Сара Дюнан - На грани
— Записку? — Она окинула взглядом комнату. — Какую записку?
— Я оставил ее возле кровати.
Быстро подойдя к прикроватному столику, он наклонился, затем выпрямился, держа что-то в руке.
— Вот. Она упала.
Но и тут Анна даже не пошевелилась. Он сам двинулся к ней и протянул записку издали, держа ее в вытянутой руке, чтобы не пугать Анну. На клочке бумаги, вырванном из тетрадки, было пять строк, написанных аккуратным мелким почерком.
Беспокоиться не надо. Вы в безопасности. Доктор осмотрела вас. Она дала вам что-то, чтобы заснуть. Я позвонил вам домой по номеру, который отыскал у вас в сумочке, и оставил сообщение. Я поставил их в известность, что вы задерживаетесь. Утром я вас разбужу.
Так любезно, заботливо, на таком правильном английском... Она почувствовала, как вновь паника борется в ней со смущением. Даже домой к ней позвонил... Лили...
— Который час? — быстро спросила она,
— По-моему, часов одиннадцать.
— Одиннадцать? Я должна позвонить дочери.
— Но я же объяснил вам, — мягко сказал он, — что уже все сделал. Наговорил сообщение на автоответчик. Сказал, что вы задержались и приедете, как только сможете. Сказал, чтобы не волновались. Надеюсь, я все сделал правильно. А ваша дочь, она же будет в школе, ведь правда?
Одиннадцать часов здесь — значит, там десять. Да, она будет в школе. А Патриция уже на пути в Дублин. Прошлую ночь она провела с Лили и оставила аппарат включенным. Можно было бы попытаться позвонить Полу на его мобильник, но номер его часто недоступен. Как бы там ни было, по пятницам Пол всегда забирает Лили из школы и ведет ее куда-нибудь выпить чаю или в кино. Если она успеет на дневной самолет, то очутится дома немногим позже их.
Подняв глаза, она увидела, что он пристально вглядывается в нее. Выглядел он иначе, чем накануне, но понять, в чем разница, она не могла.
«Выдумал ты все», — внезапно промелькнуло в голове — и про записку, и как все было, выдумал, чтобы успокоить ее.
Но что за глупость так считать! Зачем ему лгать, вместо того чтобы сказать правду? В конце концов, чего с людьми не бывает. Однажды прошлой осенью Лили, будучи в гостях у подруги, внезапно потеряла сознание. Играла в саду и вдруг без всякой видимой причины повалилась на траву. Они тогда три часа прождали в «Скорой помощи», прежде чем доктор ее осмотрел. Он заверил их, что девочка совершенно здорова и что такое иногда случается. Вот и сейчас случилось нечто подобное. И все же чувствует она себя не лучшим образом. Наверно, она не придет в себя, пока не окажется вновь дома и в безопасности.
— Я забронировал вам билет, — сказал он так, словно прочитал ее мысли. — Самолеты сейчас переполнены, но сегодня днем есть рейс «Эр Италия» в Лондон, и там оставалось одно свободное место, которое я и забронировал. Надеюсь, это ничего? Вам придется заплатить: рейс не чартерный. — Он помолчал. — Вы на меня не рассердитесь? Ваш билет я обнаружил в сумке — он был вложен в книгу.
— Нет. — Она коротко засмеялась с чувством явного облегчения. — Нет, я не обижусь. Благодарю вас.
— Таким образом, у вас даже время есть. Аэропорт от меня недалеко. Такси вызвано на четыре. Почему бы вам не принять душ и не спуститься вниз позавтракать? Завтрак вас подкрепит.
И, почувствовав ее смущение, он повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Когда она потом тихонько толкнула дверь, та оказалась незапертой.
Вода взбодрила ее, не растворив, однако, в ней чувства паники. Несомненно, он был прав — только еда могла ослабить напряжение в скрученном узлом желудке и заполнить пустоту, ранее занятую страхом. Она переоделась, высушила голову. Снимая рубашку, она почувствовала еле заметный запах рвоты. Она принюхалась, внимательно осмотрела ткань. Слева на груди было пятно, словно кто-то оттирал это место с мылом. Она вспомнила, как ее тошнило в машине и позже — среди ночи. Доктор не станет вытирать рвоту больного. Следовательно, этим занимался он.
Только этого не хватало! Ей была невыносима мысль, что он касался ее бесчувственного тела — нес ее из машины, укладывал в постель, мыл и чистил, ухаживал за ней, ожидая, когда доктор ее осмотрит. Слишком уж похоже на насилие, чтобы можно было бы это простить или забыть.
Она провела рукой между ног. Если она была без сознания, откуда ей знать? Да нет, она бы знала, конечно бы знала. Ей вспомнилась какая-то дикая заметка на первой странице газеты, внизу — о женщине, пациентке нью-йоркской клиники, родившей ребенка, несмотря на то, что три года находилась в коме. Кажется, такие страшные события обрастают небылицами еще до своего возникновения.
Нет-нет, это совершенно исключено. Он не тронул ее, она бы это знала.
Стоит только выбраться отсюда, и все переменится. В самолете она, может быть, даже напишет ему письмо, извинится за свою неблагодарность. Кажется, он приличный человек, он поймет. А ко времени ее возвращения все, что произошло с ней в последние сутки, превратится в ее персональную легенду, живописную, полную забавных подробностей.
При дневном свете комната стала не такой угрюмой, хотя впечатление казенности сохранилось. Возможно, у итальянцев так принято — делать гостевую комнату похожей на отель. Она осмотрелась повнимательней. И гардероб и комод оказались заперты. Она вновь направилась к окну. За ним простиралось безлюдье — заросший сад переходил в лесную глушь, сосны стояли стеной — высокие, с ровными стволами, как солдаты, выстроившиеся в ожидании команды начать наступление. Вот откуда была эта шелестящая ночная мгла.
Едва она открыла окно, как в комнату ворвался вольный воздух, непохожий на спертый городской зной. Он благоухал сосновым ароматом. И тем сильнее почувствовала она, что в голове у нее все еще туманится. Может быть, это и вправду аллергия? Некоторые дети, как ей известно, не переносят орехов. У Лили есть приятели, с которыми дело в этом смысле обстоит настолько серьезно, что перед тем, как им идти к ней в гости, ей даже звонят родители и предупреждают на случай, если она вдруг забудет и угостит ребенка шоколадкой с орехами. Но аллергия обычно не является как гром среди ясного неба. А с другой стороны, она даже не помнит, когда в последний раз пробовала миндаль.
Она собрала вещи, подхватила сумку, оглянулась напоследок, желая запечатлеть в сознании эту комнату, которую ей даже захотелось запомнить, коль скоро она избавится от нее на веки вечные и больше никогда в жизни ее не увидит. Оставив дверь за собой полуотворенной, она бесшумно стала спускаться по лестнице.
Шаги ее гулко отдавались на деревянных ступенях. Дом был просторный, старый, нечто среднее между крестьянской хижиной и жилищем более претенциозным. Красивый дом, спокойный. Никаких следов обитания здесь еще кого-то не было. Уединенность дома опять вызвала у нее сильное беспокойство.
Вещи она поставила внизу у лестницы. По обе стороны от нее тянулись закрытые двери, а в конце коридора виднелась одна открытая. В другое время она могла бы полюбопытствовать и сунуть нос туда-сюда, но сейчас это казалось неуместным. Она пошла на свет.
Комната удивила ее своими размерами — огромная и пустая, с каменным полом и двумя высокими окнами, сквозь которые лились утренние солнечные лучи. Мебели почти не было, за исключением старого дивана возле открытого, без решетки камина, кресла и стола, сервированного для завтрака. Зачем ему одному такие громадные комнаты? Впрочем может быть, он обитает в них не один. Все стены вокруг были увешаны фотографиями — десятками фотографических портретов в рамках, как у картин, и на всех — одна и та же женщина в разных позах и ракурсах.
Женщина была молодая, интересная — черные, как смоль, волосы облаком вились вокруг головы, оттеняя бледную до прозрачности кожу. На некоторых фотографиях женщина что-то оживленно, с жаром говорила, говорила деловито, видимо, не зная, что ее снимают. На других — она глядела прямо в объектив и улыбалась камере почти кокетливо. Красивая, элегантная женщина, так и брызжущая жизнелюбием и энергией. Снимавший ее фотограф, должно быть, создавал эту галерею, трудясь с удовольствием и любовью. Вряд ли это снимал он, подумала она, хотя было ясно, что снимал именно он.
Он поднялся ей навстречу. Он тоже переоделся и был теперь в хлопчатобумажном свитере и джинсах с аккуратно заутюженной спереди стрелкой, а волосы его были зачесаны назад, открывая лоб. Сейчас глаза его казались меньше, и утреннее солнце обозначило на лице сеточку морщин и две глубокие борозды на лбу. Теперь он выглядел старше, чем ей казался вначале. Он странным образом напомнил ей Дирка Богарда периода, когда тот пожертвовал своим статусом кумира женских сердец ради ролей более серьезных и трудных. В том, как он держался, ей показалось что-то натянутое, неестественное... Она вспомнила пятно на рубашке, обилие гостиничных флакончиков в ванной, и в сознании замерцали опасливые огоньки. Даже если я неправа, надо поскорее убираться отсюда, подумала она.
