Александр Ольбик - Падение «черного берета»
— Поедем на двух машинах «скорой помощи» — это шесть человек и машина прикрытия…
— Будь осторожен, чтобы полоса неудач не сыграла с нами злую шутку…
— Не все зависит только от нас… Пойдем, на дорожку выпьем, я что-то продрог…
После совещания их позвали ужинать.
Карташов с Одинцом сидели с края стола и разделывались с лобстерами. Аппетит после поездки на водохранилище у них был зверский.
— Мцыри, попробуй это, — Одинец подал Карташову тарелку с большим куском холодного мяса и разнообразной зеленью.
Усевшийся за стол Таллер сам налил себе полфужера коньяка и сразу же выпил. Закусил хвостиком петрушки, после чего сразу же закурил.
— А где Галина? Веня, куда ты запрятал свою красавицу? — спохватился Таллер. Большой ценитель женской красоты.
— Она на кухне, сейчас подойдет.
В гостиную, наконец, вошла Снежко. На ней было темное с глубоким каре платье, с рубиновым кулончиком. На «шпильке» она казалась еще стройнее и все, кто был за столом, бросили свои алчные взгляды на ее ноги.
Она села рядом с Бродом, он ее обнял за плечи и что-то негромко сказал. Женщина поднялась и пошла наверх. Вернулась с гитарой.
— Мцыри, спой, — попросил Брод. — Николай говорит, что вы с Саней организовали дуэт, — через стол Брод протянул Карташову гитару.
— Давай, Серый, не стесняйся, — попросил Одинец. — Что-нибудь задушевное.
Карташов отодвинулся от стола, чтобы дать свободу гитаре, и начал подбирать аккорды.
Жалобно стонет ветер осенний,Листья кружатся поблекшие,Сердце наполнено чувством томления,Помнится счастье ушедшее…
Он пел негромко, но тишина, вдруг возникшая за столом, усиливала его голос и каждый звук шестиструнки. В какое-то мгновение Карташов поднял глаза и увидел лицо Галины. Он мог поклясться, что она ждала его взгляда.
Таллер, откинувшись на спинку стула, в своей вальяжной позе, курил «Уолл-Стрит», зажав сигарету между средним и безымянным пальцами.
— Неплохо, черт возьми, — сказал Таллер. — Спел с душой, а это главное. Ты, Мцыри, сам рижанин?
— Во всяком случае, я там родился, — засмущавшись, ответил Карташов.
— И там же подсел, — пояснил Брод. — «Черный берет», гроза националистов, за что и был наказан.
— Неплохого кадра ты, Веня, заполучил, — Таллер взглянул на часы. — Николай, пусть твои люди поменяют номера на моей машине. — Он поднялся с места, и без прощальных церемоний вышел из-за стола. В сопровождении Николая покинул дом.
Галина с приходящей домработницей принялись убирать стол. Теперь на Галине был цветастый фартук, но «шпильки» остались на ней. Карташов слышал стук ее каблучков и это его бодрило, словно свежий ветерок. Неприхотливая память напомнила ему сцену в ванной комнате и все его нутро обдало кипятком.
Когда он уже был в комнате, без стука вошел Брод. Он был заметно навеселе.
— Тебе, Мцыри, придется на время сменить бивак… Переехать к Одинцу. А чтобы вам не было скучно, возьмите с собой гитару… Когда-то на ней играл Высоцкий…
— Я не против, — сказал Карташов и не стал расспрашивать Брода о причине такого решения.
Брод молчал, курил и прищуренным от дыма глазом взирал куда-то в пустоту.
На следующий день Карташов переехал к Одинцу, в Чертаново, недалеко от Варшавского шоссе…
Бойня на Учинском водохранилище
Из Ангелово они выехали на «шевроле», за рулем которого находился Карташов. Рядом курил и одновременно лузгал семечки Одинец.
— Мне нравится вечерняя Москва, — сказал он и прильнул к лобовому стеклу. — Что-то не пойму, то ли дождь начался, то ли у меня в глазах рябит.
— Оптический обман, преломление лучей… Между прочим, дождичек не помешал бы, — Карташов перекинул сигарету с одной стороны губ на другую.
…Он ощущал некоторый дискомфорт, отчасти от внезапно возникших ассоциаций. Вспомнился давний рейд по ночной Риге, когда в милицейском «уазике» они утюжили ее темные предместья, вылавливая всякую шантрапу и самогонщиков. Это было время, когда ОМОН только-только начал брать верх над разнузданным криминалитетом.
Его взвод патрулировал южную часть города, взвод Бандо — западные, прилегающие к порту, районы. Однажды они увязались за бешено мчавшейся иномаркой, водитель которой проигнорировал их приказ остановиться. Гонка проходила по окраинной части Риги и привела их в пределы, контролируемые Бандо.
Преследуемая машина, преодолев придюнную зону лесополосы, вырвалась к заливу и ушла в сторону Мангальского маяка. И как только их «уазик» тоже выскочил на пляж, Карташов и его бойцы увидели трассирующие цепочки, исходящие от темной береговой линии. Он приказал водителю подать вправо и приблизиться к непонятному источнику автоматической стрельбы. Однако близко подъезжать не рискнули. Остановившись за пустой дачей, дальше пошли пешком. Внезапно стрельба прекратилась и они отчетливо услышали зычный голос Бандо:
— В воду, дешевки, и — бегом!
Когда они приблизились, в метрах двадцати от берега увидели застывшие человеческие силуэты. А на берегу наряд омоновцев — четверо во главе со своим командиром.
Раздался треск автоматной очереди и в темноту полетели огненные сверчки. Они пластались низко, над самыми головами тех, кто находился в воде.
— Ну, что, придурки, не моете свои патриотические яйца!? Радуйтесь, что я с вами еще разговариваю…
Пули снова полетели в сторону залива, вплотную приблизились к воде и силуэты людей, видимо, спасаясь от пуль, с головой ушли под воду.
Карташов шагнул вперед и крикнул:
— Отставить! — и сблизившись с Бандо, сильно ударил ладонью по автомату, уводя его ствол в зенит звездного неба.
Бандо, набычив шею, зло зырнул на непрошеных гостей.
— Отвали, Карташ! Это не твой район, — автомат его уперся в грудь Сергея.
— Ты снова пьян, Слон! Остановись пока не поздно…
Подошел один из бойцов и попытался отвести ствол от груди Карташова, однако Бандо нарочито угрожающе нажал на автомат и буквально вдавил пламегаситель в куртку Карташова.
Пришлось применить боевой прием. Автомат отлетел в сторону, а сам Бандо покачнулся и едва не упал на песок.
— Это, Игореха, превышение власти! — крикнул Карташов. — Я доложу об этом командиру отряда.
— Перестань, Карташ, зря сотрясать атмосферу! Благодаря таким, как ты соглашателям, нацисты берут нас голыми руками, — он поднял с земли автомат и щелкнул предохранителем. — Мы должны в духе ин-тер-наци-она-лизма воспитывать эту зеленую сволочь, а ты с ней цацкаешься.
— Закон для всех один, — Карташов направился к воде. — Эй, вы, купальщики, выходите на берег! — обратился он к застывшим в воде фигурам. И своим бойцам: — Выйдут, проводите их до автобусной остановки.
— Говно! — тихо произнес Бандо. — Чистюля затрюханный… Пошли, братцы, отсюда, а не то меня вырвет…
И хотя было темно, Карташов, в ритмичных сполохах маяка, успел разглядеть на лице Бандо хищную гримасу.
Из воды вышли пятеро подростков и, не попадая зуб на зуб, принялись раздеваться и выжимать свои вымокшие одежды.
— За что он вас искупал? — спросил их сержант Татаринов, но ответа не получил.
— Оставь, Костя, их в покое! — Карташов развернулся и тоже зашагал в дюны…
…А что было потом? Однако его отвлек голос Одинца.
— Ты что, Серега, спишь? За теми указателями рули направо…
Карташов, действительно, словно очнулся от глубокого забытья. Он увидел, как впереди идущие «скорые помощи» повернули на Кольцевую дорогу, где по плану они должны были расстаться. Их «шевроле» съехал на грунтовую дорогу, проходившую по равнине, с редкими кустарниками и далекими желтыми огоньками.
«Зачем я здесь? — спросил себя Карташов. — Чтобы выжить, — ответило его второе „я“… — А бандитские дела, в которые ты так незаметно впутался? Да, но главное, чтобы не запачкаться кровью», — утешила его вторая половина.
Через двадцать минут они переехали речушку и Одинец, — эдакий штурман ночной гонки — положив руку на баранку, предостерег:
— Поезжай, Мцыри, медленнее, сейчас будем делать закладку.
Они съехали с дороги на разбитую грунтовку и под колесами зашуршала щебенка с накиданными ветром сухими листьями. Было темно, лишь в метрах трехстах от них горел одинокий фонарь и проносились редкие машины.
Одинец вылез из микроавтобуса первым и прошел вперед. Когда возвратился, сказал:
— Я нашел огромный валун, под него и положим, — он достал из-за спинки сиденья брезентовый мешок и вытащил из него две тротиловые шашки. Из кармана — кулек с взрывателями. — Как думаешь, на сколько времени поставить замедлитель? — спросил он и посветил фонариком на часы. — Сейчас двадцать пятьдесят…
— На сколько у них назначено толковище?
— На одиннадцать…
— Значит, и громыхнуть должно примерно в это же время, — и Карташов понял, что после этих слов он автоматически становится соучастником теракта. Однако тут же успокоил свою совесть: «Здесь людей не должно быть».
