И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
– Мой господин, – обратился он к Сеньеру, – они не собираются расходиться. Как вы и предполагали, их настоящий лидер – не месье Золле.
– А кто же тогда? – спросил Сеньер.
– Месье Дурре, – ответил Грилли.
– Мариус, будь он проклят! – рявкнул Фельон.
Сеньер вытащил из кармана жилета часы и, посмотрев на время, нервно вздохнул.
– Что они требуют для себя, коль не хотят расходиться? – спросил он и убрал часы обратно.
– Чтобы Большое шапито, а также весь цирк закрыли на три дня для соблюдения траура по Клэр Марис, – отчеканил Грилли.
– Они совсем рехнулись там? – промычал Луа. – Мой господин, разогнать их к чертям и дело с концом! Надзирателей у нас на это хватит с лихвой.
– Анри, что ты думаешь? – спросил Сеньер у Фельона.
Фельон метался из одного угла помещения в другой. Услышав вопрос, он словно остолбенел. Развернувшись лицом к Хозяину, Фельон произнес:
– Разумеется, вам видней, мой господин, однако я позволю озвучить свое видение. Толпа пока что маленькая и требования выдвигает не катастрофические. Три дня – это сравнительно немного для нашего богатого цирка. За три дня, что мы будем держать ворота закрытыми, интерес у горожан разогреется до предела, что принесет нам впоследствии много денег. Если мы отвергнем требования, да к тому же еще и силой разгоним людей – они могут собраться вновь, но уже в намного большем количестве и с куда более аппетитными требованиями. Посему смею предложить согласиться с их требованиями сейчас, нежели в будущем жалеть о содеянном.
Он поклонился и отошел в сторонку. Сеньер не ответил ничего. Видя, что ситуация более чем пугающая, слово взял Обье:
– Позвольте мне сказать, месье директор.
– Прошу, – горько ответил Сеньер.
– Мысль о выполнении требований выступивших очень глупа по своей природе, – начал Обье. – Здесь следует поступить немного по-другому, как мне кажется.
– Что вы предлагаете?
– Половину их требований удовлетворить. Выбрать меньшее из двух зол – закрыть только Большое шапито. Но, при этом, соблюсти правила приличия и разогнать людей, посмевших выступить против вас, месье. Таким образом мы и преподадим им урок, и покажем, что можем быть милосердными. Вернее, вы можете быть милосердным, месье.
– Мне нравится ваше предложение, месье комиссар, – сказал Сеньер и подошел к оконному отверстию. – Анри, тебе стоит поучиться у комиссара основам поведения в стрессовых ситуациях. Твое предложение сродни капитуляции на войне. Мы не должны позволять каким-то отбросам управлять нами! Абсолютная власть может существовать, а абсолютной свободы не бывает никогда. Уровень свободы у тех, кто живет и служит в этом цирке определяю только я, и ни в коем случае не сами шалопаи, смеющие противиться моей воле. Грилли!
– Слушаю, Хозяин, – словно пробудившись ото сна, сказал Грилли, готовый исполнить приказание.
– Сообщи тому отребью, что смеет беспокоить меня, мою милосердную волю, – властно произнес Сеньер. – Большое шапито будет закрыто на три дня ради их девочки, которую и мне, честно говоря, жалко. Однако на закрытие всего цирка они могут не рассчитывать, все продолжат работать, но в Малых шапито и в «кварталах». После того, как все скажешь им – разгони. Дурре же доставь к доктору, пускай осмотрит его на предмет психических отклонений.
– Слушаюсь. – Грилли сказал это и, развернувшись, ушел.
Люди, возглавляемые Дурре и Иштваном, продолжали стоять напротив стены из надзирателей. Когда Грилли возвратился, Дурре, преисполненный ощущением скорой победы, первой победы над всемогущим Хозяином, всемогущество которого только что оказалось разрушено, снова вышел вперед, ожидая добрых вестей. Однако услышанное в дальнейшем показало, что Хозяин продолжал оставаться всемогущим, хотя и не без следования советам ближнего окружения, состав которого пополнил комиссар Обье.
– Его милость месье Сеньер приказал озвучить его волю, – громогласно сказал Грилли. – Цирк не будет закрыт, и все сотрудники продолжат службу. Однако, разделяя вашу скорбь по погибшей Клэр Марис, месье Сеньер принял решение на три дня закрыть Большое шапито, в котором каждый из вас сможет проститься с прахом мадемуазель Марис.
Немного огорченные, но довольные закрытием Большого шапито, люди стали медленно расходиться. В этот момент несколько надзирателей схватили Дурре и посадили на землю. Это вызвало большой ажиотаж среди толпы, заметно поредевшей за несколько секунд. Из более чем сотни осталось не более трех десятков самых верных сторонников Дурре, в числе которых был и Иштван.
– Месье Мариус Дурре, как основной инициатор произошедшего выражения недовольства волей Хозяина, арестован по приказу месье Сеньера, – добавил Грилли, дав указание отвести Дурре к доктору Скотту.
Иштван попытался помешать надзирателям, но пропустил сильный удар в живот от одного из них, после чего беспомощно наблюдал за тем, как оглушенного старика волокли по дороге. Иштван догадывался, что своего наставника больше никогда не увидит. Доктор Скотт умел находить всякие страшные заболевания и расстройства у неугодных Хозяину людей. Иногда физически избавиться от человека (проще говоря – убить) оказывалось гораздо труднее и невыгоднее, чем держать его под наблюдением у доктора, который еще и проводил над ними медицинские опыты, что было весьма полезно в свете ухудшавшегося состояния здоровья Хозяина. Таким образом доктор мог разрабатывать лекарства и держать живыми очень многих людей, пока они не умирали естественным путем, в основном, от переизбытка веществ в организме.
Моррейну удалось добиться от Скотта позволения посетить шатер Буайяра, охранявшийся особенно усиленно после того, как шпрехшталмейстер обессилел. Когда Алекс вошел внутрь, то перед ним предстала следующая картина. Всюду сновали медсестры, ассистенты и младшие врачи, все одетые в медицинские одежды, с тканевыми повязками на лицах. Они из одного места в другое перетаскивали инструменты, тазики с водой, полотенца и тряпки. Воздух в шатре был пропитан запахами спирта и различных настоек, что вызывало дикую головную боль, а глаза начинали слезиться. Повсюду висели белые полотна ткани, закрывавшие оконные отверстия, дабы естественный свет практически не проникал в помещение. Стерильность соблюдалась также в том, что Моррейна, к большому для него неудовольствию, заставили переобуться на входе из красивых черных туфель в неудобные тапочки. Жилище шпрехшталмейстера оказалось превращено в настоящий полевой госпиталь. Буайяр лежал на большой кровати, до груди накрытый одеялом. Обе руки его были выпростаны из-под одеяла и лежали на нем.
