Роберт Кормер - После первой смерти
Когда он появился в двери, я поприветствовал его, и мы обменялись рукопожатиями – твердо, но неловко. Мы, вероятно, не жали друг другу руку половину всей нашей жизни.
- Бен, - сказал он, и тут же посмотрел куда-то вдаль, заглядывая в тёмные закоулки комнаты, оценивая её размер и высоту потолка и т.д., и я отдал должное добродушию в его голосе. Мой отец – он актер.
Наконец, он повернулся и посмотрел на меня, посмотрел пристально, посмотрел так, будто он меня изучает. И мне стало интересно, что он надеялся увидеть – ребёнка, которым я когда-то был, чистым и невинным? Или он увидел меня бейсболистом Малой Лиги, отбивающим мяч и бегущим по кругу под улюлюканье толпы? Или же он нашел меня таким, каким я был прошлым летом перед историей с автобусом и мостом, перед тем предательством?
- Ладно, - сказал он, всё ещё продолжая стоять в дверном проёме и смотреть на меня. - Я вижу, ты набрал вес, а я немного его потерял.
- Здесь хорошо кормят, - сказал я, не думая и автоматически. Потому что мне всё также не хватает мышечной массы, хотя я, в отличие от многих обитателей замка, не бегаю каждый день в гимнастический зал, чтобы стать на весы. И я понял, что мне придётся беседовать, интерпретировать, скрывая смысл и понятия, тратя по нескольку секунд перед каждым словом, подбирая тон голоса – и это значит, до бесконечности. И я себе сказал: «Терпение, пройди через всё это, играй, это – роль преданного сына, следуй за ним и попытайся больше не причинить ему вреда».
И теперь настал мой черёд что-то сказать, потому что я почувствовал, как комнату заполняет собой тишина, настолько глубокая и ужасная, что можно было задохнуться. И мой рот, как обычно, должен был начать работать, и чтобы слова пошли одно за другим – так же, как и тогда, в тот день, когда я встретил Нетти Халвершам и говорил без остановки. И мне нужно было заговорить о Замке, о парнях, Элиоте Мартингале, об уроках и, Боже, я подумал, что будет лучше, если кто-то остановит меня прежде, чем я потеряю дыхание и почувствую себя слабым и еле стоящим на ногах. Наконец, я захотел разрушить этот его ужасный взгляд – выражение, которое я никак не смог бы объяснить. И из меня прорвались слова, которые отравляли меня днями и ночами ещё с того прошлого августа.
- Па, что охраняет Иннер Дельта?
Ответ на тот вопрос было не найти ни в газетах, ни в телевизионных выпусках новостей. Мне не у кого было об этом спросить, даже у матери. Единственным человеком, кто мог бы мне на это ответить, был мой отец. Я ни разу ничего не слышал об Иннер Дельта до захвата автобуса, и ничего после.
- Это всё в строгом секрете, Бен, - сказал он. - Конечно, изредка что-то просачивается. Проблема в том, что операции, проводимые с Иннер Дельта, полностью зависят от различных тайн: от действий террористов, оттого, что нужно преподнести публике в сводке новостей, оттого, что должна узнать общественность, и, следовательно, вся эта информация должна быть бесполезной. Плюс, в ход идёт то, что публика хочет знать – слухи, - его голос затихал. Я знал, насколько трудно для него было обо всём этом говорить, и он говорил всё тише и тише, переходя на шепот.
* * *Впервые он упомянул Иннер Дельта в то утро, когда был захвачен автобус. Он заскочил домой после завтрака и велел телохранителю подождать снаружи. Я только что съел бутерброд с тунцом, не имеющий вкуса, потому что Нетти Халвершам сделала для меня безвкусным весь окружающий меня мир. Она лишила его запаха и цвета. Я предложил отцу такой же бутерброд. Он сказал, что у него нет времени на еду, что он пришёл домой лишь на момент, чтобы поговорить со мной.
- Ты нашёл маму? - спросил я.
- Да, в Бостоне. Она остаётся с Сарой Томпсон в Вестоне. Я хочу, чтобы она сегодня побыла там, по крайней мере, до вечера, - он колебался. - Поступило сообщение, что возможен обстрел подъездных дорог к Дельте, и я не хочу, чтобы в это время она оказалась где-то здесь на шоссе. У Сары ей будет безопасней. - Сара была её старой школьной подругой, а Вестон – пригородом Бостона, в нескольких милях на запад.
Впервые я ощутил себя вовлечённым в драматические события. По радио передавались отрывочные сообщения о захвате автобуса, по телевизору можно было увидеть какие-то интервью или просто сводки с указаниями времени и места, в которых не говорилось ровным счётом ничего. Но, видя напряжённое и бледное лицо отца и слушая его слова о вероятных взрывах на шоссе и о безопасности моей матери, я немедленно сделал внезапные события того дня для себя незабываемыми. Я также впервые в жизни посмотрел на своего отца не как на отца, а как на Генерала Руфуса Бриггса…
Возможно, он обратил внимание на мой взгляд.
Потому что он сказал:
- Я доверяю тебе, Бен, и рассказываю тебе даже очень многое из того, что происходит, и о чём я могу тебе рассказать. В пределах возможного. Как ты знаешь, что какие-то неизвестные преступники захватили автобус и держат в заложниках детей. Это произошло сегодня приблизительно в девять утра. И у нас уже есть их требования, которые были указаны в письме, доставленном частной почтовой службой. Оно было выслано из Бостона.
- Что они хотят, Па?
- Они предъявили три требования, - продолжал говорить он, впервые расслабившись, словно перемешивая в голове мысли, чтобы не только посвятить меня в происходящее, но и скрыть собственный шок от всего этого. - Во-первых: они требует выпустить пятнадцать так называемых политических заключенных, находящихся в разных тюрьмах страны. Во-вторых: они просят десять миллионов долларов наличными. В-третьих: демонтаж того, что кое-кому известно как Иннер Дельта. Демонтаж – они имеют в виду, общественное признание существования такого института, раскрытие и публикация имён наших агентов по всему миру, и, соответственно, отзыв их из мест их дислокации, - он сделал паузу, осмотрелся, протёр вспотевшую шею, будто он пытался ослабить в ней напряжение.
Я не смел дышать. Или шелохнуться. Мне показалось, что он забыл, что я был рядом с ним в той же комнате, и если я сделаю что-нибудь напоминающее ему о моем присутствии, он тут же замолчит и уедет к себе на Иннер Дельта или куда-нибудь ещё.
- Если до завтрашнего утра, до девяти мы не выполним их требования, то, как они говорят, дети начнут умирать один за другим, - он снова посмотрел на меня и, как показалось, он отреагировал на выражение моего лица. - Я не раскрываю тебе никаких глубоких тайн, Бен. Всё это днём позже появится на страницах газет. Мы не пробуем превратить всё это в цирк для прессы, но и не можем держать всё это под замком.
- Их требования исполнимы? - спросил я.
- Практически, исполнимы первое и второе. Политических заключенных можно выпустить без какой-либо угрозы обществу и без большого шума. Они – не члены какого-нибудь заговора. Они осуждены за разное: трое из них – за поджог во время демонстрации за гражданские права ещё где-то в шестидесятые, ещё один – за то, что бросил самодельную бомбу на лужайку у Белого Дома. Бомба так и не взорвалась, остальные – за прочие провинности.
- Деньги – тоже не проблема. Десять миллионов долларов – капля в море по сравнению с тем, что уходит на правительственные нужды. Заплатить им можно даже не сразу, а в несколько приёмов. Больше всего беспокоит третье их требование – наши люди, Бен. Иннер Дельта. Я не могу рассказать тебе, что такое Иннер Дельта – лишь только о том, что наша работа секретная, требующая высоких навыков и умения, и она очень важна для нашей нации. Я отдал этому всю свою жизнь. И даже, в некотором смысле, и вашу – твою и твоей матери, ко всему, привезя вас на Дельту. И демонтаж Иннер Дельта – главная причина, по которой были похищены дети. Мы в этом убеждены. Выпуск заключенных и деньги – это лишь дымовая завеса. Главная проблема здесь – Иннер Дельта.
Мы сидели в гостиной, где всё было столь же знакомо, как и мое собственное лицо, которое я каждый день видел в зеркале. Но внезапно весь этот маленький мир показался странным. Из-за того, что только что рассказал мне отец. Какие-то дети были похищены и могли бы быть убиты, и во всё это была вовлечена секретная американская служба. И так же внезапно и мы – отец, мать и я были непосредственно вовлечены в эти события. И всё же, я напомнил себе о том, что на улице стоит телохранитель, и моя мать, задержавшаяся где-то в Вестоне, потому что находиться на шоссе для нее было бы опасным. Я глубоко вздохнул и почувствовал, как у меня немного закружилась голова. Всё показалось каким-то легкомысленным, будто я жил на одной из тех небольших сцен в стеклянном сосуде, который достаточно встряхнуть, чтобы повсюду закружились снежинки. Снег не пошёл, но весь наш мир затрясся. Я взвешивал лишь один вопрос и хотел задать его отцу, но не осмеливался: «Не ты ли сам Генерал Бриггс, Папа?»
Руки отца покоились на его коленях. Он снова прямо смотрел на меня. Но теперь он показался мне мягче. Те самые движения старческих рук на его коленях всегда были интродукцией к решению какой-либо трудноразрешимой задачи, как это всегда казалось. Что-то вроде того: выйдем и побросаем в кольцо мяч. Или: почему в кинозале не только мы вдвоём? Теперь он сказал:
