени не оставили ни единого следа на стенах или полу коридора. Полностью исчез и запах сгоревшей электропроводки.
В третий раз я подошел к двери напротив спальни Человека-гриба.
Черной комнаты как не бывало.
Глава 13
За порогом находилась самая обычная комната, отнюдь не безграничная, как мне показалось при двух моих первых визитах в нее, а вполне конечных размеров, где-то двенадцать на четырнадцать футов.
Единственное окно выходило на густые ветви растущих у дома кустов, которые затеняли большую часть солнечного света. Тем не менее его хватало, чтобы я мог с уверенностью утверждать, что ни в центре комнаты, ни в углах источника тусклого красного света не было.
Загадочная сила, которая радикально изменяла и контролировала эту комнату, отбрасывала меня в прошлое, потом переносила в будущее, более не давала о себе знать.
Вероятно, комната эта служила Человеку-грибу кабинетом. Всю обстановку составляли ряд бюро, каждое с четырьмя полками, стул с подлокотниками, серый металлический стол с ламинированной поверхностью под дерево.
На стене, противоположной той, где стоял стол, бок о бок висели три большие черно-белые фотографии, отпечатанные, похоже, на лазерном принтере. Портретные фотографии, на каждой — голова мужчины. У одного яростно горели глаза и губы разошлись в широкой улыбке. Двое других мрачно смотрели в объектив.
Все три лица показались мне знакомыми, но сразу я смог вспомнить имя только одного мужчины, того, что улыбался. Чарльз Мэнсон,[24] злобный манипулятор человеческими судьбами, чьи фантазии о революции и расовой войне вскрыли раковую опухоль в теле поколения цветов и привели к закату эры Водолея. Он вырезал свастику у себя на лбу.
Кем бы ни были двое других, они определенно не выглядели комиками из Лас-Вегаса или знаменитыми философами.
Возможно, сказалось мое богатое воображение, возможно — игра просачивающегося сквозь густые ветви света, но глаза всех сфотографированных мужчин отсвечивали серебром. Отсвет этот напомнил мне молочное сияние, каким в фильмах-ужастиках полыхают глаза ходячих трупов.
Для того чтобы убрать с глаз этот отсвет, я включил верхний свет.
Пыль и беспорядок, которые сразу бросались в глаза в других помещениях дома, здесь отсутствовали. Переступая порог кабинета, Человек-гриб, похоже, оставлял свою неряшливость в коридоре и становился чистюлей.
В ящиках бюро стояли аккуратные папки, наполненные вырезками из газет и распечатками из Интернета. Каждая из них представляла собой досье на серийного или массового убийцу. В ящиках нашлось место и Джеку Потрошителю из викторианской Англии, и Усаме Бен Ладену, для которого в аду уже приготовлен специальный «люкс». Тед Банди, Джеффри Дамер, Чарльз Уитман, снайпер, убивший в 1966 году 16 человек в Остине, штат Техас. Джон Уэйн Гейси. Ему нравилось одеваться клоуном на детских праздниках, однажды на каком-то политическом мероприятии он сфотографировался с тогдашней Первой леди, Розалин Картер, а расчлененные тела своих жертв он хоронил у себя во дворе или под домом.
В особо толстой папке лежала подборка материалов по Эду Гейну, который был прототипом как Нормана Бейтса в «Психо», так и Ганнибала Лектера в «Молчании ягнят». Гейн обожал есть суп из человеческого черепа и сделал себе пояс из сосков своих жертв.
Не познанные наукой опасности черной комнаты не остановили меня, но сейчас я имел дело с известным, совершенно понятным мне злом. По мере того как я просматривал папку за папкой, грудь у меня спирало все сильнее, руки начали дрожать, и в конце концов я задвинул очередной ящик с твердым намерением больше их не выдвигать.
Память, подстегнутая содержимым ящиков, подсказала, кто же изображен на фотографиях, подпиравших с флангов улыбающуюся физиономию Чарльза Мэнсона.
Справа от Мэнсона висел портрет Тимоти Маквея, которого признали виновным, приговорили к смерти и казнили за взрыв административного здания в Оклахома-Сити в 1995 году, повлекший за собой гибель 168 человек.
Слева — портрет Мохаммеда Атты, который направил один из захваченных самолетов в башню Всемирного торгового центра, убив тысячи людей. Я не видел в кабинете свидетельств того, что Человек-гриб симпатизировал радикальным исламским фашистам. Поэтому, как и в случае Мэнсона и Маквея, он, вероятно, восхищался Аттой за его жестокость, решительность и достижения на службе злу.
Так что комната эта была скорее не кабинетом, а храмом.
Увидев достаточно, даже слишком много, мне захотелось поскорее выбраться из этого дома. Я просто мечтал о том, чтобы вернуться в «Мир покрышек», вдохнуть запах резины, готовой к встрече с дорогой, и подумать о том, что же делать дальше.
Но вместо этого я опустился на стул с подлокотниками. Я не брезглив, но все-таки внутренне сжался, когда положил на них руки. Ведь раньше здесь наверняка лежали ладони Человека-гриба.
На столе стояли компьютер, принтер, лампа, перекидной календарь. Нигде, ни на одной поверхности, я не обнаружил ни пылинки.
Со своего насеста оглядел помещение, пытаясь понять, каким образом оно могло стать черной комнатой и как потом вновь превратилось в кабинет.
Не увидел огней святого Эльма сверхъестественной энергии, пляшущих на углах металлических бюро. И представители внеземных цивилизаций никак не проявили себя.
И тем не менее на какое-то время эта комната трансформировалась в… портал, дверь между Пико Мундо и странным и далеким местом, под которым я не подразумеваю Лос-Анджелес или даже Бейкерсфилд. Очень может быть, что этот дом служил пересадочной станцией между нашим миром и адом, если, конечно, ад существует.
А с другой стороны, если бы я добрался-таки до кроваво-красного фонаря в центре той черноты, то, возможно, оказался бы на планете в далеком рукаве Галактики, где правили бодэчи. Но пропуска у меня не было, нужного пароля я не знал, вот и перенесся сначала в гостиную и прошлое, а потом в гаражную пристройку и будущее.
Разумеется, проанализировал я и возможность того, что ничего этого в реальности и не было, а все мне привиделось. То есть я безумен, как лабораторная крыса, которой вводили психостимулирующие токсины, а потом заставляли наблюдать телевизионное «реалити-шоу», показывающее в мельчайших подробностях повседневную жизнь вышедших в тираж супермоделей и стареющих рок-звезд.
Время от времени я рассматриваю вариант собственного безумия. Однако, как и любой уважающий себя псих, всегда и быстро отметаю мысли о своем душевном нездоровье.
Я не находил доводов для поиска спрятанного переключателя, который мог бы вновь превратить кабинет в черную комнату. Логика подсказывала, что источник чудовищной силы, необходимой для того, чтобы открыть портал между мирами, находился не здесь, а по ту сторону портала, уж не знаю, где она могла быть.
Скорее всего Человек-гриб и не подозревал, что его кабинет служит не только хранилищем картотеки, которая подогревала его убийственные фантазии, но и терминалом, через который бодэчи попадали на праздник крови. Не обладая моим шестым чувством, он, возможно, мог сидеть здесь, работать с одним из своих мерзких досье, не ощущая ни трансформации комнаты, ни прибытия орд дьявольских отродий.
Поблизости что-то зашуршало, застучало, словно кости скелетов ударились друг о друга, потом вроде бы кто-то убежал.
Я поднялся со стула, напрягся, прислушался.
Потекли секунды тишины. Прошло полминуты.
Крыса, решил я, в стенах или на чердаке. Жара достала ее, вот и забегала.
Я вновь сел, начал один за другим выдвигать ящики стола.
Помимо карандашей, ручек, скрепок, степлера, ножниц и прочей канцелярщины, нашел две недавних банковских выписки и чековую книжку. Все три принадлежали Роберту Томасу Робертсону, проживающему в этом самом доме в Кампс Энде.
Прощай, Человек-гриб; привет, Боб.
Боб Робертсон звучало совсем не зловеще, не возникало ощущения, что человек с такими именем и фамилией мог планировать массовое убийство. Скорее они подходили веселому продавцу автомобилей.
