Приключения сестры милосердия - Александр Порохня
Прежде чем действовать, надо все тщательно продумать — так учил меня Денис. И почему только я его невнимательно слушала?
Я могла выбраться из этой комнаты или через дверь, или через окно. На всякий случай я тихонько подошла к двери и осторожно покрутила ручку, но дверь, конечно, была заперта. В комнате не было ничего подходящего, чтобы попробовать взломать замок. Внезапно в коридоре послышались шаги. Я замерла у запертой двери, стараясь даже не дышать. Выбор действий, если кто-то войдет в комнату, у меня был невелик.
Кинуть в лицо вошедшему половую тряпку, затем, пока не очухался, изо всех сил ударить его по голове пустым ведром, и бежать к выходу — это раз. Заползти под медицинскую кушетку и, схватив вошедшего за лодыжки, резким рывком попытаться свалить его с ног, это два. Не густо, подумала я, попытавшись изобразить из себя хамелеона и слиться с кафельной стеной.
— Игнат! — прервал мои лихорадочные размышления мужской голос за дверью.
От неожиданности я подпрыгнула, чуть не опрокинув пустое ведро.
— Чего?
— Шеф звонил, сказал в семь приедет.
— А чего так поздно?
— Труповозка опаздывает, их куда-то вызвали.
— Ладно, тогда позже ее кольну…
Шаги удалились.
Так. Все плохо. Кольнуть, несомненно, собираются меня. После укола ясно, что со мной будет. Меня разделают как рождественскую индейку, изуродуют лицо, срежут кожу с кончиков пальцев, чтобы нельзя было опознать, а затем… Меня охватил ужас, я с трудом сдержалась, чтобы не заорать, сильно укусила себя за палец, и снова попыталась собраться с мыслями.
В коридоре их там двое. Может, кто-то еще есть в подсобке. Значит, в коридор бежать бесполезно, меня там схватят. Остается один выход — в окно. Но как я смогу вылезти через окно, забитое снаружи досками?
Допустим, я переверну тихонько ведро, встану на него, открою фрамугу (если она не заколочена). А что я буду делать дальше? Я взяла в руки ведро, и, провозившись с ним минут пять, сняла металлическую круглую ручку, после чего перевернула ведро, встала на него и попыталась открыть окно. Ручка повернулась, но створка окна не поддавалось мои усилиям. Я покачала окно, толкнула наружу и снова потянула на себя. Оконная створка поддалась. Тихонько, так, что бы не издать не звука, я распахнула окно и, просунув конец ручки ведра в щель между досками, начала их отжимать. Звук треснувшей доски раздался в моих ушах грохотом, но терять мне было уже нечего, и, обдирая в кровь локти и колени, я втиснулась в узкую щель между досками. Изворачиваясь, как ящерица, я выпала на асфальт из окошка цокольного окна. Несколько секунд я лежала на земле, пытаясь отдышаться, сердце бешено колотилось, из глаз текли слезы.
Через несколько мгновений, с усилием встав на ноги, я огляделась по сторонам.
Вокруг располагался гаражный массив. Бетонные блоки перемежались металлическими воротами с написанными на них масляной краской трехзначными номерами.
«Надо убираться отсюда, пока никого нет», — подумала я, и в этот момент раздался собачий лай. Ко мне бежала небольшая лохматая собака, а за ней еле поспевал какой-то дядька в спортивном костюме.
— Помогите! — бросилась я к нему.
Ничего не спрашивая, он повернулся, и быстро пошел прочь. Я, прихрамывая, заковыляла за ним, старалась не отставать. Рядом со мной, как ни в чем не бывало, молча, бежала его собака. Когда гаражи остались позади, мужчина обернулся. Он был похож на учителя физкультуры и бродягу-путешественника одновременно. Возраст определить было сложно — может быть и пятьдесят, и семьдесят. Худощавое лицо рассекали морщины, которые появляются у людей волевых и отважных. Мешки под глазами и легкий запах перегара говорили, что мужчина «после вчерашнего». Но взгляд его пронзительных серых глаз был молодой, и как ни странно, трезвый.
В критических ситуациях лучше говорить правду, или хотя бы полуправду, поэтому я выпалила:
— Меня сильно ударили по голове в подъезде и привезли туда, — я махнула рукой в сторону морга. Мужчина не двинулся с места, и молча, как-бы вопросительно, продолжал смотреть на меня.
— Я еле выбралась оттуда… Помогите мне! — в моем голосе звучало отчаяние.
— И чем же я могу помочь? — пожал он плечами, — может, тебе в милицию стоит пойти?..
— Я не могу сейчас в милицию, у меня документов нет, они меня там слушать не станут. Мне позвонить надо и хотя бы умыться… — растерялась я.
— Извини, у меня дома мама старенькая, она не поймет, — как бы оправдываясь, ответил мне мужчина, — а вот на работу могу тебя отвести, пойдем.
— А собака?
— Пойдет с нами, правда, Дик? — повернувшись ко мне спиной, мужчина повернулся и пошел, даже не посмотрев, иду ли я за ним.
— А где вы работаете? — ободранную коленку жгло как огнем, но я старалась не отставать, и почти бежала рядом.
— Придем, увидишь.
Собака, высунув язык, бежала рядом, опасливо кося глазом в мою сторону. Пес явно проявлял осторожность, видимо я показалась ему подозрительной.
Местом работы моего нового знакомого, которого звали довольно банально — Иван Ивановичем — была районная подстанция Скорой помощи, находившаяся где-то в десяти минутах ходьбы от гаражного массива. Время было пять утра, весь дежурный персонал подстанции спал, даже диспетчер дремала у телефона, положив кудрявую голову на сложенные на столе руки.
Стараясь не шуметь, я прошла в женский туалет, умылась там ледяной водой, и, дрожа от холода, попыталась хоть немного привести в порядок свою одежду.
Когда я вошла в маленькую комнатку, видимо, служившую сотрудникам подстанции кухней, мой новый знакомый уже заварил чай и выложил в керамическую вазочку, с отбитым краем разломанную на мелкие кусочки заветренную шоколадку. Я обхватила кружку с горячим чаем, пальцы рук наконец-то согрелись, и минут через пять от шоколадки не осталась и следа.
— Согрелась, пришла в себя? Ну, рассказывай, что с тобой случилось… — Он внимательно смотрел на меня, пытаясь, видимо понять, как я очутилась в такое раннее время в таком безлюдном месте. Сил врать и изворачиваться у меня не было, поэтому тихо, неторопливо, прихлебывая горячий чай
