Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
Хуртиг сунул руки в карманы куртки и поежился от холода.
– Пойдем проверим, что в доме.
Они обошли дом, но жилище казалось таким же покинутым, как и городская квартира Дюрера. Жанетт заглянула в окно. Здесь, во всяком случае, была мебель: Жанетт увидела несколько диванов, стол и пианино. Однако все было покрыто густым слоем пыли. Ничего. Но в то же время – дом на сигнализации.
Хорошо скрытый темнотой и елями, позади гаража стоял автомобиль, покрытый брезентом. Быстро заглянув под засыпанное хвоей покрытие, они констатировали, что это “ситроен”, а также что машина темно-синяя, изрядно поеденная ржавчиной. Вероятно, это была снятая с учета машина, которую хозяин планировал продать как лом.
– Погоди… – Жанетт остановилась, и конус света от ее фонарика зашарил по кустам, росшим вдоль стены дома. – Видишь? Что это, вон там?
Свет лег на точку на каменном фундаменте, между двумя окнами.
По выражению лица Хуртига она поняла, что он ничего не видит, кроме грубых гранитных четырехугольников за жидкими кустами, но когда он отвел ветки, его брови поползли вверх.
– Здесь подвал. Или был, во всяком случае. Кто-то заложил окна.
– Так я и думала, – кивнула Жанетт.
Один из гранитных блоков существенно отличался от других. Размер был примерно с подвальное окно, хотя другие блоки фундамента были меньше.
Обойдя вокруг дома еще раз, Хуртиг с Жанетт насчитали восемь подвальных окон, заложенных отличающимися по размеру блоками. В гараже, кажется, подвала не было. – Что скажешь? – спросил Хуртиг. – Стоит уцепиться? – Уцепиться? – Жанетт удивленно взглянула на него. – Это что, диалектизм?
Хуртиг усмехнулся выражению ее лица.
– Ну, по-моему, это что-нибудь да значит. Думаешь, он хотел уйти в добровольную изоляцию?
– Не знаю… – Жанетт снова осветила фундамент и один из блоков. – Наверное, чертовски трудно было притащить все это сюда. Подгонять по размеру – дорого, перекладывать весь фундамент – некрасиво… У меня такое чувство, что кто-то хочет скрыть, что у него был подвал…
– Или скрыть, что у него есть подвал? – предположил Хуртиг.
– Именно… Хотя это, может, и притянуто за уши.
Хуртиг с задумчивым видом почесал подбородок.
– Я тоже не могу сказать наверняка. Но может, это выяснится во время обыска? Может, стоит установить слежку за домом, если Дюрер объявится?
– Пока он в розыске. – Жанетт подумала о фон Квисте. На чудо надеяться нечего.
– Ладно. Значит, здесь мы закончили?
– Нет, пока не закончили. Проверим еще гараж.
Гараж мог бы вместить две машины. Двери были заперты, окошко нашлось всего одно – расположенное высоко на задней стене. Жанетт подумала, что строение напоминает небольшой бункер, и криво улыбнулась Хуртигу, взглянув на окошко.
– Есть какие-нибудь инструменты с собой?
– Есть кое-что в багажнике. – Хуртиг улыбнулся в ответ. – Что, будем вламываться?
– Нет, просто глянем, что в гараже. На окне вроде нет датчиков сигнализации. Так что мы вполне сойдем за парочку шалунов, которым просто интересно, что там внутри, или двух вандалов, которые хотят все разломать. А потом возьмем на анализ лак с машины – для верности.
– Согласен. Тогда сбегай, у тебя явно лучше получается лазать по заборам.
Через две минуты Жанетт вернулась с перочинным ножом и тяжелым гаечным ключом. Соскребя несколько полосок автомобильного лака и спрятав их как улику в пластиковый пакетик, она протянула гаечный ключ Хуртигу. Самой ей до окна было не дотянуться.
Хуртиг поднялся на цыпочки. Примерившись ударить по стеклу, он бросил через плечо взгляд на Жанетт.
– А что ты вообще знаешь об охранной сигнализации?
– Не много.
– И что мы будем делать, если она завоет как ненормальная?
– А что делают шалуны? Убежим, только пятки засверкают. – Она ухмыльнулась. – Давай бей…
Три удара по окошку – и осколки стекла посыпались с оглушительным, как показалось Жанетт, звоном.
Потом стало абсолютно тихо. Они подождали секунд десять, потом Жанетт нарушила тишину.
– У тебя кровь. – Она указала на левую руку Хуртига.
– Просто царапина. – Хуртиг достал из кармана носовой платок. В одном углу виделась вышитая монограмма ГТФ.
– Что это значит? – спросила Жанетт, пока Хуртиг обматывал руку платком.
– ГТФ значит Государственная тюрьма в Фалуне, – коротко пояснил Хуртиг.
– Ты сидел там? – Жанетт искоса взглянула на напарника. – Я не сидел, сидел мой дед. Он был участником норвежского Сопротивления и просидел в фалунской тюрьме три года во время немецкой оккупации.
– Это за что же? – с любопытством спросила она, на минуту забыв, где они находятся.
– Его судили в Норвегии за владение взрывчаткой, а поскольку сражаться за родину для норвежца было преступлением, он бежал в Швецию.
Он замолчал, словно к чему-то прислушиваясь.
– И что случилось с твоим дедом, когда он оказался в Швеции? – В дело вмешалась шведская служба безопасности, – ответил он, и в темноте Жанетт различила ироническую усмешку. – Да, наши дорогие коллеги в той войне с русскими чудовищами сотрудничали с гестапо. Так что о деде они позаботились.
Жанетт только покачала головой.
– Подсади меня, – попросила она и кивнула на ощерившееся осколками окошко.
Хуртиг сложил руки лодочкой, и Жанетт полезла.
Она смогла просунуть в окошко голову и руку с фонариком. Конус света прошелся по крепкому верстаку под окном, по бетонному полу и остановился на стеллаже у обращенной к дому стены. Жанетт еще раз обвела фонариком помещение и вернулась к стеллажу.
Абсолютная пустота. Насколько видела Жанетт – ни единой вещи, ни даже гвоздя. Не верстаке ничего не стояло, стеллаж был пуст.
Это все. Совершенно обычный гараж, пусть даже просторный и тщательно прибранный, который, кажется, использовался только для того, чтобы ставить туда машину.
Сканстулль
Говорят, опасно вырывать лунатика из сна, когда лунатик двигается.
Пробуждение Софии в “Кларионе”, возможно, не вполне соответствовало этому тезису, но тело среагировало столь мощно, что она едва дышала, а пульс подскочил так, что она не смогла подняться с дивана.
– София, с тобой все в порядке?
Перед ней стояла Каролина Гланц.
Лицо Каролины застыло от бессчетных пластических операций, и казалось, ее мимические мышцы только чудом еще способны придать лицу выражение беспокойства.
– Wie geht’s?[122] – услышала она, словно издалека, от сидевшего рядом мужчины.
Софию он больше не интересовал.
– Gut[123], – презрительно ответила она. Ей наконец удалось встать с диванчика. – Мне пора уходить, – сказала она девушке, протискиваясь мимо нее и не отвечая на ее встревоженный взгляд.
София ни разу не обернулась, покидая бар, проходя по лобби и дальше, на улицу. Она не до конца осознавала себя, подозревала, что пошатывается на высоких каблуках, и думала, сколько же она выпила.
Домой… Мне надо домой.
София пересекла переход возле торгового центра “Рингенс”, не обращая внимания на красный свет, отчего многие водители злобно засигналили, с визгом тормозя. Оказавшись на другой стороне, она почувствовала, что ноги ее не держат, села на скамейку возле галереи и закрыла лицо руками.
Голова все еще шла кругом, и София не обращала внимания ни на слезы, ни на изморось.
Ни на то, что рядом с ней кто-то сел.
– Не ходи больше туда, – сказала Каролина Гланц, помолчав.
София немного успокоилась, чувствуя, как силы возвращаются к ней. Девушка положила руку ей на плечо. “Чем я, черт возьми, занимаюсь? – подумала она. – Это же недопустимо”.
Она выпрямилась, сделала глубокий вдох, а потом зло прошипела:
– Это еще почему? И зачем ты за мной ходишь?
На застывшем изломанном лице появилось огорченное выражение.
“Кем ты вообще себя возомнила?” – думала София, сурово глядя девушке в глаза.
С некоторых ракурсов лицо Каролины выглядело совсем неважно. Вероятно, оно хорошо смотрелось в кадре, но в плоском сером предвечернем свете проступали гротескно-искусственные, как у куклы, черты. Она выглядела лет на пятнадцать старше своего возраста.
– Я часто околачиваюсь в “Кларионе” и видела тебя несколько раз, – начала Каролина. – Я знаю кое-кого, кто там работает, и они думают – ты проститутка. Если честно, я просто не дала им выкинуть тебя оттуда. – Она попыталась улыбнуться сквозь слой макияжа и вопреки хирургии.
Несколько раз? Не ходить туда больше? София наконец все поняла.
Виктория.
– Вот как? – Тон Софии был холодно-назидательным. – Ничего глупее в жизни не слышала. У меня есть своя жизнь, и я была бы признательна, если бы ты отнеслась к этому факту уважительно.
