Анна Белкина - G.O.G.R.
— Я тут, — устало пролепетал Вавёркин, возникнув на пороге тринадцатой камеры. — Кого тут диализировать надо? Этого? — он кивнул на растрёпанного Гоху. — Или этого? — и показал на Смирнянского.
— Вот этого, — Недобежкин из двоих выбрал Гоху и остановил на нём свой указующий перст.
— О’кей, — согласился Вавёркин и начал прилаживать к Гохе свои страшные присоски.
Когда все присоски были пристроены, и монитор ноутбука отразил мозговые биотоки Гохи, «врач-оккультист» заставил «народного певца» рассказать о своём детстве и процитировать четвёртый раздел из учебника математики за третий класс.
Гоха похлопал глазками, а Вавёркин с ужасом увидел, как извилистая диаграмма биотоков распрямляется, распрямляется…
— Ме-е-е-е! — по-идиотски проблеял Гоха, запрокинув голову.
— Чёрт! — выплюнул Вавёркин. — И этот «скозлился»! Да что же с ними происходит-то??
— А вот это мы бы хотели у вас выяснить, — сказал Недобежкин. — Работайте, Вавёркин!
— Да как тут можно работать?! — взвился Вавёркин. — Он даже тестирование не делает! Он блеет вместо того, чтобы рассказать про своё детство! Его закупорили по полной программе! Я НЕ могу снять этот проклятый выборочный гипноз!
— Ме-е-е-е! — подтвердил Гоха.
А Вавёркин, словно тайфун, сверкая молниями, вырвался из проклятой тринадцатой камеры и понёсся в буфет, за десятикратной порцией кофе. А Гоха так и остался в гипнотической нирване и подключённым к компьютеру.
— Выборочный гипноз? — переспросил Смирнянский у Недобежкина, когда «врач-оккультист» растворился за дверью.
— Да, — горько вздохнул Недобежкин. — Замучили они всех этим гипнозом проклятым. Третий гипнотизёр свихнётся скоро и уволится!
— Васёк, а ты в курсах, что насылать этот выборочный гипноз ещё нацисты учили своих спецов в рамках проекта «Густые облака»?
— Откуда мне об этом знать? — проворчал Недобежкин, разглядывая камлающего Гоху. — Я же с Ежонковым не общаюсь!
— Ну вот, теперь будешь знать, — твёрдо сказал Смирнянский. — Этот ваш Тень, или как его там, перенял их методику. Он как-то связан с «Густыми облаками». У тебя, случайно, нет какой-нибудь его фотки?
— Есть фоторобот, у Серёгина лежит, — ответил Недобежкин.
— Подкинь мне её, — попросил Смирнянский. — Я Ежонкову отошлю, а он пробьёт, что за попугай к нам залетел.
— Ме-е-е-е! — мешал работать Гоха, а Вавёркин всё торчал в буфете и не спешил его спасать.
В тот же день Недобежкин отомкнул кабинет Серёгина, залез в его сейф, извлёк из «Дела № 37» фоторобот того, кто зовёт себя Тенью, снял с него копию и отдал Смирнянскому. Затем начальник РОВД положил тридцать седьмое дело обратно, вернул в сейф и замкнул всё так, как оно было. Потом Недобежкин подумал и снял копию ещё и с распечатки из видеосъёмки из изолятора, запечатлевшей ничью тень.
— На, — сказал Недобежкин и отдал Смирнянскому распечатку. — Покажи Ежонкову, может, знает чего?
Смирнянский забрал распечатку и тихо испарился, выйдя через тот же самый пожарный выход.
А несколько дней спустя приехал подарок от Серёгина — неизвестный человек, которого Пётр Иванович и Сидоров поймали в деревне Верхние Лягуши. Те, кто его привёз, пояснили, что Пётр Иванович изловил в Верхних Лягушах киллера, застрелившего директора ресторана «Дубок». Недобежкин крайне заинтересовался человеком, привезенным из злополучных Лягуш и решил допросить его в присутствии только Вавёркина и своего диктофона. Человек из деревни Верхние Лягуши вообще так и не смог выдавить ни одного человечьего слова. «Звериная порча» у него оказалась так сильна, что забила всю его человечность и заставляла беднягу беспрестанно лаять псом, из-за чего Вавёркин весь остаток дня просидел в буфете, глотая кофе и запихиваясь пирожными со взбитыми сливками. А потом — гипнотизёр просил предоставить ему отгул.
— Ну, нетушки, — отказался Недобежкин. — У нас тут работа кипит, а вам — отгул? Нет, пока что это не возможно.
Смирнянский пока не выходил на связь — видимо, его Ежонков пока ничего не нарыл. Недобежкин подумал-подумал и решил вызвать Серёгина в Донецк.
Глава 4. Возвращение Серегина
Узнав, что Пётр Иванович и Сидоров приехали в Донецк, Недобежкин срочно вызвал обоих к себе.
— Оба, пишите мне подробный отчёт о командировке, — потребовал строгий начальник. — Сегодня же положите его мне на стол. Пишите обо всём, что с вами произошло, и это — приказ.
Когда же отчёты Серёгина и Сидорова легли на стол Недобежкина и были прочитаны — начальник сначала впал в ступор, а потом — снова вызвал обоих.
— Если ещё раз выдумаете что-нибудь подобное — лишу вас обоих премии! — проворчал Недобежкин, стараясь казаться крайне рассерженным. — Поехали, чёрт знает, куда, люди приходят, заявления валяются, дела стоят! А вы?
— Мы больше никуда не поедем… — сказал Серёгин.
— И ехать не на чем… — буркнул Сидоров.
— Так, угробили машину, — продолжал выговор Недобежкин. — Как объясним? Никак. По глупости. Стату́я какая-то упала. Ну, ничего. Это ещё ничего. Машину спишем. Но бесполезно убитое время списать никак не получится. За чертями какими-то охотились… Ну, ладно. Серёгин, тридцать седьмое дело закрывайте. Берите новое.
— Почему? Ещё рано закрывать тридцать седьмое дело. Не всех ещё поймали! — не согласился Пётр Иванович.
— Это что же, вы собираетесь ещё десять лет на висяке болтаться? — вспылил Недобежкин. — Раскрыли вы, конечно, это всё виртуозно. Даже Кашалота выловили, который нам годами спать спокойно не давал. Но дело повисло. Теперь надо только ждать, когда те же люди пройдут где-то ещё. И тогда ловить. А сейчас уже всё, забор уплыл! Пора работать, а не просто ходить на работу!
— Хорошо, Василий Николаевич, — сказал Серёгин. — Я возьму новое дело.
Уже в кабинете Петра Ивановича Сидоров сказал:
— Не нужно было уступать. Наша «тридцать семёрка» ещё не закончена. Мы же не поймали Тень!
— Не кипятись ты так, Саня, — сказал Серёгин. — Василий Николаевич прав. «Тридцать семёрка» — мертвец. А у нас накапливаются целые горы «живчиков».
Недобежкин специально отругал Петра Ивановича и Сидорова. Начальник собирался засекретить тридцать седьмое дело и собирался добиться того, чтобы другие сотрудники РОВД, услышав, как он ругается, подумали, что дело Серёгина будет закрыто. А потом, когда рабочий день закончился, и пора было уходить домой, Недобежкин задержал Петра Ивановича и Сидорова, и снова вызвал их к себе.
Начальник отделения не начинал разговор да тех пор, пока не затихли голоса в коридоре и все сотрудники не разошлись по домам.
— Пётр Иванович, — начал, наконец, Недобежкин, ёрзая в своём удобном кресле, обтянутом тёмно-вишнёвой натуральной кожей. — Ваше тридцать седьмое дело по хорошему подлежит немедленному засекречиванию.
Пётр Иванович и Сидоров сидели на стульях для посетителей и молчали, а Недобежкин продолжал с донельзя серьёзным видом:
— Вы напали на след потерянного двадцать лет назад секретного проекта под названием «Густые облака». Его начали ещё в начале века, и, я знаю, что добились некоторых результатов. Исследователи пытались создать так называемого сверхсолдата, и им это каким-то образом удалось. Проект давно закрыт, но его результат вырвался на свободу и, кажется, попал к нам, в Донецк. И даже заходил к нам в отделение. Возможно, что это — Зайцев, возможно — Маргарита Садальская, а возможно и сам Тень. Вы с Сидоровым продолжите расследование тридцать седьмого дела, только тайно, а официально — возьмёте другое. Вам ясно?
— Ясно, — ответил Серёгин, который никогда не расследовал засекреченных дел.
— Ясно, — прошептал Сидоров.
— Никто в отделении, кроме вас и меня, не должен знать, что расследование тридцать седьмого дела до сих пор идёт. И поэтому — вы со всех собранных документов снимаете копии, оставляете их себе, а само дело сдаёте в архив, вам ясно?
— Так точно, — ответил Пётр Иванович, чувствуя, как по его спине наперегонки бегут мурашки. — Василий Николаевич, — Серёгин извлёк из внутреннего кармана пиджака пожелтевшие бумаги, вытащенные из кармана арестованного киллера «Кашалотовой креветки» и положил их на стол перед Недобежкиным. — Вот это мы нашли у человека, которого поймали в деревне Верхние Лягуши.
Недобежкин рывком схватил жёлтые, рассыпающиеся в руках листы, осторожно развернул их и принялся жадно читать. Документов было два: один — написан вручную и по-русски, а второй — напечатан на машинке и по-немецки.
— Гопников, — пробормотал Недобежкин. — Знакомая фамилия… Я пробью по своим каналам… А вот этот документ, с «курицей», — начальник показал на бумагу с немецким текстом и фашистским орлом в заголовке. — Вообще, исторический. Я переведу его электронным переводчиком, а потом — допросим вашего «лягушинца». Но только зарубите себе на носу — никому ни слова, даже Муравьёва исключите из расследования, вам ясно?
