Пенсия для киллера - Гу Бёнмо
Как раз в этот момент подъехал владелец ларька. Он остановил свой велосипед, едва удержавшись на ногах и задев при этом сумку покупательницы.
— Ох, простите, пожалуйста.
Супруга накинулась на него:
— Я же говорила тебе, не надо ездить на велосипеде, если не можешь удержать равновесие. Ты представляешь, что будет, если ты испортишь женскую сумочку? Она может стоить несколько миллионов вон, неуклюжий ты старик.
— Думаешь, я специально это сделал?
Пока супруги препирались, Когти размышляла, стоит ли признаться, что ее сумочка — всего лишь подделка стоимостью двадцать пять тысяч вон. Но тут она увидела, как пожилой мужчина снимает с багажника велосипеда маленькую девочку с желтым рюкзачком за плечами, на котором были написаны название и телефон ее садика.
— Бабушка! — закричала девочка, устремляясь к прилавку. — Дедуля и правда ужасно водит велосипед. Не хочу больше с ним ездить.
— Хэни, я не то имела в виду, — успокоила ее бабушка. — Ведь другого выхода нет: пешком не дойти. Так что придется ездить с дедушкой, хоть и страшновато, ладно?
— Я поеду в папиной машине!
— Папа занят, ты же знаешь. Сегодня он работает в одной клинике, а завтра — в другой…
Девочка надула губки. Значит, вот как выглядит дочка доктора Кана. Интересно, мороженое с каким вкусом он ей купил в тот день? А может, он подарил малышке новое платьице. Говорят, нынче цены на детские вещи до смешного завышены — не исключено, что Когти оставила слишком мало. При виде симпатичной родинки на скуле девочки оперативница невольно улыбнулась. Ей подумалось, что молекулы всей вселенной прилипли к пухлой щечке малышки, а в крови девочки ритмично пульсируют собранные вместе эпохи и языки целого мира. Может, таково естественное ощущение, возникающее при виде юной девочки, пусть Когти и не знала, какие чувства должна испытывать, поскольку не обзавелась внуками. Но те, кто боготворит океан, совсем необязательно живут на побережье. По сути, Когти ощущала изумление и восторг перед лицом этого маленького недосягаемого существа, являющегося воплощением всех ее нерастраченных эмоций.
— Ее матери, видимо, тоже некогда, — пробормотала она словно бы себе под нос и тут же испытала укол совести, ведь ей уже было известно, что жена доктора Кана умерла. Но в подобной ситуации большинство женщин ее возраста не стали бы молчать и спросили бы, куда подевалась мать ребенка, раз девочку из садика забирает дед. Когти и хотела выглядеть обычной любительницей совать нос в чужие дела, тоскующей по тем временам, когда дети жили с ней.
— Ее мама уже на небесах.
— Ой, простите. Мне стоило промолчать, — отозвалась Когти, изображая удивление и опуская шляпку пониже на нос. Будь она настоящей сплетницей, начала бы причитать: «Как печально! В таком возрасте!» — предположив, что мать ребенка ушла из жизни молодой, хотя ничего в точности не знала. Подобных сплетниц не трогает боль других людей, они лишь удовлетворяют собственное любопытство, но Когти не смогла заставить себя сделать это.
— Ничего страшного. Это случилось давно. Что-то пошло не так во время родов этой малышки, и в большой университетской больнице ничем не смогли помочь. Так не стало нашей невестки. Она была совсем молодая и даже ничем серьезным не болела.
В голосе женщины все еще звучало негодование. Когти частенько приходилось выслушивать жизненные истории своих ровесниц, готовых открыться любому незнакомцу, встреченному в парке Пагоды или в метро. На основе этих рассказов впору было писать книги.
— И как такое могло случиться при муже-враче? — продолжала продавщица. — Он был совершенно потрясен, возмущался и не хотел мириться с подобной некомпетентностью. Но его товарищи и начальство предпочли не вмешиваться и заставили сына замолчать. Бороться бесполезно. Кто-нибудь потребовал компенсации? Нет. Кого-нибудь наказали за врачебную ошибку? Конечно, нет. Мы все люди, и наш сын сам мог легко оказаться в подобной ситуации. Он всего лишь хотел, чтобы ему принесли официальные извинения, но ничего не добился. В конце концов позвонил хирург или профессор из той больницы, и знаете, что он сказал? «Все, кто требует искренних извинений, втайне рассчитывают на солидную компенсацию». Представляете? Разве можно так оскорблять людей? Вот поэтому сын ушел из университетской больницы и теперь работает на полставки в разных клиниках. Слава богу, ради дочери он не попытался свести счеты с жизнью.
— Должно быть, ему пришлось нелегко, — заметила Когти. — Да и вам трудно одновременно присматривать за лавкой и воспитывать внучку. Может, уже пора… — Осознав, что перешла границу, оперативница осеклась. Она чуть не ляпнула, что молодому доктору пора снова жениться, прямо в присутствии маленькой девчушки, которая с любопытством прислушивалась к ее словам. Когти не хотела никого ранить намеренно, она просто поддалась неумеренному любопытству.
Однако продавщица поняла, о чем идет речь.
— Ну а кому он интересен? Сын не стоматолог и не пластический хирург, зарабатывает мало. У него нет даже своей практики. Да и Хэни уже не младенец, а мы простые лавочники. Кому нужна такая обуза? Вы же знаете, чего хотят молодые люди в наши дни. Да, сын — врач, но какой от этого толк?
Тут вмешался ее супруг, который прежде привязывал к багажнику велосипеда ящик с яблоками:
— Да хватит уже жаловаться! Ты задерживаешь покупательницу.
Смутившись, продавщица сняла с колен девочку и открыла кассу, чтобы отсчитать сдачу.
— Ой, простите. С возрастом я стала такой болтливой.
— Да ничего, — улыбнулась Когти. — Времени у меня достаточно. Я тоже люблю поболтать. — Хотя на самом деле она никому не рассказывала историю своей жизни.
Девочка поставила рюкзачок на землю и глубоко поклонилась Когти на прощание. На лямках рюкзака значилось ее имя: Хэни Кан. Когти залюбовалась чудесной девчушкой, такой маленькой и смышленой. Малышка, видимо, пошла в мать: сходство с доктором Канном было не очень заметно.
— Сколько тебе лет, принцесса?
— Шесть.
Шесть. Когти знала возраст дочери Кана, но, услышав его из уст девочки, невольно подумала, что до конца жизни запомнит этот ответ и его прелестную детскую интонацию.
— Слушайся дедушку и бабушку. До свидания. — И Когти повернула к выходу, стараясь не глядеть на полуоторванный ценник, который торчал из-под воротничка девочкиной рубашечки — явный недосмотр со стороны родных.
Когти никогда никому не расскажет о странных ощущениях, охвативших ее, когда месяц назад она выходила из третьего кабинета; не расскажет о почти забытом чувстве, похожем на головокружение, которое она отгоняла от себя теперь, глядя на девочку. Она не станет вспоминать, как на мгновение потеряла бдительность, забыла про кровь, плоть и осколки костей, которые были сутью ее мира,
