Кен Бруен - Стражи

* * *

У меня нет никаких моральных принципов, просто я живу с оголенными нервами.

Позже мы легли в постель. Я ужасно нервничал. Признался:

— Наверное, я никогда не занимался любовью на трезвую голову.

— Поверь мне, будет только лучше.

Она оказалась права.

Около полуночи я оделся, а Энн спросила:

— Может, останешься?

— Пока нет.

— Ладно. — Она вылезла из постели и исчезла. Через несколько минут что-то принесла. — Я хочу, чтобы ты на это взглянул.

— Хорошо.

— Это дневник Сары. — И протянула мне книжечку в розовом кожаном переплете.

Я отшатнулся:

— Господи, Энн, я не могу.

— Почему?

— Не могу читать дневник молодой девушки. Это нехорошо.

— Но почему? Ты сможешь понять, какая она… какая она была. Пожалуйста.

— Господи, мне совсем не хочется это делать.

Не мог же я ей сказать, что ничто не потащит меня к бутылке с такой силой, как это. Влезть в мысли молодой умершей девушки.

Энн все еще держала в руках дневник.

Я сказал:

— Попробую. Не обещаю, что смогу, но попытаюсь.

Она обняла меня, поцеловала в шею и прошептала:

— Спасибо, Джек.

По дороге домой мне казалось, что в моем кармане лежит бомба. Я подумал, не позвонить ли Кэти Б. и не попросить ли ее прочесть дневник. Но не мог же я вот так просто отдать его в чужие руки. Энн никогда не согласилась бы. Матерясь как последний биндюжник, я ускорил шаг и через десять минут был дома. Сунул розовую книжечку под кровать, чтобы не наткнуться на нее взглядом сразу же, как продеру глаза утром. О том, чтобы читать его ночью, не могло быть и речи.

На следующее утро я принял душ, накофеинился и стал вышагивать по комнате. Затем решился.

Обложка была довольно потрепанной. Им часто пользовались.

На первой странице стояло:

Этот дневник — собственность Сары Хендерсон, поэта, Ирландия.

Это ЛИЧНАЯ собственность!

Так что не подглядывай, мам!

Господи, все оказалось еще хуже, чем я думал.

Я закрыл глаза, выбросил все мысли из головы и начал все с начала. Многие записи были предсказуемы. Школа, друзья, музыка, шмотки, диеты, влюбленности.

Но постоянно попадалось и такое:

Мама обещала подарить мне мобильник на Рождество.

Она ЛУЧШЕ ВСЕХ!

Мне хотелось кричать.

Дошел до того места, где она начала описывать свою работу у Плантера.

Мистер Форд такой неприятный. Девушки смеются над ним за его спиной.

Он такой странный.

Затем тон меняется:

Барт спросил, хочу я, чтобы он подвез меня домой.

Он потрясающий.

Мне никто никогда еще так не нравился.

Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.

Последняя запись:

Я не могу дольше вести этот дневник.

Барт говорит, это только для детей.

Он пообещал подарить мне золотой браслет, если я пойду на вечеринку в пятницу.

Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:

— Где, черт возьми, ты был?

— Под прикрытием.

— Как же, поверила я тебе.

— И правильно сделала бы.

— Чего-нибудь хочешь?

— Пустяк.

— Валяй.

— Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?

— Конечно.

— Молодец. Как его зовут?

— Дай-ка взгляну. — Затем: — Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.

— Блеск!

— Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.

— Замечательно. Когда?

— В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?

— Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?

— Да хоть сотню.

* * *

Ты присматривался весь апрель с большим терпением, называемым… силой духа.

В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн были короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.

Я сказал:

— Как раз для таких представлений.

— Нормально?

— Блеск

Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.

Энн хмыкнула:

— Ты похож на избалованного священника?

— Капризного?

— Нет, избалованного в смысле… испорченного.

— Ммм… об этом стоит подумать.

Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:

— Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.

— Она нервничает?

— Я нервничаю.

Кэти я нашел в маленькой гримерной.

— Я знала, что ты зайдешь, — обрадовалась она.

— Да?

— Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… — Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.

— Что это? — спросил я.

— «Джек…» в смысле «Дэниелс». Хорошо забирает для начала.

— Да нет, спасибо.

— Что?

— Я не пью.

Она резко повернулась и переспросила:

— Ты что?

— Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.

— Ух ты!

Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:

— А борода? Она зачем?

— Придает уверенности.

— Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.

Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:

— Ты — лучше всех.

Энн держала в руках стаканы.

— Кока-кола… Я ничего не имела в виду.

— Кока-кола годится.

Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.

Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.

Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:

— Привет.

— И тебе привет.

Она сразу начала с пайковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен — от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.

Я сказал Энн:

— Она не будет петь на бис.

— Почему?

— Никогда ничего не оставляет про запас. Она выложилась.

Я оказался прав.

Зажегся свет. В зале чувствовалась теплая дружеская атмосфера. Энн заметила:

— Она великолепна! Какой голос!

— Пить будешь? Возьми спиртного. Я продержусь.

— Белого вина.

— Конечно.

Я взял вино, повернулся, чтобы вернуться к Энн, и тут увидел Саттона. Он загородил мне дорогу, взглянул на стакан и спросил:

— Вино? Это начало.

— Не для меня.

— Все едино. Та английская цыпочка его спокойно выдует. Подозреваю, она в постели может убить.

— Не твой тип.

— Они все моего типа. Ты про нашего мистера Плантера не забыл?

— Нет.

— Он обожает художников. Считает себя коллекционером.

— Ты с ним разговаривал?

— Очаровательный человек Я иду к нему завтра в полдень. Ты пойдешь в качестве моего помощника.

— Что ты собираешься делать?

— Подставить ублюдка. Я заеду за тобой в половине двенадцатого.

Я передал Энн вино и сказал:

— Я только попрощаюсь с Кэти.

— Скажи ей, она была на высоте.

Типичное для наших мест выражение, высшая похвала.

Гримерка Кэти была забита поклонниками. Кэти раскраснелась, глаза сияли.

— Ты потрясающе пела, — похвалил я.

— Спасибо, Джек.

— Я вижу, ты занята, я только хотел, чтобы ты знала.

— Оставь бороду.

— Думаешь?

— Создает впечатление, что ты — личность.

* * *

Змея покусала стольких, что мало кто решался выйти из дому.

Мастеру удалось укротить змею, и тогда люди стали бросать в нее камни и таскать ее за хвост.

Змея пожаловалась Мастеру.

А он сказал:

— Люди больше не боятся тебя, это плохо.

Разгневанная змея ответила:

— Ты же учил перестать пугать их.

— Нет, я учил тебя перестать их кусать, но не переставать шипеть.

На следующее утро я приготовил себе настоящий завтрак. Если учесть, что я не был болен и не с похмелья, это событие — из ряда вон выходящее. Лицо заживало, остальное скрывала борода. Сделал яичницу и отрезал толстый кусок хлеба — с утра сходил к Гриффину.