Рандеву - Верхуф Эстер

— Впрочем, здесь и других дел достаточно. Мы продолжим завтра. Ты осторожно едешь?

— Да, все в порядке.

— Ну пока.

И Эрик отключился.

Я так и осталась с телефоном, зажатым в руке, уставившись прямо перед собой.

— Эрик? — спросил Мишель.

Я кивнула.

Казалось, это его ничуть не смутило.

Меня затрясло. Вдруг стало холодно. Я только сию минуту осознала ситуацию. И не просто осознала. Паника усилилась, а с нею и дрожь. Единственное, чего мне сейчас хотелось, это как можно скорее обсохнуть. А еще — стереть с себя все следы. Все следы того, что я только что сделала, чему позволила произойти. Я не могла показаться на глаза ни Эрику, ни Изабелле, ни Бастиану, никому, в одежде, которая была на мне, все еще влажной, прилипшей к телу.

— Нам надо высушиться, — сказала я. — Мы не можем вернуться в таком виде.

— Почему?

— Как почему? Как это можно объяснить?

Я подняла руку, чтобы показать. Хлопок прилип к моей коже.

— Мы насквозь мокрые. Разве так можно вымокнуть, пробежав от ресторана до машины?

Так бывает лишь после прогулки вдвоем по пустынному пляжу, когда идет проливной дождь, да и то потому, что вы, упиваясь счастьем, его не заметили. В таком случае можно так вымокнуть. Эрик это увидит. И любой другой человек тоже увидит. Они будут смотреть на тебя, на твою одежду, на мокрые волосы, вдыхать соленый морской воздух, которым пахнешь ты, он, и все поймут. Образы, которые ты спрятала у себя в голове, прокрутятся, как кадры фильма, ясно и отчетливо видимые каждому, кто на вас посмотрит.

Он приподнял плечо. Это был характерный для него жест, ведь обычно все пожимают обоими плечами. Он — одним.

— Мы высохнем, пока доберемся до дома.

— Нет! — я возразила очень резко. — Я так не хочу!

Он закурил и нехотя сказал:

— Можно заехать в Либурн. Там живет одна моя знакомая. У нее есть сушилка.

Мысль, чтобы, промокнув до нитки, поехать вместе с Мишелем к женщине, у которой есть сушильная машина, извиняться перед кем-то, кого я совсем не знаю, раздеваться в незнакомом доме и ждать, пока хозяйка высушит мою одежду, показалась мне сюрреалистической.

Все последние часы казались мне абсолютно сюрреалистическими.

Я отбросила назад мокрые волосы и услышала собственный голос:

— Либурн так Либурн. Отлично! Поехали.

Знакомую Мишеля звали Жанетта. Она была моего возраста или чуть старше. Приветливое, дружелюбное лицо, густые темно-каштановые вьющиеся волосы, которые она убирала под широкую повязку. У Жанетты оказалась соблазнительная фигура с широкими бедрами, а вообще-то она походила на цыганку. Во всяком случае, непрерывно курила. И, пожалуй, пила тоже. Под столом в гостиной стояли три пустые винные бутылки. Ее дом вплотную примыкал к узкому тротуару. Каждый грузовик, проезжавший мимо, вызывал вибрацию, заставлявшую плясать чашки на столе.

Определенно, у Жанетты была тяжелая жизнь.

Она вела себя так, будто это в порядке вещей — вымокший под дождем Мишель, появившийся на ее пороге с чужой женщиной. Нельзя ли здесь обсушиться?

Боже мой, как неловко я себя чувствовала в слишком широком халате и розовых шлепанцах! Именно в таком виде я пила чай на диване у Жанетты.

Мишель сидел рядом, играя с собакой хозяйки. Это был молодой пес, неуклюжий и шаловливый, по виду — лайка[24], один глаз — голубой.

Жанетту собака забавляла гораздо меньше, чем Мишеля. Мне пришлось выслушать ее жалобы на псину, у которой, по ее мнению, было слишком много энергии. Она сделала неверный выбор, надо бы завести пуделя, но этот щенок так умильно смотрел на нее, сидя за витриной зоомагазина, что она не смогла пройти мимо.

— Со мной всегда так, — сказала Жанетта с извиняющейся улыбкой. — Мне стало его жалко. Я не смогла сказать «нет».

Она погасила окурок в пепельнице и засунула пачку сигарет между цветочным горшком и фигурками кошек.

Пес улегся к Мишелю на колени, широко расставив задние лапы, потом перевернулся, дотянулся до его шеи, положил лапы на плечи и с восторгом лизнул его в щеку. Пушистый серый хвост весело мотался туда-сюда.

— Мне бы хотелось найти ему другого хозяина, — продолжала Жанетта. — Я не хочу отдавать его в приют. Может, они его там усыпят. А он очень милый, вот только эта энергия… Он не годится для города. Его бы кому-нибудь, кто живет в деревне, где есть место, чтобы побегать. Это было бы идеально.

Мишель взглянул на меня.

— Слышишь?

Я кивнула.

Шоссе, по которому мы ехали, сбегало вниз по долине. Гектары виноградников, насколько хватало глаз. То тут, то там на вершине холма виднелся замок или загородный дом. Дождь кончился, но небо по-прежнему было затянуто тучами.

Пират скулил на заднем сиденье. Он явно не привык ездить в машине. Поскулив, пес перешел на жалобный вой.

— Наверное, ему надо пописать, — сказал Мишель.

В его голосе я услышала напряжение.

Чуть дальше была площадка для парковки. Я доехала до ее середины и выключила мотор.

Мишель вышел. Открыл заднюю дверь, позвал Пирата, и они отправились к лесу. Я видела, что он разговаривает с собакой.

Подняв уши, Пират искоса смотрел на него. Пушистый хвост, почти свернутый в колечко, задорно раскачивался над его спиной.

Поодаль от меня стояла машина с прицепом. Я видела женщину, которая на заднем сиденье переодевала ребенка. Она подала мужу белый пакетик, и тот пошел с ним к мусорному баку.

Похоже, Мишель с Пиратом от души забавлялись. Пес прыгал, будто нападая, а Мишель, уклоняясь, играл с ним. У меня это вызвало какое-то теплое чувство. Глядя на них, я поняла, что испытываю не только влечение к мужчине. Не только плотское желание.

Это было нечто большее.

Мы ехали километр за километром в молчании. Оно казалось невыносимым, болезненным, но я просто не знала, что сказать.

Все, что приходило в голову, представлялось мне тяжеловесным или наигранным, фальшивым. Нас разделял и языковый барьер, и от этого мне становилось еще тягостнее, потому что я не была уверена в том, поймет ли он, что я хочу сказать.

Я не знала слов, которые хотела сказать, на его языке. Меня тяготило то, что я сама создала эту ситуацию или, по крайней мере, позволила ей возникнуть. Безусловно, мне не на что и не на кого было перекладывать ответственность.

— Здесь надо съехать, — сказал Мишель.

Я направила машину за большим грузовиком и включила сигнал правого поворота. Не прошло и пяти минут, как мы уже ехали по дороге, ведущей к дому.

Почти дома.

Мой желудок сжался.

— Я хочу увидеть тебя еще, — эти слова прозвучали внезапно.

Я кивнула.

— Конечно. Ты у нас работаешь и будешь видеть меня каждый день.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

Еще пол километра.

Я в смятении остановила «вольво» у обочины и повернула ключ зажигания. Я говорила, не глядя на него.

— Мишель, у меня дети. Я их очень люблю. Я замужем. То, что случилось сегодня… То есть не случилось… Это…

Он повернулся ко мне и быстрее, чем я смогла отреагировать, положил руку мне на шею. И сразу крепко поцеловал в губы.

— Я хочу увидеть тебя еще, — повторил он и отпустил меня.

Я на мгновение закрыла глаза, чтобы немного успокоиться, прежде чем заведу мотор.

13

Воспитание и развитие «внешнего человека»[25] — процесс непрерывный. Особенно это важно во избежание его выпадения из социума.

Такие виды искусства, как, например, литература, должны были бы утолить голод «внутреннего человека», но после чтения становится ясно, что двух идентичных «внутренних людей» не существует, и от этого у меня крепнет чувство, что каждый человек в своей глубинной сущности является единственным, а видимость того, что это не так, основана на внешнем сходстве и поверхностных представлениях о личности.