Безмолвная ярость - Валентен Мюссо
— Что-нибудь еще?
— У него нет судимостей, проблем с законом не имел. Далленбах — известный, уважаемый человек; с тех пор как вышел на пенсию, состоит в нескольких ассоциациях. Я надеялся, что смогу найти на него компромат, но… Если в его шкафу и есть какие-то скелеты, мы их пока не нашли.
Гез подробно рассказывает мне о предстоящей процедуре, но я спешу закончить разговор.
Как только вешаю трубку, подключаюсь к интернету, чтобы ввести в компьютер все, что набросал в блокноте. События можно пересчитать по пальцам одной руки. До того как приступить к изучению сайтов, нажимаю на вкладку «Изображения» и после проверки обнаруживаю, что воспитательному дому Святой Марии, о котором мне рассказал адвокат, соответствует всего одно изображение. Черно-белую фотографию довольно низкого качества я нахожу на сайте Архива швейцарского кантона Во. Это длинное внушительное трехэтажное здание с круглыми окнами, симметрично расположенными вокруг массивного вычурного крыльца. Снято под углом: ряд окон теряется за деревьями, и здание кажется бесконечным.
Беру фотографию, найденную в вещах родителей, и кладу ее рядом с компьютером. Радоваться рано, нужно оставаться совершенно объективным. Медленно перевожу взгляд с фотографии на экран, с экрана на фотографию.
Сомнений нет, это одно и то же место. Смотрю на изображения-близнецы — и понимаю, что они изменят ход моей жизни.
Часть II
Жизнь — это путник, который волочит за собой пальто, чтобы стереть следы.
Луи Арагон «Пассажиры империала»
1
Я открываю веб-сайт кантональных архивов Во и нахожу следующий документ:
Образовательный центр Святой Марии
Открытие: 1892 г.
Закрытие: 1973 г.
Вместимость: 50–100
Пол: женщины
Тип заведения: воспитательный дом
Вероисповедание: мультиконфессиональное
Далее примерно на двух страницах следует описание истории дома. Я узнаю, что изначально это был «дом силы, задержания и дисциплины» (работный дом); в него принимали и мальчиков, и девочек, размещение и обучение которых было раздельным. Он пополнялся пансионерами с судимостью или по требованию родителей или опекунов, серьезно обеспокоенных поведением ребенка, чьи отклонения они не могли «подавить». Несовершеннолетние от восьми до восемнадцати лет получали религиозное образование и участвовали в сельскохозяйственных работах. Со временем тюремная составляющая учреждения была смягчена в пользу «психолого-педагогической» помощи воспитанникам. Во время Второй мировой войны, в результате реформы уголовного кодекса Швейцарии, учреждение стало воспитательным домом. В середине 1950-х годов в приют брали только девочек-подростков в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, он перешел из-под опеки Департамента юстиции и полиции в Управление по защите молодежи. По данным сайта, в то время учреждение специализировалось на приеме девушек с поведенческими расстройствами или изъятыми из семей. Дальше информация становится расплывчатой. Я узнаю, что приют закрылся в начале 1970-х годов по бюджетным причинам и был преобразован в центр профессионального обучения.
Возвращаюсь на страницу поиска. Несколько других сайтов упоминают о доме, но вряд ли я найду дополнительную информацию. Моя самая значительная находка обнаружена на странице сайта Лозаннского университета, посвященной междисциплинарной исследовательской группе. В ней кратко рассказывается о работе экспертной комиссии, назначенной в 2007 году с целью проведения научного исследования на тему «Административные задержания и принудительные меры, принятые в Швейцарии до 1981 года».
Я все еще не могу установить логическую связь между тем, что читаю, и историей моей матери. Переворачиваю страницу: с начала XX века до 1981 года десятки тысяч людей старше шестнадцати лет были лишены свободы без санкции судьи. Интернированные простым решением администрации люди не имели возможности подать апелляцию. Я понимаю, что наткнулся на эту страницу, потому что воспитательный дом Святой Марии входил в состав учреждений для интернированных кантонов Невшатель, Во и Вале.
Я по-прежнему теряюсь в догадках. Моя мать француженка, и я не знаю ничего, что связывало бы ее со Швейцарией, кроме национальности человека, которого она пыталась убить. Пытаюсь убедить себя, что это ошибка, но фотография, лежащая на столе, не лжет: Нина действительно в какой-то момент своей жизни оказалась в этом заведении.
Упомянутый научный коллектив невелик: три научных сотрудника и два студента факультета. Я легко нахожу контактный адрес электронной почты Людовика Бертле, историка и архивариуса Лозаннского университета, который возглавляет комиссию. Недолго думая, пишу около десяти строк, объясняя, что ищу информацию о доме Святой Марии. Я не раскрываю личность матери, но указываю, что она, несомненно, находилась в этом учреждении в подростковом возрасте и могла быть подвергнута административному задержанию. Прошу Бертле связаться со мной и оставляю номер телефона.
Моя электронная почта «распухла» от посланий. Близкие знакомые хотят услышать обо мне, но я не решаюсь ответить и отправляю несколько коротких сообщений.
Вопреки всем ожиданиям, Бертле отвечает мне в течение получаса.
Уважаемый господин Кирхер!
Благодарю вас за сообщение. Комиссия, которую я возглавляю, ищет и изучает показания людей, которые подверглись со стороны государства мерам, расцениваемым как серьезное покушение на свободу. Изучая процессы и механизмы, приведшие к этим мерам принуждения, мы также ставим перед собой задачу понять, как пострадавшие люди пережили заключение, и передать их опыт в долгосрочной перспективе. Если вы живете в Лозанне, я буду рад встретиться с вами в университете в ближайшие дни. В случае если у вас есть документы, оставленные вашей матерью, мы очень заинтересованы получить возможность ознакомиться с ними или даже — конечно, с вашего разрешения — интегрировать их в наши будущие публикации. В ожидании вашего ответа…
Очевидно, мое письмо навело Бертле на мысль, что я живу в Швейцарии, а моя мать умерла. Знаю, что должен действовать, не терзаясь вопросами, и отвечаю, что счастлив буду встретиться с ним в ближайшее время, не сообщая, что я француз и никогда не был в Лозанне.
* * *
Около часа ночи возвращается Камиль. Я не сплю, слышу скрип лестницы и выхожу на порог. Его лицо появляется в слабом луче света, падающего из моей комнаты. Я замечаю, что он с трудом идет по прямой, но совсем не удивлен, увидев меня.
— Не спишь? — спрашивает он голосом, немногим четче походки.
— Нет.
— Нормально, учитывая все, что произошло…
Камиль поднимается на последнюю ступеньку, останавливается в нескольких сантиметрах от меня, и я чувствую его пропитанное алкоголем дыхание. Он хихикает, но выглядит смущенным.
— Все, ноги совсем не держат!
— Я уезжаю завтра утром.
— Как это?
— Уезжаю.
— Но куда?
Я хотел бы сказать ему правду. Что несколько часов назад заказал билет в Швейцарию. Что отправляюсь на поиски матери, той молодой девушки, которой она когда-то была и о которой я
