Холодное блюдо - Джонсон Крейг
– Похоже, ребята по телику всегда всех ловят, а настоящие копы не справляются с работой. – Генри опустил фотографии, и я заметил, что Вонни даже не пыталась смотреть на них.
– Лично я никогда не пропускаю «Облаву».
Вонни наклонила голову и сузила глаза.
– Это большая цифра. До тебя шерифом был Конналли, да? – Она ухмыльнулась и повернулась к входной двери.
– Ты знаешь Люциана?
– Да, давным-давно у меня были с ним некоторые несогласия. – Она рассмеялась, и ее волчий зуб сверкнул, как в рекламе зубной пасты. – Мы с подругами прихватили ирландский виски моего отца и потащились в открытый кинотеатр Дюрана.
Генри встрял в разговор:
– Кажется, я об этом слышал. Это не тогда вы со Сьюзан Миллер танцевали голыми на крыше 65-го «Мустанга» во время «Доктора Живаго»?
Вонни слегка покраснела вокруг горла.
– Я была юна и впечатлительна.
– Черт, я бы тоже впечатлился. – Генри сунул фотографии обратно в конверт и передал его мне. – Удачи.
Улыбка Вонни померкла.
– Ты не думаешь, что это был несчастный случай?
– Вообще-то нет. – Генри шагнул за мной и открыл холодильник, чтобы достать кувшин, который я ни разу не видел, наполненный темно-коричневой жидкостью со льдом, лимонными и апельсиновыми дольками. Я бросил конверт обратно на стойку и уставился на него. – Я очень надеюсь на это, но улики указывают на обратное.
– Какие?
– Парня убили из оружия ближнего боя, а на той местности с таким невозможно подкрасться. Рискну предположить, что не так уж много людей охотится на оленей из двенадцатого калибра. И есть еще другие факты, которые просто не складываются.
Генри помешал содержимое кувшина.
– Пороховые ожоги.
Вонни улавливала суть, но мне показалось, надо объяснить детали.
– Когда ты стреляешь из дробовика на любом расстоянии… – Я замолчал и обдумал свой следующий вопрос. – Ты знаешь, что такое дробовик?
Она не отвела глаза, чтобы показать, что не обиделась.
– Мой отец раньше стрелял по тарелкам.
– Ясно. Ну, похоже, пуля была с нарезами для гладкоствольного ружья.
– С нарезами? Звучит противно.
– Так и есть. Такие пули превращают дробовики почти что в крупногабаритные винтовки с достаточной мощностью, чтобы пробивать блоки автомобильных двигателей.
– И зачем кому-то стрелять по человеку из такого оружия?
– Именно.
В груди у Генри заурчало, и я задумался обо всех людях, которые обрадовались, что мир избавился от Коди Притчарда.
– Коди не очень-то любили в… – я искоса на него взглянул, – индейском сообществе.
Вонни положила руку на стойку, чтобы привлечь внимание Генри.
– Теперь надо говорить не «индейцы», а «коренные американцы». Да, Медведь? – кивнула она в подтверждение своих слов.
Он поднял взгляд и задумчиво поджал губы.
– Точно. – Затем он едва заметно повернул голову ко мне. – Тебе надо больше разбираться в вопросах коренных американцев.
Сволочь.
– Проблема в том, что эти пули уменьшают и так короткий радиус стрельбы.
– Но разве ему выстрелили не в спину?
– Да, но все равно надо стоять близко.
– Может, он был пьян или спал?
– Определенно пьян. – Генри подошел к телевизору, чтобы всмотреться в двигающиеся размытые пятна. Я уже и забыл об игре. – Даже с учетом осложнений из-за обширного повреждения тканей, скорее всего, он стоял прямо. И так как Генри последний подавал ему еду и видел его живым, я так понимаю, Коди был как минимум в состоянии вести машину и ходить.
Вонни повернула свой табурет.
– Ты видел его последним?
Генри так и смотрел на экран телевизора со скрещенными руками.
– Не спрашивай, откуда я знаю, Уолт, но мне кажется, твоя команда выигрывает.
Вонни повернулась ко мне, а затем снова к Генри.
– Я сказала что-то не то, Медведь?
– Нет, все нормально… Давай просто сойдемся на том, что я видел мистера Притчарда живым предпоследним. – Он улыбнулся сам себе и снова подошел к стойке. – Кому сангрию?
Генри разлил напиток по трем стаканам и протянул каждому из нас.
– Как насчет тоста? – поднял он свой стакан. – За три тысячи сто человек, что сбежали от закона.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Тяжела доля королей.
Я заглянул в большие карие глаза с вкраплениями цвета ириски.
– За «Доктора Живаго».
Игра была довольно скучной, и, насколько мы поняли, «Бронкос» выиграли двумя очками. К половине седьмого мы справились с запеканкой, и Генри ушел под предлогом проверить бар. К тому моменту я массировал ногу Вонни с противоположного табурета, а мягкое тепло сангрии проникало в каждую расслабленную мышцу моего тела. Тогда был один из тех впечатляющих закатов Вайоминга, который, как все думают, бывает только на обложке журналов. Обжигающие волны маленьких костров плыли до самого горизонта, а чуть выше на небо наслаивались разнообразные пурпурные пятна.
– Так я его не обидела?
– Нет, гарантирую, дело не в этом. – Ногти на ее ногах были темно-коричневого цвета; этот цвет соответствовал сангрии, и, насколько я понял, Вонни регулярно красила ногти в Денвере.
– Наверное, ты знаешь его лучше всех?
Я задумался о том, что значит знать Генри Стоящего Медведя лучше всех, и понял, что этот факт открыл для меня много нового.
– Не знаю, можно ли так сказать. – Я снова задумался, но ей этого не хватило. – Около десяти лет назад мы были в Стерджисе, чтобы посмотреть это их ежегодное фиаско с мотоциклами. Они отчаянно просили о помощи, и полицейские не на службе могли хорошо там подзаработать. Я копил деньги на машину для Кади и решил, что лишняя тысяча мне не помешает. Генри никогда не был на таких мероприятиях, поэтому решил поехать со мной. И вот мы сидим в этой грязной дыре рядом с музеем мотоциклов на следующее утро, и я прошу Генри долбануть меня гаечным ключом, если мне в голову снова придет такая гениальная мысль. И тогда один индеец…
– Коренной американец.
– …один коренной американец подходит к нашему столу и просто стоит. Он такой огромный, как и Генри, и я быстро вспоминаю людей, которых закрывал за вождение в нетрезвом виде, публичное непристойное поведение, нападение при отягчающих обстоятельствах и нарушение правил пешеходного перехода за последние выходные. Я не могу его вспомнить, но чем дольше я смотрю на лицо того парня, тем больше понимаю, что уже где-то его видел. И в тот момент Генри перестает жевать бекон и спрашивает, все еще глядя в тарелку: «Как дела?» Я так и смотрю на этого парня, но не могу его вспомнить. Он хорош собой, может, лет тридцати, но, очевидно, многое повидал в жизни. И он говорит: «Хорошо. А у тебя?» Я поворачиваюсь к Генри, а он просто отвечает: «Не жалуюсь». Ты же знаешь, он никогда не лезет на рожон. Так вот, этот парень постоял еще минуту, достал сигарету и закурил. Потом он сказал: «А кто стал бы слушать?» И на этих словах он просто поворачивается и уходит. Я смотрю на него, и до меня доходит. У него походка точно как у Генри. Я поворачиваюсь к тому, начинаю что-то говорить, но Генри меня перебивает: «Сводный брат». Это все, что он сказал. Он не говорил о нем пятнадцать лет. И, насколько я знаю, ни разу не заговорил после.
– Они поссорились? – озадаченно спросила Вонни.
– А кто знает?
Я сжал ее ногу и откинулся назад.
– Вряд ли ты его обидела. Скорее всего, он просто не умеет разговаривать. – Она рассмеялась. – А еще, наверное, какая-то часть Генри жалеет, что это сделал не он.
– Ты шутишь?
Я слегка пожалел, что затронул эту тему, потому что ее трудно объяснить.
– Нет.
– Ты правда думаешь, что он способен на такое?
– Думаю, при особых обстоятельствах все способны на такое.
Вонни поменяла ноги, подобрав одну под себя, и на какое-то время задумалась.
– Наверное, я бы не смогла, но я и не видела всего того, что видел ты. – Она твердо посмотрела мне в глаза. – А в тебе есть частица, которая жалеет, что это сделал не ты?
Я ненадолго задумался, но Вонни меня подловила.