Нельсон Демилль - Собор
– Парад, думаю, будет закончен до того, как погода испортится, полковник.
Он посмотрел на Лоугана, чтобы убедиться в том, что тот слушает. У полковника было удивительно чопорное выражение лица, которое служило ему хорошим прикрытием на штабных совещаниях, но его будто вытесанное из камня лицо смягчалось затуманенными зелеными глазами, какие обычно бывают у женщин. Очень жаль – они все портили.
Лоуган посмотрел вначале на свои часы, затем на железный циферблат часов на столбе напротив здания страховой компании Моргана на Пятой авеню. Его часы спешили на три минуты, но к полудню могут отстать. Полковнику никогда не забыть фотографию в газете, на которой был изображен его полк во время перекура, и эти самые часы, отстающие на три минуты. Заголовок гласил: «ИРЛАНДЦЫ НАЧИНАЮТ ПОЗЖЕ». Такое больше не повторится никогда.
Штабные офицеры, закончив осмотр, собрались напротив полкового знамени. Северный ветер, дувший по авеню со скоростью пять миль в час, неистово рвал национальное и полковое знамена и красиво развевал боевые вымпелы, некоторые из которых сохранились еще со времен Гражданской войны и войны с индейцами. Лоуган повернулся к майору Коулу:
– Ну, как себя чувствуешь?
Майор пытался найти слова для нужного ответа, поэтому повторил вопрос:
– Чувствую, сэр?
– Чувствуешь, парень. Чувствуешь, – подчеркнул полковник.
– В общем, хорошо. В норме.
Взгляд Лоугана упал на знаки воинских отличий на груди майора. Пурпурное пятно выглядело очень символично.
– А во Вьетнаме у тебя было когда-нибудь ощущение, что все идет наперекосяк, не так, как надо?
Майор задумчиво кивнул.
Лоуган ждал ответа, который мог усилить его собственное беспокойство, но Коул был слишком молод, чтобы в полной мере осознать, что Лоуган ощущал в джунглях или лабиринтах Манхэттена.
– Сегодня нужен глаз да глаз, майор. Это не парад, а военная операция. Не позволяй своей голове поменяться местами с той частью тела, что расположена пониже спины.
– Слушаюсь, сэр.
Лоуган перевел взгляд на свой полк. Солдаты стояли в положении «вольно», их полированные каски с полковым крестом посредине сверкали на солнце, а через плечо у каждого висела на ремне винтовка М-16.
В огромной толпе на Сорок четвертой улице, которая увеличилась за счет служащих, покинувших свои офисы для ленча, люди непрестанно толкались, борясь за место, откуда открывался лучший вид. Некоторые забирались на регулировочные табло для пешеходов, почтовые ящики, цементные куполообразные кадки вдоль авеню, куда недавно посадили новые деревья.
На перекрестке вокруг полковника Лоугана толпились репортеры, политики и распорядители демонстрации. Главный распорядитель, старый судья Дрисколла, похлопывал каждого по спине – так он проделывал это вот уже более сорока лет. Церемониймейстеры и руководители колонн, великолепные в своих черных парадных пальто, поправляли трехцветные шарфы и головные уборы. Губернатор по обычаю тряс каждому руку, и это выглядело так, будто он проводит свою предвыборную кампанию, а на голове мэра Клайна красовался зеленый котелок, глупее которого Лоуган еще не видывал.
Полковник посмотрел вверх на Пятую авеню. Широченная улица была пуста – ни транспорта, ни людей. Зрелище вызывало в памяти фрагменты второсортного научно-фантастического фильма. Пустой тротуар тянулся к самому горизонту, и у полковника Лоугана возникло ощущение, что однажды он это уже видел. Он не мог видеть сам собор, зажатый между Пятидесятой и Пятьдесят первой улицами, но все же заметил полицейские ограждения вокруг него и охрану на нижних ступеньках храма.
Когда стрелки часов приблизились к отметке XII, на перекрестках постепенно воцарилась тишина. Армейский оркестр 69-го полка прекратил играть, волынки ирландцев на боковой улице также прервали мелодию. Высокопоставленные персоны по сигналу судьи Дрисколла начали проходить на выделенные им заранее места на трибунах в сопровождении почетного эскорта из солдат 69-го полка.
Оставались последние минуты. Лоуган почувствовал, как забилось его сердце. Он сознавал свою ответственность за массу людей вокруг: за сотни тысяч зрителей, выстроившихся вдоль маршрута парада, за полицейских, наблюдательные посты в парке, репортеров, кинооператоров и телевизионщиков с камерами. Этот День должен стать днем самоотверженности, прославления сентиментальности и даже днем скорби. В Нью-Йорке этот день всегда отмечался военным парадом, который никогда не отменялся с 1762 года – даже из-за войны, депрессии или гражданских волнений. По сути дела, этот день стал стержнем ирландской культуры в Новом свете, и он оставался бы таким, даже если бы сгинули с лица земли последний мужчина, женщина и ребенок старой Ирландии, унося с собой англичан. Лоуган повернулся к майору Коулу:
– У нас все готово, майор?
– Сражающиеся ирландцы всегда готовы, полковник.
Лоуган кивнул. «Ирландцы всегда готовы на все, – подумал он, – но не подготовлены ни к чему».
* * *Отец Мёрфи окинул взглядом тысячи людей, столпившихся на ступеньках собора. Он стоял, возвышаясь над всеми, на зеленом ковре, который покрывал пол главного портала храма и спускался к улице. Напротив отца Мёрфи находились кардинал и епископ. Около кардинала стоял британский генконсул Бакстер, а рядом с епископом – Морин Мелон. Отец Мёрфи улыбнулся – этот знак расположения не был запланирован, но трудно удержаться от выражения удовольствия при виде старых знакомых.
Привычный ритуал собрал вокруг кардинала священников, монахов, благотворителей и крупных спонсоров. Отец Мёрфи заметил двоих мужчин, которые, скорее всего, были переодетыми полицейскими. Затем он окинул взглядом огромную толпу, растянувшуюся по всей Пятой авеню. Мальчики и девочки забрались на мраморный пьедестал статуи Атласа, чтобы лучше рассмотреть праздничное шествие. Неожиданно взгляд отца Мёрфи привлекла знакомая фигура: напротив пьедестала стоял Патрик Бурк, положив руки на заграждение. Он возвышался над окружающей толпой и, казалось, не замечал возбужденного оживления вокруг себя. Его присутствие успокоило прелата, хотя он и не понял, почему ему вдруг потребовалось такое успокоение.
* * *Кардинал повернул голову к Гарольду Бакстеру.
– Вы останетесь с нами до конца праздника, мистер Бакстер? – Голос кардинала был исполнен спокойствия – так говорят обычно дипломаты.
Бакстера давно уже никто не называл мистером, но он подумал, что кардинал не знает об этом. Он обернулся к кардиналу, встретился с ним взглядом и ответил таким же тоном:
– Если это возможно, Ваше Высокопреосвященство.
– Сегодняшний праздник может доставить вам огромное удовольствие.
– Благодарю вас.
Бакстер продолжал наблюдать за кардиналом даже тогда, когда тот уже отвернулся. Кардинал был уже довольно старым мужчиной, но глаза его лучились каким-то внутренним светом.
Бакстер откашлялся.
– Извините, Ваше Высокопреосвященство, но думаю, что мне, наверное, не мешает отойти чуть-чуть в сторону от центра событий сегодняшнего празднества.
Кардинал сделал благословляющий жест рукой над толпой у собора и заметил:
– Мистер Бакстер, сегодня вы и есть центр событий. Вы и мисс Мелон. Именно вы привлекаете внимание политических комментаторов. Как они говорят, такое событие станет гвоздем программы новостей. Людям нравится порывать с прошлым. – Он повернулся к Бакстеру и широко улыбнулся, как улыбаются ирландцы. – Если вы сдвинетесь с места хоть на дюйм, они потащатся за вами в Белфаст, Дублин, Лондон и Вашингтон.
Кардинал снова повернулся к толпе и продолжал ритуальные мановения рукой в святом благословении.
– Да, конечно. Я не брал в расчет политический аспект, думал только о безопасности. Не хотел бы, чтобы из-за меня произошло что-то, могущее повлечь за собой серьезные последствия…
– Господь сверху наблюдает за нами, мистер Бакстер, и комиссар Двайер уверил меня, что управление полиции делает то же самое.
– И то и другое успокаивает. Вы давно с ним говорили? Я имею в виду комиссара полиции.
Кардинал повернулся к Бакстеру и пристально посмотрел на него с легкой улыбкой на губах, которая показывала, что он понял шутку, но не находит ее забавной.
Бакстер на мгновение встретился глазами с кардиналом и отвел взгляд. День обещал быть длинным.
* * *Патрик Бурк рассматривал стоящих на ступенях собора. Рядом с кардиналом он заметил своего старого приятеля отца Мёрфи. Должно быть, у этого человека странная жизнь, подумал Бурк. Целибат. И все же отцовские и материнские обязанности епископов и игумений. Жизнь у него, как у вечного ребенка. Мать Бурка хотела, чтобы сын выбрал именно такую жизнь. Для ирландцев, придерживающихся старых традиций, нужно обязательно иметь в семье священника, но он стал полицейским, отличным, всеми почитаемым полицейским, и никто не пожалел об этом, по крайней мере, он сам.
