Роберт Липаруло - И приидет всадник…
Пип вытащил коробку патронов из удобного тайника в подлокотнике дивана и подал. Люко кинул на насыпь и ее. Когда коробка ударилась о землю, патроны разлетелись во все стороны. Люко указал мальчишкам на сокровище, которое он им оставлял, покивал и забрался обратно в лимузин.
— Святой отец, прошу вас, — сказал он, сердито посмотрев на сигарету Рендалла.
Рендалл глубоко затянулся и выбросил окурок в еще приоткрытую дверцу.
— Поехали, Тулио, — сказал Люко водителю, захлопывая дверцу, и добавил с широкой улыбкой, обращаясь к Пипу: — Больше они не будут швыряться камнями!
Тот неопределенно кивнул. Когда они немного отъехали, Рендалл, вытянув шею, посмотрел назад. Он успел заметить, как первый из мальчишек покинул укрытие и бегом спускается к подарку, оставленному Люко. За ним последовали остальные, а потом «мерседес» свернул за очередной холм, и ребятишки скрылись из вида.
Люко с довольной улыбкой положил ногу на ногу и принялся стирать платком пыль с ботинка.
— Когда-нибудь один из этих мальчишек тебя застрелит, — произнес Рендалл.
Улыбка исчезла с лица Скарамуцци. Рендалл встретился с ним взглядом и сухо рассмеялся:
— Послушай, Люко, это не предсказание. Просто сарказм.
— У тебя несмешные шутки.
— У тебя тоже. Ты предназначен для большего, — по-отечески пожурил его Рендалл. — К чему была эта возня с малолетними проказниками?
— Для развлечения, — пожал плечами Люко и повернулся к Пипу. — Наверно, сегодня придется возвращаться через Мево-Модиин. — Он снова улыбнулся. — Я слышал, на шоссе № 1 совсем недавно стало чуточку опаснее.
Он отряхнул платок о чистый ботинок, переложил ноги и принялся за второй.
— Итак, отче, сколько времени вы сможете уделить нам в этот раз? — спросил он немного погодя.
— Улетаю сегодня вечером.
Лицо Скарамуцци омрачило беспокойство.
— А как же?..
— К собранию я вернусь, не волнуйся. — Отец Рендалл сделал большой глоток, закрыл глаза и откинулся на подголовник. Неделя обещала быть напряженной.
11
Два года назад Брейди, случись ему вот так же отправляться из аэропорта Даллеса в Колорадо-Спрингс, пропустил бы рейс в 6:40 и полетел следующим. Агент ФБР при исполнении служебных обязанностей, в том числе в поездке, должен иметь с собой пистолет. Федеральное Авиационное Агентство признавало за сотрудниками ряда правоохранительных органов право проносить на борт самолета оружие при условии прохождения ими специальных курсов ФАА и неукоснительного выполнения некоторых условий. В числе прочих условий был запрет «подниматься на борт воздушного судна в течение восьми часов после употребления алкоголя». Насколько помнил Брейди, в последний раз он употребил алкоголь около полуночи. И хотя он никогда не напивался до потери пульса и в это утро чувствовал себя абсолютно трезвым и собранным, формально, садясь в самолет в 6:25 утра, он нарушил федеральный закон. Формально.
Брейди завидовал прагматизму Алиши. Она никогда не допускала, чтобы какой-то закон помешал ей преследовать преступника. Если она и улавливала иронию и двусмысленность подобной ситуации, то не подавала виду. Конечно, Алиша не пошла бы на кражу в целях личной выгоды или неспровоцированное убийство. Но попрание гражданских прав преступника для нее большой проблемы не представляло. Равно как и пренебрежение (при необходимости) некоторыми формальностями — они казались ей путами на ногах в той гонке с преследованием, которую она вела во имя закона. Брейди же считал, что именно неукоснительное исполнение протокола отличает полицейского от бандита.
Он соблюдал все процессуальные мелочи, но никогда не делал этого напоказ и не требовал того же от коллег; он молча, по мере сил, блюл свою пуританскую добродетель, полагая, что делает это для себя и для Бога, а не для стороннего наблюдателя.
Так, например, он всегда из своего кармана, а не по банковской карточке ФБР, оплачивал видео, которое заказывал в номер гостиницы, хотя фильмы смотрел совершенно невинные, вроде «Властелина колец» и «Вспоминая титанов». Такая щепетильность ему и самому казалась теперь странной. С того дня как погибла Карен, Брейди ощущал в душе все нарастающее стремление обходиться без лишних формальностей. Раньше он не то чтобы верил, что хорошим поведением заработает особое к себе отношение в департаменте благословений, но определенно надеялся, что оно как-то ему зачтется, когда Большой Начальник возьмется решать, кого именно ни за что ни про что сбить насмерть пьяному водителю — и чья жизнь после этого обратится в руины.
Обнаружив на собственном опыте, что с хорошими людьми случаются плохие вещи, Брейди не испытал ничего похожего на религиозное смирение святош; он пришел к выводу, что плохим людям, стало быть, удача охотнее улыбается. Небольшие грешки и ложь во спасение не делают человека негодяем, но Брейди вдруг осознал, как много его товарищей по службе — заслуживающих всяческого уважения трудяг, агентов с высоким процентом раскрываемости — спокойно перекладывают на правительство свои расходы на кино и другие дополнительные услуги в отелях, позволяют себе чуть-чуть согрешить против истины, чтобы получить ордер на обыск, и могут припугнуть свидетеля, упрямо не желающего сотрудничать со следствием. По сути дела, в той или иной мере они нарушали все этические, юридические и нравственные принципы. Некоторые утверждали, что в теперешней атмосфере «защиты прав преступника» по-другому просто невозможно изолировать от общества истинных мерзавцев.
А ловить их ему теперь хотелось даже сильнее, чем раньше. Не считая общения с сыном, участие в поимке преступников осталось единственным бальзамом для его измученной души. Если собственная жизнь представлялась ему в виде разгромленного вандалами жилища с переломанной мебелью и изрисованными всякой гадостью стенами, то изловить очередного преступника было все равно что склеить разбитую статуэтку и водворить ее обратно на полку. И если от Брейди потребуется нарушить пару правил или, больше того, изменить свое отношение к этим правилам в пользу большей жесткости и практической целесообразности — что ж, теперь он был к этому готов.
Плечистый пассажир, сидевший справа от Брейди, с виду бизнесмен, набросился на свежий выпуск «Уолл-стрит джорнэл»; он принялся так яростно листать страницы и устремил в газету столь агрессивный взгляд, словно ожидал увидеть среди таблиц и статей клеветнические обвинения лично в свой адрес. Для облегчения своих трудов «мистер Деловой» с треском развернул газету пошире, и при этом его рука нарушила воздушное пространство перед лицом Брейди. Брейди ее оттолкнул. Сосед пробормотал извинения, а через несколько минут, когда он принялся за следующую страницу, рука с тем же шумом вернулась на прежнее место.
Кресло слева от Брейди занимала старушка — даже, пожалуй, мумия старушки. Воздушное путешествие она, очевидно, считала прекрасной возможностью пообщаться — если под общением понимать подробный, в мельчайших деталях, пересказ своей жизни совершенно незнакомому человеку. Старушка свела на нет действие четырех таблеток тайленола[5] и все усилия организма Брейди по преодолению последствий вчерашнего мини-запоя.
— Мэм! — произнес наконец Брейди, когда самолет выровнялся на высоте десяти тысяч метров.
Никакой реакции, старушка продолжала повествование.
— Мадам! — еще решительнее сказал Брейди.
Она замолчала, словно с удивлением обнаружив рядом живого человека.
— Прошу прощения, мне необходимо заняться неотложной работой. — Он достал из кейса для документов блокнот и папку-скоросшиватель с бумагами.
Старушка продолжила монолог с того самого места на середине фразы, где Брейди ее перебил. Брейди, вздохнув, пришел к выводу, что она не заметит или, во всяком, случае, не будет возражать, если он углубится в свои дела.
Он опустил откидной столик перед собой и положил на его середину блокнот. Поверх блокнота он разместил папку-скоросшиватель, но раскрывать ее пока не стал. Брейди сидел, касаясь ее обложки кончиками пальцев.
Снизу из папки виднелись три желтых разделительных закладки. Они делили документы на четыре секции — по числу предполагаемых «убийств Пелетье», не считая того, которое произошло прошлой ночью. Только накануне власти штатов, уступив просьбам главы учебно-исследовательского отдела Джона Гилбрета, переслали документы и фотографии с мест преступлений. Брейди скопировал их перед поездкой.
Помимо докладов, стенограмм опросов и набросков чертежей места преступления в папке были фотографии трупов — вернее, ксерокопии фотографий. Очень хорошо выполненные, со всеми подробностями. Сотрудники правоохранительных ведомств, от местных шерифов до агентов ФБР, в процессе подготовки к должностным обязанностям просматривали десятки, если не сотни подобных снимков. Они не только оттачивали при этом навыки ведения следствия, учились отличать, к примеру, самоубийство от других видов смерти и узнавать, как было дело, по кровавым следам, но и вырабатывали иммунитет к ужасу, охватывающему человека при виде следов страшного физического насилия. Следователь, которого тошнит при виде человеческих останков, вряд ли сможет восстановить по ним картину происшедшего, он скорее запутает следы и улики. Трудно представить, каких только телесных повреждений не способны нанести ближнему или себе человеческие существа: разнесенные выстрелом в клочья лица, от которых остались лишь хрящевые ткани, ошметки горла и заполненные кровью внутренние полости и глазницы; начисто выпотрошенные тела, от которых остались одни оболочки; расчлененные трупы, разложенные по пакетам и зарытые в таком виде…
